Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2005
В августе 1941 года в Красном Бору немцы собирали свои войска для удара на Колпино, но рабочие этого маленького заводского городка поднялись на его защиту. Болотистая равнина, лежащая между Колпином и Красным Бором, стала ареной ожесточенных боев. Немцы остановились перед Колпином, и артиллерия противника стала бить по нему из Красного Бора, методически разрушая дома и завод.
Шаг за шагом немцев начали выбивать обратно. В морозные зимние дни наши войска дрались за противотанковый ров, пересекавший равнину, и заняли его; летом дрались за соседнее село у речки и заняли его, опрокинув немцев лихим ударом с фронта и десантом через речку; дрались за железнодорожную насыпь и тоже заняли ее.
В феврале 1943 года внезапным ударом наши войска прорвали линию обороны противника, продвинулись по болотистой равнине на несколько километров и заняли Красный Бор. Наша передовая линия прошла по окраине села.
Части дано было задание закрепить успех, занять оборону в Красном Бору. Двигаясь непосредственно за наступающими войсками, часть вступила в Красный Бор и немедленно приступила к работе по расстановке огневых средств, по устройству дзотов и землянок.
И вот началась оборона Красного Бора. Трудность была в том, что враг сосредоточил на этом участке массу артиллерийского и минометного огня и вел его неделями и месяцами. К мартовской операции огонь особенно усилился. Потом, мало-помалу он стал ослабевать, но никогда не прекращался совершенно. Стоять в Красном Бору — это значило все время находиться в зоне обстрела. И люди, которые месяцами, почти год жили в этой зоне, и не только жили, но и напряженно работали, учились, отдыхали, веселились, любили, но и сумели внушить противнику, что здесь, в Красном Бору, он в Ленинград не пройдет, эти люди достойны удивления, достойны благодарной памяти народа.
* * *
Штаб расположился в одной половине большой пятистенной избы. Топили полуразрушенную печку, спали за ней на сплошных нарах, на стульях, на полу. Днем работали за парой столов, стоявших у единственного имевшего стекла окна (остальные окна были забиты досками). За едой посылали связных в одно из подразделений, хлебали холодный суп.
В углу сидела радистка и по временам изрекала малопонятные слова:
— Тишина, тишина, я снаряд, я снаряд. Как меня слышите? Даю настройку: один, два, три, четыре, пять… Связь кончаю.
Иногда всех просили выйти из дома. Саперы копали под домом землянку. Заложив тол, они взрывали промерзшую землю. Все выходили, радистка несла свой ящик с рацией. После взрыва возвращались на свои места.
Когда начинался обстрел и снаряды с визгом проносились над крышей дома, все сходили вниз, в подвал, в недостроенную землянку, пережидали, когда окончится обстрел.
Дверь ежеминутно открывалась. Входили и выходили люди с донесениями из подразделений, командиры “свыше”, офицеры связи из соседних частей.
У стола сидел начальник штаба старший лейтенант Сергачев и, ежеминутно отрываясь, чтобы отдать приказания подходившим к нему людям или выяснить обстановку у других, пока дневной свет падал на стол из подслеповатого оконца, наносил на большую карту огневые точки. Все эти первые дни в Красном Бору работы было много: нужно было следить за ходом инженерных работ, за постройкой дзотов и землянок, продолжать уточнять линию переднего края противника, уточнять местонахождение его огневых точек.
Когда становилось темно, старший лейтенант Сергачев вместе с другими штабными командирами надевали маскировочные халаты, вешали на шею автоматы, а на пояс ручные гранаты, надевали каски на голову, уходили в темноту ночи на передний край.
* * *
Станция Поповка при нашем наступлении оказалась в нейтральной полосе. В одну из первых ночей пребывания в Красном Бору, производя разведку переднего края, командир части добрался до станции, решил ее занять и поставить пулеметную точку. От станции Поповка остался мост для перехода пассажиров через пути с платформы на платформу, ребра разбитого пакгауза и часть уборной. Верхняя часть уборной была разбита, но бетонированная яма с круглыми отверстиями наверху сохранилась. В ней-то, очистив ее, сколько было возможно, и расположили пулеметную точку.
