Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2005
Ст. Ландграф. Что дальше, лорды, — дальше?.. — СПб.: Издательство Фонда русской поэзии, 2003. — 318 с.
Уже на первых страницах, пренебрежительно помянув входящие в моду богато иллюстрированные “актерские” фолианты, автор дерзко оповещает читателя: “Моя КНИГА бесспорно станет Событием уже потому, что повествует не о том, как мне посчастливилось встретить на своем пути множество замечательных людей, а о том, как множеству замечательных людей посчастливилось встретить на своем пути МЕНЯ… и еще потому, что это не КНИГА. Не АКТЕРСКАЯ и не ТЕАТРАЛЬНАЯ… и еще потому, что я ее не ПИСАЛ!.. Я вообще ничего не писал специально, для книги, я просто собрал воедино кое-что из написанного мной в период с 1960-го по 2003 год, написанного для себя, для души, └в стол”, написанного потому, что не было сил этого не написать. Из чего и образовался некий └литературный сборник””.
Нарочитый эпатаж, беспардонная бравада, умышленное подстрекательство? Безусловно. Читателя ведь и предупреждают заблаговременно, что, листая страницы, он должен собрать в кулак всю присущую ему ИРОНИЮ и смягчить ее ЧУВСТВОМ ЮМОРА. И все-таки ну, не может актер с почти полувековым стажем, всю жизнь проработавший в одном и том же театре, написать совсем уж НЕТЕАТРАЛЬНУЮ книгу. Поэтому есть и вполне ожидаемый “театральный букет”: подлинная история театра В. Ф. Комиссаржевской, которую, встав в середине 60-х во главе ниспровергателей, творил и сам Ландграф, и те, кто был с ним рядом; и краткие характеристики товарищей по цеху; и выразительные эпизоды гастрольных поездок на Кавказ, скомпонованные так, что по ним можно проследить “историю государства” от периода стагнации до периода полного распада. И емкие, яркие портреты тех, кто, по признанию актера, совершил глубоко революционный переворот в его собственной человеческой и творческой биографии — человека-Эпохи, почти Бога Р. Агамирзяна и подлинного Рыцаря театра, Его Величества Драматурга, Шута и Скомороха Г. Горина. И неизбежные театральные анекдоты, в том числе “перлы” Р. Агамирзяна, и экскурсы в святая святых — в творческую лабораторию Мастеров Театра.
Автор, наделенный, по его собственному признанию, “патологическим чувством скромности” и, похоже, тот еще “аспид” с изрядным запасом “словесного яда” (см. ЭПИГРАММЫ, например), в своих записках неизменно следует правилу: о прошлом или ничего, или только хорошо. Разве это не чудесный дар — видеть в самых душераздирающих конфликтах, в гнетущих ситуациях в первую очередь юмористическую составляющую? Далеко не всем дано такое редкостное умение: смотреть на себя со стороны, и говорить с сарказмом — о себе самом и с уважительной, мягкой, необидной насмешкой о других, и подниматься до истинного трагизма, когда речь идет о непоправимом — об уходе близких из жизни.
Почему театральные артисты пишут мемуары? Быть может, как и Ст. Ландграф, “завидуя черной завистью Художникам, Композиторам и Писателям, чьи произведения остаются в холстах, в нотных знаках и книгах, свободны от ВРЕМЕНИ, ПРОСТРАНСТВА и сиюминутных ВКУСОВ современников”, желают “оставить после себя что-нибудь ОСЯЗАЕМОЕ, к чему можно прикоснуться РУКАМИ или ГЛАЗАМИ”. И эта зависть вполне простительна и понятна, ибо “профессия драматического театрального актера, к сожалению, такова, что его произведения, то есть сыгранные роли, живут только до тех пор, пока жив сам артист… С его уходом эти произведения моментально растворяются в отпущенном ему богом и здоровьем времени, и называется это растворение до боли пронзительным и красивым определением — “ЭФЕМЕРНОСТЬ”.
И “никто, кроме ПОДЛИННОГО АРТИСТА, даже представить себе не может, сколько требуется МУЖЕСТВА, НЕРВОВ и ЗДОРОВЬЯ, чтобы оставаться верным этой самой опасной, зависимой, рискованной, вкусовой и субъективной профессии”. Уже сыграно около двухсот ролей, эксцентрических и концентрических, и близок пятидесятилетний юбилей работы в театре, и пройдена давно уж — увы! — земная жизнь наполовину. “Я сам вот уже сорок лет каждый день к одиннадцати утра отправляюсь на репетицию в театр; я не скажу, что это подвиг, но… что-то героическое в этом есть!..” (перефразировка из пьесы Г. Горина “Самый правдивый” (“Тот самый Мюнхгаузен”). “И никого не волнует — снизошло на тебя вдохновение или заблудилось в небесных сферах, — оно должно включаться в 11 или в 19 — с началом репетиции или спектакля”. Так что ж удивительного в том, что лауреат Государственной премии СССР (1984 года) за роль Бориса Годунова, (премия, разделенная с коллегами по толстовской “трилогии”), народный артист России и просто яркий, самобытный, воодушевляющий актер Станислав Ландграф захотел преодолеть эфемерность своего актерского искусства и выбрал для этого Литературу.
