Опубликовано в журнале Нева, номер 6, 2005
Продолжение. Начало см.: Нева. 2005. № 3.
Мы так близки, что слов не нужно…
Известный романс
Дверь слегка приотворилась, и из веранды медленно, как бы того не желая, проследовала небольшая полусонная собачка. Она с достоинством расположилась на крыльце, освещенном ранним утренним солнцем. И принялась сосредоточенно, с большим любопытством оглядывать дачный дворик. Ее коричневый влажный нос при этом сам собой двигался, вбирая все без остатка окружающие запахи.
На ближайшей сосне с немецкой основательностью стучал дятел, радостно и громко пели птицы, но это, безусловно, не могло вызвать даже малейшего интереса у серьезной наблюдательницы: все свое внимание она перенесла на забор из старых прогнивших досок, который наглухо отделял территорию соседей.
Для этого у нее были, по крайней мере, две, но разной основательности причины. Во-первых, на днях у этого самого забора она наткнулась на ежиху с выводком из шести колючих комочков, которые сумели ловко ускользнуть под поленницу дров. Во-вторых, и это было самым главным, за забором жил ее славный приятель Габриэль, такой же мусташ-терьер, как и сама Бьюти. По-французски “мусташ” означает “усатый”, каковыми обе собаки и были, хотя принадлежали к разным полам. Что касается национальности, то Бьюти, по-видимому, уже давно обрусела, так как хозяин часто называл ее просто Красотиночкой, гладя по густой, с крупными завитками блестевшей шерсти. Габриэль же действительно был иностранцем, так как приезжал на лето погостить из Эстонии, и, вполне возможно, для него оформлялась специальная виза Министерства иностранных дел этого независимого государства. Он был раза в два крупнее Бьютки, черного, как смоль, окраса, но лишен одного приметного свойства: Габриэль не умел, как его приятельница, поднимать уши. Бьютка это проделывала с легкостью летучей мыши, в особенности когда хозяйка призывала ее к трапезе. Ела она аристократично, едва касаясь, брала кусочки из хозяйкиной руки, как будто тем самым делая ей одолжение. Вообще же она отличалась известной деликатностью и повышенным чувством собственного достоинства: любая попытка хозяйки, возникавшая от избытка чувств, взять ее, как кошку, в кровать, заканчивалась неудачей. Максимум, на что она была способна, — это иногда улечься у хозяйкиных ног, доверительно поместив свою изящную голову ей на ступни так, что та не могла пошевелиться, боясь нарушить это своеобразное проявление “особых” отношений.
Об отношении же хозяина Габриэля к своему воспитаннику было известно мало, так как их совместная жизнь по большей части протекала за интересовавшим Бьютку забором, составлявшим местную государственную границу. Иногда из-за этой глухой преграды раздавалась характерная эстонская речь, явно обращенная к Габриэлю. Смысл этих высказываний оставался абсолютно неясным хозяевам Бьютки. В отличие от них, Бьютка явно улавливала в словах почтенного иностранца что-то неприятное для произнесения в приличном обществе, и при первых же эстонских звуках она начинала неодобрительно рычать, тем самым давая понять своему приятелю, что полностью на его стороне и готова защитить его в любой момент. Она определенно знала, что Габриэлю не разрешают ночью находиться в доме и он спит на улице. Все утро, когда еще кругом было тихо, он ждал ее сигнала. Выдержав довольно продолжительную паузу, чтобы “не потерять лицо”, и несколько раз предварительно встряхнув и распустив шерсть, она наконец издавала серию негромких тявканий с нежным подвизгиванием. В ответ из-под забора через прорытый заранее лаз тотчас же появлялась добрейшая физиономия Габриэля, а затем и он сам вылетал из подкопа, как черный метеорит, приплясывал, ликуя в своих пируэтах. Он вихрем проносился по дворику и, как вкопанный, застывал перед барышней-дворянкой. Та одобрительно с помощью своего выразительного хвоста оценивала его поступок, а затем, как бы преодолевая внутреннюю сдержанность, церемонно приступала к утреннему, предписанному этикетом обнюхиванию.
