Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2005
В феврале 2005 года состоялся сольный концерт петербургской пианистки Евы Солдатовой, посвященный двадцатилетию ее концертной деятельности. Любители музыки знают Солдатову по выступлениям в Малом зале Петербургской филармонии и других концертных залах города.
Многое в биографии Солдатовой необычно для концертирующего пианиста. В ее семье не было профессиональных музыкантов и никто не играл на музыкальных инструментах.
Отец Евы, Ким Андреевич, родом из бедной семьи. Мать Кима работала дояркой и одна растила пятерых детей. В 30-е годы в мордовской деревне во время голода это было непросто. После седьмого класса Ким пошел работать пастухом, но не прошло и двух месяцев, как он заявил, что хочет учиться дальше, и ушел пешком в город Муром. Закончил техникум, летное военное училище, академию им. Можайского в Ленинграде и стал военным летчиком. Он всю жизнь интересовался философией, великолепно знал историю, литературу, поэзию.
Мать Евы, Роза Николаевна, открытая, общительная женщина, увлекалась искусством, сама прекрасно пела. Она преподавала русский язык и литературу. Потом работала костюмером в различных театрах, последние двадцать лет — в Мариинском.
В три года Ева получила в подарок маленький деревянный рояль. Она что-то на нем фантазировала, а потом устраивала “концерты” на коммунальной кухне.
Засыпала в обнимку с рояльчиком и наутро ревела, обнаружив, что проснулась без него. На лето к бабушке в Рязанскую область ездила тоже с рояльчиком. “Концерты” устраивала уже во дворе или в сарае, куда приглашала соседских детей и рассаживала кукол, чтобы публики было побольше.
Соседская девочка училась музыке, и к ней приходила учительница. Еве разрешили присутствовать на уроках. Она никогда их не пропускала и молча стояла рядом с фортепьяно. Как играла ученица, Еву не очень интересовало. Ей нравилась учительница. Учительница извлекала из инструмента волшебные звуки, из которых слагались картинки: вот прошествовали “Гномы”, прожурчал “Ручеек”, вот сложился в легкий узор “Танец маленьких лебедей”.
Звук настоящего концертного рояля Ева впервые услышала по радио. В те времена часто передавали классическую музыку. Она усаживалась в кресло перед приемником и слушала великих пианистов — Льва Оборина, Эмиля Гилельса, Вана Клиберна. Ева любила оперу и старалась не пропускать трансляций из Большого и Кировского театров.
Когда Еве было 6 лет, отца перевели в Эстонию, в город Валга. В музыкальную школу она пошла в соседний латвийский город Валка. Училась легко и хорошо.
Один из признаков способностей ребенка — любовь к процессу учебы, к черновой работе. Любая работа, связанная с музыкой, Еву никогда не тяготила — она ею жила.
Черные и белые клавиши притягивали, Ева их обожала. Фортепьяно было частью ее самой. Нажимать на клавиши доставляло физическое удовольствие. С детства нравились ноты: полоски нотного стана, паузы, ключи. Даже фамилии композиторов звучали таинственно и прекрасно: Моцарт, Шуберт, Штейбельт. Это был ее мир. В нем было интересно и просторно.
Дома не было пианино, но Еве разрешили самостоятельно заниматься в школе. И она строго следила, чтобы мама не отлынивала и водила ее играть каждый день.
Когда в 8 лет Ева заболела корью и пришлось пропустить уроки по фортепьяно, это была трагедия! Она вскакивала с кровати и рвалась к двери, а маме приходилось скручивать ее и засовывать обратно в постель.
Музыка все время звучала внутри: и при ходьбе, и когда играла с друзьями, и даже когда решала задачки по математике.
Юную школьницу сразу стали посылать на детские конкурсы в Валмиеру, в Таллин, где она занимала первые места.
Еву восхищало любое мастерство. В цирке завораживали акробаты с их безумными сальто-мортале или мотоциклисты, кружившие по вертикальной стенке. Но больше всего ее притягивало виртуозное мастерство музыкантов и вокалистов. Фиоритуры “Царицы ночи” Моцарта или “Соловья” Алябьева вызывали восторг. Феерическую игру скрипачей Яши Хейфеца и Давида Ойстраха она изучала по пластинкам.
“Живых” музыкантов — Игоря Ойстраха, Бориса Гутникова, Бэллу Давидович (игравшую Шопена!), квартет арф из Москвы — Ева услышала на концертах, куда водили учеников музыкальной школы. Как отличнице ей поручали важное дело: выйти на сцену и подарить приезжему артисту букет цветов.
Иногда всей семьей ездили в Тарту на спектакли в театр “Ванемуйне”. Выезжали утром, возвращались глубокой ночью. Совершали серьезные рейды в Таллин и Ригу: ночь в поезде, вечерний поход в театр и еще одна ночь в поезде на пути домой. Посещались все концерты гастролеров.