Немец бил по станции нещадно. Пробраться к точке можно было только ночью, ползком. Сидевшие на точке люди ночью подносили боеприпасы, сухой паек, дрова, варили пищу. И пространство перед точкой до стен Смолзавода наполняли свистом пуль из своего пулемета. Враг по тому пространству пройти не мог.
В ночь с 9-го на 10 марта до тридцати автоматчиков противника предприняли разведку боем. Прикрываясь минометным огнем, противник преодолел минное поле, потеснил полевиков и оказался непосредственно перед взводом лейтенанта Вишневского. Лейтенант открыл огонь из станкового пулемета. Сержант Потапов поддержал его из другого станкового пулемета. Минометчик Смирнов открыл заградительный огонь из миномета. Командир артиллерийского взвода, бывший моряк, младший лейтенант Колосов в упор расстреливал наседавших немцев из ручного пулемета. Командир подразделения старший лейтенант Тищенко пришел на передний край и лично руководил отражением атаки. Немцы отошли.
Несколько дней вели фашисты бешеный артиллерийский и минометный огонь по району, где мы им дали отпор. Одним из снарядов завалило землянку младшего лейтенанта Колосова. Узнав об этом, лейтенант Вишневский и лейтенант Михеев вывели своих людей откапывать товарищей. В середину работавшей группы немцы положили еще один снаряд. Люди, пришедшие на помощь товарищам, нашли смерть рядом с теми, которым они пришли помогать.
* * *
В операцию 19 марта нашим войскам была поставлена задача продвинуться от Красного Бора вдоль железной дороги Ленинград—Москва до Саблина и перерезать железную дорогу Гатчина — Мга. В это же время войска Волховского фронта должны были подойти к Саблину с другой стороны и замкнуть Мгинскую группировку противника в плотном кольце. Это облегчило бы задачу ее уничтожения. Северная железная дорога была бы освобождена и Ленинград был бы связан с Большой землей широким коридором.
По ночам в Красный Бор прибывали войска, устанавливали орудия, минометы, приспособления для метания торпед, “Катюши” и т. д. Желая помешать сосредоточению наших войск, немцы усилили артиллерийский огонь по Красному Бору, и в особенности по дорогам из Колпина на Красный Бор.
* * *
С вечера все землянки были заполнены бойцами вновь пришедших частей. Лежали на нарах, на полу, сидели в тамбурах землянок.
Рано утром 19 марта по улицам Красного Бора прогрохотала длинная вереница танков. Немного позднее началась артиллерийская подготовка. В воздухе стоял ровный гул. Взлетавшие торпеды чертили в воздухе огневые линии. По горизонту вспыхивали огоньки выстрелов отдельных орудий. С характерным шумом били батареи “катюш”.
Наши огневые точки поддерживали наступающие части огнем. Гвардейцев из своего станкового пулемета подавил три пулеметные точки противника, заставил их замолчать. Фалалеев бил из ручного пулемета. Все наши огневые средства были пущены в действие.
* * *
Завязался встречный бой. Одно из наших стрелковых подразделений отошло на исходные позиции под натиском противника и заняло оборону позади огневой точки сержанта Скидкина, парторга роты. Скидкин выкатил свою полковую пушку на открытую огневую позицию и стал в упор расстреливать наседавших немцев, заставил их отойти. Наше стрелковое подразделение с криком “ура” бросилось вперед.
* * *
Несколько подвод везли боеприпасы из Колпина в Красный Бор. Их сопровождал помощник командира по хозяйственной части старший лейтенант интендантской службы Галеркин. Противник стал обстреливать дорогу. Обоз остановился переждать обстрел. Снаряды ложились на дорогу и около нее впереди обоза метрах в двухстах. Выпустив двадцать-тридцать снарядов, он прекращал огонь на несколько минут и снова открывал огонь. Внезапно он перенес огонь, снаряды стали ложиться ближе. Повозочный Орлов слез с саней и отошел в сторону. Снаряд разорвался около него. Орлов упал, у него оторвало ступню. К нему подбежал Галеркин и перевязал ногу, довел до саней и приказал гнать лошадь в перерыве между обстрелами. То же приказал и другим повозочным. Так как два повозочных уже были ранены, Галеркин сам погнал лошадей. Обоз вышел из зоны обстрела, добрался до Красного Бора.