Внезапно энергия чувств прорывалась в ней стремительным потоком, и она уже больше не сдерживала себя. Куснув Габриэля за шею, выскакивала за ворота и бешеным галопом неслась кругами по высокой траве большой поляны, отделявшей дачи от леса. Габриэль рьяно принимал полученное приглашение и, как ветер, голова к голове несся рядом с ней, весь мокрый от утренней росы. Когда бешеная гонка их полностью выматывала, они в изнеможении валились с ног на теплый уже песок дороги, по-видимому, испытывая при этом ни с чем не сравнимое наслаждение.
Учитывая происхождение и воспитание Бьютки, включая знание ею иностранного языка, вполне понятным представляется, что она отчетливо различала рамки допустимого, ценила светские манеры и при каждой попытке фривольности со стороны своего cher ami не уставала указывать ему на дурной тон его поступков. Простодушный и верный Габриэль стоически переносил все ее даже крепкие укусы, понимая, что француз, хоть и эстонского происхождения, должен быть снисходителен к капризам дамы. Дело шло к концу августа, когда долговязый хозяин Габриэля начал готовить свой механический тарантас к долгому путешествию восвояси. Тревожное настроение быстро овладевало нашими друзьями. Они оба поникли, как подрубленные, и не могли подолгу расстаться вечерами. Бьютка неохотно шла на зов хозяев, а две последние ночи подряд перед отъездом Габриэль жалобно выл. Наконец Бьютка не выдержала и, чтобы не пропустить расставания, сделала вид, что остается ночевать в сарае. Дома ей поверили… На самом деле, когда все стихло, она пролезла через ход под забором к Габи, которого посадили на цепь, и улеглась на сырую землю рядом с ним. Утро было влажным и темным. Крупная роса покрыла растительность и блестела на капоте машины. Густой туман висел в лесу и над поляной. Собаки спали, плотно прижавшись друг к другу, не в состоянии согреть под собой уже начавшую стынуть землю.
Из дома вышел эстонец, на которого сразу же тихо, но злобно зарычала Бьютка. Он не удостоил ее своим вниманием и начал долго и нудно чистить зубы и сморкаться в таз под рукомойником. Затем он вошел в дом и быстро вернулся одетый.
Габи задрожал всем телом, прижавшись в Бьютке, и спрятал голову глубоко ей под шею. Эстонец невозмутимо направился к собакам и решительно отстегнул тонкую цепь от крепления на стене. В тот же момент Бьютка в резком прыжке успела вцепиться ему в ногу. Раздался иностранный крик и взмах свободного конца цепи, но Бьютка легко увернулась, наскакивая со свирепым лаем на разлучника.
— Уперите свою сапаку-идиотку, — фальцетом провизжал в сторону заборной границы зарубежный гость и, не дождавшись ответа из сопредельного двора, боком полез в машину, волоча за собой сопротивлявшегося Габриэля. Машина крякнула, зачихала и, заскрипев всеми своими многочисленными внутренностями, неуклюже поползла к дороге, заглушая жалобные стоны Габи. Цепь его попала в какую-то нелепую уключину, ограничивая движения. В машине было мало места из-за нагромождения разного скарба. Он метался от одного окна к другому, боясь упустить из виду Бьютку, которая бесстрашно путалась под колесами суперлимузина.
Но вот машина выползла, как дождевой червяк, на дорогу, выпустив сразу тучу черного смрада, и начала набирать скорость. Бьютке не верилось, что эта недотепа может ее обогнать, а тем более уехать, и поэтому она бросилась во всю прыть за ней и не отставала до первого поворота. Затем эта рыгающая железка докатилась до асфальта и вдруг ударилась в бега. Сперва Бьютка видела мечущегося в машине Габи и даже слышала его страдающий голос среди завываний и треска двигателя, но потом остались лишь два красных огня, как два больших злых глаза, которые стали тускнеть в тумане.
Бьютка преследовала злополучный самокат до самой станции, сердце ее от усталости и нервного напряжения не находило себе места в груди. Она уже давно не видела злых глаз машины и бежала лишь по запаху, но вскоре этот ориентир потерялся среди многих других ему подобных на перекрестке с шоссе, и она еле вернулась домой, понуро волоча ноги. Когда рассвело, хозяйка не нашла ее дома и разбудила мужа. Они стали ласково звать Бьютку домой, но она не хотела никого видеть и не откликнулась. Тогда они догадались и прошли в соседний двор. На том месте, где был привязан Габи, лежала Бьютка, и из ее прекрасных собачьих глаз падали крупные капли росы.