Педагоги эстонской музыкальной школы советовали отдать талантливую девочку в знаменитую “школу для одаренных детей” при Ленинградской консерватории. На семейном совете решили попробовать, и Ева с родителями отправилась в Ленинград.
Зачисление не прошло гладко. Не хватило подготовки, соответствующей высокому уровню школы. Но педагог Ксения Александровна Куницына разглядела в необученном ребенке будущий талант и буквально уговорила педсовет принять Еву.
Когда Ева поступала в школу, в ней еще учились будущие великие музыканты: пианисты Григорий Соколов, Миша Майский, будущий оперный режиссер Юрий Александров; чуть раньше закончил школу скрипач Михаил Гантварг.
Ее педагогом по специальности стала Ксения Александровна. Через полгода Ева была среди лучших учеников.
Ева жила в школьном интернате. Невероятная требовательность педагогов, частые зачеты, учебные концерты, экзамены и конкурсы — все это требовало полной отдачи.
В интернате вставали в 6 утра и до школы играли на инструментах. Затем занятия по общеобразовательным предметам, а после обеда — индивидуальные уроки с педагогами по специальности. Казалось бы, и времени на отдых не оставалось, а ученики успевали и писать стихи, и ставить пьесы, и рисовать. Так происходит всегда в атмосфере разумного напряженного труда, способствующей и полному раскрытию личности, и развитию профессиональных навыков.
Ева увлеклась рисованием. В семье сохранился альбом с нарисованными ею портретами друзей и копиями с репродукций великих художников. Она также сочиняла и ставила драматические пьесы, ко всеобщему удовольствию интернатских.
В школе Ева училась хорошо по всем музыкальным предметам, но амбиций не было, не завидовала никому. Она открыла для себя, что очень полезно наблюдать, как играют на фортепьяно другие, и радовалась, когда находила что-нибудь необыкновенное в игре старших учеников.
Класса до седьмого Ева играла неосознанно, по интуиции, не вдаваясь в анализ техники исполнения. Потом ей стали интересны объяснения педагога. Ева всегда приходила раньше своего урока и с интересом наблюдала, как после замечаний Ксении Александровны изменяется исполнение, картина игры ученика. Прикидывала в уме, как бы сама разъяснила или показала на фортепьяно, “чтобы получилось лучше”. Вскоре она стала лезть с советами и “помогать” учительнице. В свою очередь Ксения Александровна заметила, что эти замечания не бестолковы, и начала давать Еве задания позаниматься с младшими. Совместная педагогическая деятельность Куницыной и Солдатовой растянулась на много лет.
После школы Ева поступила в консерваторию. “Перешла через площадь”, как говорили в школе.
В консерватории училась у замечательных педагогов: по специальности у профессора Бориса Федоровича Лысенко, который приучил ее тщательно работать с фортепьянной фактурой музыкальных произведений и не жалел времени на занятия с фанатичной студенткой, и Юрия Сергеевича Колайко, рано умершего выдающегося музыканта, чье нестандартное прочтение произведений запомнилось не только его ученикам.
Знаменитая пианистка-аккомпаниатор Софья Борисовна Вакман посвятила ее в секреты концертмейстерского искусства, а Елена Аркадьевна Шафран научила работать в ансамбле. Все это Еву искренне увлекало. Горизонты профессии расширялись. К окончанию консерватории пришло время выбирать. Ева решила стать педагогом. Этот путь казался ей наиболее содержательным.
Распределение после консерватории Ева Солдатова организовала себе сама: Владивостокский институт искусств, где она стала работать преподавателем. Работала с радостью и, судя по быстрым успехам учеников, результативно.
Все было хорошо, но к 27–28 годам у Евы появились внутреннее беспокойство и ощущение дискомфорта. Становилось ясно, что преподавания ей недостаточно. Видимо, определенные черты характера Евы, такие, как динамичность, артистичность и эмоциональность, оказались при этом невостребованны.
Музыкальная педагогика представлялась ей колдовской лабораторией, где учат как с помощью звуков, ритмов, сложных музыкальных построений вводить человека, слушающего музыку, в определенное состояние, как гармонизировать или, наоборот, бередить его душу. И Еве захотелось всю эту алхимию направить внутрь, на сотворение собственного исполнительского мастерства.
К 30 годам, когда, как правило, исполнитель уже успевает заявить о себе, она решает начать самостоятельную концертную деятельность. Многие говорили: “Поздно”. Еве так не считала. Впереди вся жизнь. А главное, ей это было необходимо.