Операция 19 марта не решила всех задач, поставленных перед нею. Однако она сорвала подготовку немцев к наступлению на Ленинградском фронте, заставив противника перемолоть в обороне дивизии, предназначавшиеся для наступления. Наши полевые войска несколько потеснили немцев и заняли оборону впереди нашей части. В одном месте за Московским шоссе линия фронта сильно выдвинулась в расположение немцев и образовала длинный и узкий “мешок”, оборонять который поставили одно подразделение, оперативно подчинив его нашей части. Начальник штаба старший лейтенант Сергачев рекогносцировал местность, где должен был пройти новый рубеж обороны, и расставлял огневые средства. Зам. командира части старший лейтенант Малютенко выводил на рубеж приданное подразделение. Заместитель командира части по артиллерии старший лейтенант Кострюков расставлял пушки и минометы. Ночью 25 марта при обходе новых огневых точек, находящихся в “мешке”, старший лейтенант Сергачев был ранен в руку. Бывший с ним связной Жибоедов вывел раненого с передовой линии и доставил в санчасть.
Через несколько дней командир нашей части капитан Федулов и командир части, из которой было приданное подразделение, майор Водопьянов ночью обходили рубеж обороны. Немцы сделали внезапный обстрел из шестиствольного миномета. Осколками мин был убит капитан Федулов и тяжело ранен майор Водопьянов. Сопровождавший их связной Жибоедов был ранен в ногу. Превозмогая боль в ноге, Жибоедов вынес майора Водопьянова из зоны обстрела и отказался эвакуироваться в санчасть. Вместо убитого капитана Федулова командиром нашей части назначили майора Мурадошвили.
Третьего апреля в обход переднего края обороны “в мешке” пошел заместитель командира части старший лейтенант Кострюков с начальником штаба приданного подразделения и с тремя красноармейцами. Неожиданно во мраке ночи их атаковала группа противника из 15 человек. Затрещали автоматы, раздались взрывы гранат. Старший лейтенант Кострюков убил пятерых гитлеровцев. Наши потерь не имели.
* * *
Взвод младшего лейтенанта Григоровича занял рубеж обороны в горловине “мешка” с задачей оборонять обе стороны горловины, между которыми было едва 300–500 метров. Левее “мешка” по фронту, тоже сильно вдававшемуся в немецкое расположение, были размещены остальные взводы подразделения: пулеметчики на переднем крае, взвод противотанковых ружей у Московского шоссе, несколько глубже, в тылу, — минометчики младшего лейтенанта Никитина, еще глубже у группы застрявших, подбитых танков, которые постепенно вытаскивали в тыл, артиллерия. Впрочем, одна из 45-м пушек была поставлена в горловине “мешка” рядом с пулеметами Григоровича. В самом “мешке” расположена штрафная рота.
Рубеж обороны в инженерном отношении был оборудован слабо. Стали укреплять рубеж, усиливать накаты, маскировать дзоты и землянки. Работать можно было только по ночам, до противника было каких-нибудь 90–100 метров. Ленинградские белые ночи, воспетые Пушкиным и Достоевским! Как нужно было бы, чтобы вы были темными ночами Украины! Как трудно было работать, чтобы не заметил противник, когда светло почти как днем! Но рубеж необходимо укрепить, в этом залог того, что не будет лишних потерь. Все сорок-пятьдесят дней, пока подразделение стояло на этом рубеже, люди сидели в своих землянках и никуда не отлучались из своего расположения. Продукты подносили ночью сразу на несколько дней. Никакого хождения за завтраком, обедом и ужином не было. В землянках варили себе пищу, нащипывая ножом тоненькие лучинки, которые вспыхивали сразу и почти не давали дыма. Заместитель командира по политчасти и помощник командира по хозяйственной части старший лейтенант Галеркин сделали все, чтобы возможно лучше наладить питание, доставку газет и почты в подразделение. Выделялись специально лучшие продукты, например, вместо пшена давали рис. По расчетам были розданы термосы, чтобы часто не разводить огонь и сохранять пищу в горячем виде. Бесстрашная девушка-санинструктор Вера Богданова по ночам обходила передовые точки, следя за состоянием здоровья бойцов. Все соблюдали максимальную осторожность, и потому потери подразделения были сравнительно невелики.