Читатель этого весьма разножанрового сборника откроет для себя действительно неожиданного Ландграфа, не столько мемуариста, уже не актера, но — драматурга, лирика, философа, публициста.
Из “стола” извлечены и стихи 1960–2003 годов: юношеская лирика и поэтические оправы к спектаклям театра В. Комиссаржевской (“Тогда в Севилье” С. Алешина, “Сказка о четырех близнецах” П. Панчева, “Не беспокойся, мама!” Н. Думбадзе…), ядовитые эпиграммы и пародии 1995–2003 годов и “Придворная скоморошья история”, навеянная пьесой Г. Горина “Шут Балакирев”. И — отдельными разделами — драматическое сочинение по произведениям О. де Бальзака (МАНЕ — ТЕКЕЛ — ФАРЕС), ироническая психодрама в одном действии с двумя антрактами (ЕВГЕНИЙ АРБЕНИН (МАСКАРАД-2)), парадоксальное прочтение Лермонтова.
Зримая образность лирики. И рядом — откровенный гротеск, озорные “скоморошьи комментарии” к трилогии по пьесам А. Толстого, столь аккуратная переработка стихотворной толстовской “Истории Государства Российского от Гостомысла до Тимашева”, приближенная к агамирзяновским замыслам, что ни один из дотошных театроведов и критиков не заметил стороннего вмешательства.
Пронзительное по своей искренности и глубине эссе о профессиональных проблемах и задачах актера, о влиянии театра на уровень культуры в обществе, на сохранение духовной сущности человека в современном мире, где техника — компьютеры, видеомагнитофоны, мобильные телефоны, пейджеры — постепенно заменяет прямое человеческое общение, притупляет чувства и эмоции. И театр с его непосредственным живым переживанием и сопереживанием становится своего рода Островом спасения для тех, кто входит в жизнь (ОСТРОВ СПАСЕНИЯ).
Ироничное ИНТЕРВЬЮ С САМИМ СОБОЙ, где Ст. Ландграф открывает читателям секреты своей личной жизни и начинает с вопросов, которые ему задавали чаще всего. И толика здорового цинизма, естественного наперсника жизненного опыта, может шокировать только ханжу.
И, оказывается, вот так, с эпатажной бравадой, можно говорить об очень важных проблемах: человек и эпоха, артист и эпоха, артист и реальность, артист и нравственные нормы. И не боятся употреблять немодные, как-то не принятые ныне слова — Мораль и Совесть, вкладывая в них изначальный, высокий смысл.
“Зло заразительно, обаятельно, обладает удивительной привлекательной силой…” — утверждает актер, сыгравший более пятисот раз роль обаятельного — излишне обаятельного — Герострата.
Длительное общение с Высокой Драматургией, где в причудливые комбинации складываются ангельские и дьявольские проявления человеческой натуры, не прошло бесследно. И — главный сюрприз книги — ремейки произведений позапрошлого, вроде бы уже и дремучего XIX века, тема которых — нравственные составляющие личности, нравственность как норма и единственно возможный способ выживания Человека.
В эпилоге пьесы по произведениям Бальзака приговором звучит: “И наше безразличие друг к другу хуже самой чудовищной пытки. Мы совершаем зло естественно, без усилий, а добро требует затрат — это плод искусства… не чувствующий боли человек — не благороден!” Человеческая комедия продолжается.
Бесконечно злободневен новый “Маскарад”, “Маскарад-2” (пьеса, посвященная Г. Горину, самому ироничному российскому философу-драматургу XX века), где Арбенин “уже семидесяти лет седой блондин”, уже другой, другие времена, и верит, что браслет потерян в Маскараде, и Нина ему верна, щедро преподносит один афоризм за другим:
— На муки совести сегодня низкий спрос!..
Одни — охотники, другие — их мишени…
убить иль не убить — давно уж не вопрос,
и уж никак не повод для сомнений…
— К тебе же самому твое вернется зло,
Однажды причиненное другому!
— У всех животных в мире вырожденье
обычно начиналось с самок!
И пронзительно горькое:
МНЕ НЕ С КЕМ РАЗГОВАРИВАТЬ В РОССИИ
НА МНОЙ ЛЮБИМОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ.
Конечно, можно разговаривать со сцены и так, как в финальной сцене “Маскарада-2”:
— Ну, вы в натуре оба — молодцы…
короче, за меня решили грубо,
типа того, что я отдам концы
и как бы дам смиренно дуба…
Ну, вы, ващще, капканные волки…
Но хочется-то по-другому, привычнее другая речь, и есть другой лексический запас:
Что господа, простите, озверели,
к работным людям уваженья нет…
Что олигархи могут на неделе
разворовать и недра, и бюджет…
Что прорубить из тьмы лесов дорогу
и приподнять себя из топи блат,
мол, сверху и хотели б, но не могут,
а снизу и могли б, но не хотят…
Что дамы потеряли свой фасон,
с мужчинами ведут себя развратно,
а если спят, то видят страшный сон,
что нынче все входящие бесплатно…
Так что же дальше? Книга вышла, значит, не потеряна надежда — найти достойных собеседников?
ЕЛЕНА ЗИНОВЬЕВА