Решиться изменить налаженную профессиональную жизнь может не каждый. Прилежания, терпения, рассудительности тут не хватает. Нужны храбрость и желание неизведанного. Концертирующий пианист-солист — редкость среди выпускников консерватории. Многих страшит сцена, многие не могут преодолеть сомнения в праве “делиться собой с публикой”. Сделать поворот в судьбе некоторым помогает честолюбие, некоторым, как это ни странно, полное его отсутствие.
В 1984 году Ева поступает на работу в Ленконцерт — солисткой. Спектр задач солиста довольно широк. Здесь необходим не только высокий академический уровень исполнения, но и способность быстро освоить разнообразный репертуар, умение аккомпанировать “с листа”, при надобности срочно подменить коллегу, приспособиться к разным фортепьяно, далеко не всегда хорошим, и многое другое, подчас непредсказуемое. Но все это было так интересно! И Ева с головой ушла в работу. В первые годы в Ленконцерте она несколько раз в сезон сдавала новые программы худсовету. Это были не только сольные работы. Она занималась с вокалистами, выпуская совместные камерно-вокальные программы, оперные сцены. В Детской филармонии, работая с талантливыми музыковедами-пропагандистами Ириной Левант, Натальей Энтелис, Эллой Фрадкиной, Ева открыла интереснейший пласт профессиональной деятельности. С детства носившая в себе ощущение чуда от общения с музыкой, она захотела передать это чувство маленьким слушателям. Это удалось. Свидетельство тому — полное понимание малышами музыки Дебюсси, Рамо, Шумана, Грига. В детстве Ева была серьезной девочкой, любила взрослые книги, предпочитала БДТ и Александринку ТЮЗу. И своих маленьких слушателей она считает серьезной, глубоко чувствующей публикой. Музыку для них исполнять нужно только самую лучшую. Даже к своему сценическому костюму Солдатова относится особенно придирчиво, когда выступает перед детьми.
В консерватории задача была простой и ясной: научиться играть каждое произведение как можно качественнее, максимально развить профессиональные навыки. В концертной работе открылись другие задачи. В частности, какой репертуар выбрать для конкретной аудитории: ведь профессиональные музыканты, публика в филармонии, дети воспринимают по-разному и ищут в музыке разное.
Репетируя дома, она воображала слушателей, которым надо передать искру своей любви к исполняемому произведению. Она искала, как сыграть, чтобы захватить и не искушенного в классической музыке человека, сыграть так, чтобы в душе слушателя осталась “вмятина”.
Самое важное для пианиста — поиски собственного исполнительского стиля. Все рецензии на игру пианистки отмечают ее виртуозность. Еще в школе Ева играла много трудных произведений Листа, “Исламей” Балакирева, “Вариации на тему Паганини” Брамса. Высокую техничность она считает основой исполнительского искусства. Но виртуозность для Евы не самоцель, а художественное средство. Овладев ею, пианист получает свободу и в выборе репертуара, и в пианистической интерпретации.
Ева Солдатова легка на подъем и не боится расстояний. Она гастролировала и по Ленинградской области, и по стране, и в Европе (перечень одних итальянских городов составляет длинный список), и даже в Африке и Австралии.
Ева говорит, что, “когда оказываешься так далеко от России, чувствуешь то, чего не замечаешь дома: наши артисты — очень высокого класса. Приятно, хотя и неудивительно сознавать, что русская фортепьянная школа продолжает высоко цениться в мире”.
В Италии ее принимали необычайно тепло. После многократного бисирования слушатели дожидались артистку ночью на улице (спектакли в Италии начинаются поздно) и устраивали ей длинный аплодирующий коридор.
Ева играла с большим успехом в Амстердаме и Антверпене, перед любителями русской музыки в Сиднее и перед работниками посольств и нефтяными магнатами в столице Нигерии Лагосе. И все-таки больше всего ей запомнились гастроли по российскому северу. За шесть лет она объездила Крайний Север.
Выступать в европейских залах престижно. Такие выступления много дают для самооценки, добавляют уверенности и самоуважения. Играть в красивых залах, на хороших инструментах, для музыкально образованной публики — одно удовольствие. Однако понятно, что, если не приедет один пианист, приедет другой — итальянцы или голландцы без музыки не останутся. А российский Крайний Север приезжие музыканты не балуют. В некоторых местах севера Ева Солдатова была первым пианистом, кто добрался так далеко, и люди впервые услышали “живую”, а не по телевизору музыку Бетховена, Скарлатти, Баха.