Телефонная связь подразделения почти не работала. Едва ночью успеют восстановить порванные линии, как утренний обстрел снова рвет их на куски. А днем нечего было и думать выходить на линию исправлять повреждения. И телефон не работал до следующей ночи. Связь держали по радио.
* * *
Немцы вели по переднему краю нашей обороны артиллерийский и минометный огонь. Младший лейтенант Григорович прислушивался и присматривался к близким разрывам. Точность немецкого огня показалась младшему лейтенанту подозрительной. Никогда так метко фрицы не били. “Вероятно, — решил младший лейтенант Григорович, — кто-нибудь корректирует огонь фашистов”. Григорович прошел к месту, с которого лучше всего было видно немецкое расположение, и заметил, что на дереве, совсем близко от наших линий, сидит немецкий офицер и по телефону корректирует огонь. Младший лейтенант Григорович слышал даже его голос.
Григорович вернулся на точку старшего сержанта Верховца и приказал открыть огонь по немцу. Верховец дал меткую очередь, и немецкий офицер упал с дерева. Немцы продолжали вести огонь, но точность его была уже не та.
* * *
Делать оборону активной первым начал взвод младшего лейтенанта Никитина. Надо было навести порядок у фрицев, которые нахально и безнаказанно расхаживали во весь рост по своему переднему краю. Еще в первые дни обороны на Красноборском рубеже, как только окопались, взвод стал выдвигать в разные места кочующие минометы и вести огонь по фашистам.
Немцы были в недоумении: откуда бьют? И безуспешно выбрасывали в разные места сотни мин. А минометы Никитина за короткое время уничтожили до пятнадцати солдат противника, накрыли и рассеяли беглым огнем большую группу немцев.
Когда подразделение младшего лейтенанта Никитина заняло рубеж обороны у “мешка”, активность его минометов возросла. Очень часто бывало, что минометчики получали “заказы” от других подразделений, которым лучше был виден передний край противника. Очень часто случалось, что огонь никитинских минометов корректировал младший лейтенант Григорович со своего наблюдательного пункта…
Стоял прекрасный летний вечер. Перед ужином все население штабного городка собралось на площадке за землянкой штаба. Здесь были и начальник штаба, и его помощники, писаря, связисты, работники кухни. Затеялись танцы. Гармонисты-связные сидели на большой деревянной катушке телефонного кабеля, несколько отвернувшись друг от друга, и на лицах их была написана если не скука, то полнейшее равнодушее к тому, что они играли и что делалось вокруг. Это был “хороший тон” для хороших гармонистов.
Играли быстрый фокстрот. Несколько пар танцевали в кругу, образованном зрителями. Кавалер ордена Красная Звезда радистка Аня Александрова танцевала за кавалера с подругой-радисткой.
Гармонисты сменили фокстрот на русскую. По кругу прошлась телефонистка, вызывая на танец каптера. Каптер от пляски уклонился. Вышел связной и беспомощно стал встряхивать тяжелый мешок своего тела, однообразно притопывая ногами, как танцуют большинство мужчин. Самый пожилой из присутствующих, художник, клубный работник, каптер и повар-доброволец Голубев, не выходя из толпы зрителей, смешно потопал ногами, пародируя лихую пляску. Зрители посмеялись. По кругу прошлась еще одна девушка.
Вдруг внимание всех приковал новый танцор.
Круг расступился. Танцевавшая девушка затерялась в толпе зрителей. Танцор прошелся колесом и легко посыпал коленца и фигуры танца, неожиданные и разнообразные.
Ефрейтор Чупин, телефонист-линейщик, плясал. Это было неожиданно, раньше он никогда не плясал, и неожиданным было высокое мастерство. Его пляска не была беспомощным, однообразным топтанием на месте. Чупин весь жил в пляске,
Прошло несколько дней. Стоял такой же хороший вечер. Внезапно немец положил несколько снарядов на перекресток дорог у штаба. Вчера с этого перекрестка била “катюша”, и фрицы решили на всякий случай бросить туда сегодня несколько снарядов.