Жизнь на севере разная. Там много энергичных, состоявшихся людей. Ева утверждает, что люди на севере очень музыкальны. В быстро меняющихся, растущих городах появляются музыкальные школы и училища. В некоторых концертных залах, где играла Ева, были высококлассные рояли (не везде в Петербурге есть такие). Но есть и заброшенные поселки без электричества и без дорог. Раз в месяц туда прилетают вертолеты, привозя хлеб, соль, патроны и газеты. Такой вертолет и перевозил Еву из поселка в поселок. Пианино везли на тракторе, в лютый мороз. Вертолет стоял, не заглушая мотора, пока шел концерт. Приходили ненцы-оленеводы в своих долгополых меховых шубах и слушали Бетховена, Баха, Грига, Равеля. И маленький зал, казалось, не дышал.
На Крайнем Севере все экстремально: погода, условия жизни, путешествия на вездеходах, вертолетах, оленях, собаках. Может быть, экстремальность и порождает замечательных людей, на встречи с которыми Еве так везло на севере.
Она вспоминает, что, когда ей срочно потребовалось вернуться в Петербург на работу, лучший полярный шофер Евгений Бубенщиков, вместо того чтобы сидеть за новогодним столом, вез ее к самолету по заледеневшей Оби всю ночь. Навсегда запомнилась и огромная Обь, и луна, освещавшая тундру. А еще запомнились две женщины, встретившиеся по дороге. В центре Сибири в новогоднюю стужу они шли куда-то пешком. Их посадили в кузов и подвезли в далекий поселок. “Впечатления о поездках по нашему северу — мое большое приобретение”, — утверждает Ева.
Успешные гастроли, любовь публики окрыляют, помогают в главной работе, когда пианист остается один на один с музыкальным инструментом.
У каждого музыканта свой порядок освоения разных композиторов. С юности Еве близок Бетховен с его героическим напряжением, трагичностью, совершенством изложения. Ей легко давались крупные строгие формы: сонаты, вариации.
Из романтиков первым “открылся” Брамс, музыка которого привлекала своей нравственной чистотой, затем Шуман. Ева буквально “заболела” Шуманом, услышав запись “Фантазии до-мажор” в исполнении Святослава Рихтера. Поиски своего прочтения были долгими и сложными. Как часто бывает при сильной концентрации внимания и напряженном воображении, решение пришло во сне: “└Фантазия” мне приснилась в виде громадной рубиновой брошки, которую я наблюдала с высоты птичьего полета. Я вдруг увидела всю внутреннюю структуру произведения, и мои руки поняли, как играть”.
Позднее открылись импрессионисты со своим особым музыкальным языком. Работа над “Образами” Дебюсси стала творческой победой пианистки. Произошло удачное совпадение характеров. У Дебюсси нет открытости чувств, как у Шумана или Шопена, ему свойственны философская отстраненность и игра музыкальными красками. Это совпало с Евиной склонностью к созерцательности и любви к технической отточенности в передаче мимолетных впечатлений и тонких оттенков эмоций.
Ева любит Доменико Скарлатти, композитора XVIII века. В его пианизме Еву привлекает выразительность средств: образный графический рисунок, смелые гармонии, даже диссонансы, энергия и виртуозное изложение. Она считает Скарлатти очень современным композитором.
Значительно позже ей открылся Шопен. Отдельные произведения Шопена Ева, конечно, играла всегда. Их нельзя было не играть. Бетховен, Шуман, Шопен, Лист, Рахманинов, Дебюсси — гении, которые создали искусство пианизма в том виде, как мы его понимаем сегодня. Но вынести на суд публики концерт в двух отделениях, состоящий только из произведений Шопена, пианистка решилась только тогда, когда почувствовала, что нашла свою интерпретацию. В этом ей помогла предшествующая работа над Дебюсси и Шуманом. Аншлаг на концертах в Новосибирской филармонии подтвердил ее право на Шопена.
Ева всегда тщательно обдумывает, что будет учить. Ей важно, чтобы в процессе освоения выбранной программы получилось что-то новое, чего раньше не было в ее исполнительском багаже. Продолжается и поиск себя, и “заболевания” новыми композиторами. На фортепьяно лежит пачка нот, которую Ева постоянно просматривает. Будоражит воображение Шуберт. Ева считает его трудным для интерпретации.
Всю свою короткую тяжелую жизнь этот одинокий человек писал прекрасную музыку. Он двойствен во всем: его романтизм облечен в строгую форму, теплота и лиричность окрашены сумеречным беспокойством, а глубокий трагизм всегда сопровождает светлая надежда. Музыкант видит многозначность Шуберта, читая ноты, но как донести ее до слушателя?
Многие пианисты пытаются пробиться к истинному Шуберту. Например, Аркадий Володось преодолевал “классичность” блестящим юношеским озорством. Для Евы высоты в исполнении его музыки — Альфред Брендель и Елизавета Леонская. Еве очень хочется найти свой подход к гениальному композитору.
Поиски всегда трудны, но в этом и есть радость профессии. Главное, что Ева Солдатова чувствует, что все впереди, что мир будущих открытий и завоеваний бесконечен.