Осенью 1943 года было совершенно очевидно, что немцы Ленинграда взять не могут, что даже попыток его взять делать не будут и что при первом же нашем наступлении откатятся от города на сотни километров. И в городе широко развернулись восстановительные работы, заработали каменщики, плотники, архитекторы. Восстанавливали дома, водопровод, трамвай, восстанавливали культурную жизнь города. С осени заработали школы, открылись вузы, развернул свою работу лекторий. В осажденном городе, который еще обстреливался тяжелой артиллерией немцев и финнов, кандидат философских наук Эмдин прочел цикл лекций по истории русской философии. И поэт города-фронта, автор поэмы “Пулковский меридиан” Вера Инбер в начале ноября опубликовала новую главу поэмы, озаглавив ее “Восстановление”.
Все это жадно воспринимались в Красном Бору. Почта приходила в Красный Бор поздно вечером. Часовой, собираясь идти на пост, при коптилке быстро просматривал газету, приказы товарища Сталина, сводку информбюро и ленинградские новости. Подробно читать газету можно будет потом, после поста. Но до поста надо охватить все, что есть нового.
Лунная ночь. У КП и ЦТС одного из подразделений ходил часовой. Телефонистка в землянке настойчиво уверяла “Березу”, что она “Анкета”. Время от времени ей звонили с точек часовые и спрашивали, который час. И в этом вопросе выражалось все напряжение долгого ночного караула, желание, чтобы скорее шло время до смены, до утра. Телефонистка не имела часов, но храбро отсчитывала время.
— Десять минут первого, двадцать пять минут первого, — кричала она в трубку.
Еще с осени был дан приказ подготовить тележки. Каждый расчет должен был сделать тележку для своего оружия, боеприпасов и вещей, тележку, которую люди расчета должны были сами и везти. Ходили, отыскивали колеса, оси, гайки, свинчивали, сколачивали все эти разнокалиберные части, приготовляли себе тележки. Минометчики даже стащили у связистов два колеса.
Позднее, когда появился снег, стали заботиться о санях, но колес не бросали. В Ленинграде погода переменчива: сегодня можно ехать на санях, а завтра все растаяло.
Не всем передвигаться на автомашинах, не хватит автомашин, да и не везде они пройдут. Противник, отступая, разрушает дороги, взрывает мосты и мостики. Некоторые части пойдут пешком, таща за собой тележки или саночки с оружием и вещами. А рядом будут проноситься автомашины, тягачи будут тащить тяжелые орудия, будут грохотать танки, современные средства передвижения будут рядом с “техникой” далекого прошлого.
Все ждали нашего наступления. 15 января с утра слышна была сильная канонада на правом фланге. Впрочем, били орудия и на других участках фронта. Канонада, стихая, продолжалась до темноты.
До 20 января ничего не было известно. Даже слухов никаких не было. Газеты, пришедшие в Красный Бор 20 января вечером, скупо сообщали, что южнее Ораниенбаума идут бои. Наконец 21 января газеты принесли сообщение о прорыве немецкой линии обороны юго-западнее Пулкова и южнее Ораниенбаума, о взятии нашими войсками Красного Села и Ропши, о продолжающемся продвижении наших войск.
В ночь на 22 января часть получила приказ быть готовой к выступлению к 16.00 22 января. Все уже давно ожидали этого приказа, и все были готовы. Однако ни 22 января, ни в следующие дни часть не выступила.
К вечеру 25 января выяснилось, что уже все участки Ленинградского фронта пришли в движение и только Красноборский участок фронта перед нашей частью продолжал оставаться на месте. Наконец в ночь на 26 января был получен приказ о выступлении нашей части.
Утром все расчеты со своими тележками (снег почти весь стаял) собрались у кухни. Выдали НЗ — шпиг, сухари, сахарный песок — и завтрак. После завтрака тележки вытянулись в походную колонну. Поход начался. Оборона Красного Бора была закончена.
20. 10. 1944