Опубликовано в журнале Нева, номер 4, 2005
Николай Михайлович Голь родился в Ленинграде в 1952 году. Окончил Институт культуры им. Крупской. Автор ряда книг, публицист, переводчик, поэт. Член СП. Живет в Санкт-Петербурге.
Моя картинная галерея
Каждый воспринимает информацию по-своему. По-разному откладываются в памяти жизненные впечатления. У одних — как кадры документального фильма. У других — как фонограмма. Третьи, припоминая, словно листают печатные страницы. Моя же память похожа на выставку картин. Виденное, слышанное и прочитанное превращается в экспонаты, развешанные по стенам. Наверное, у меня художественный тип личности. Недаром же наука гласит: “Человек с художественным типом личности воспроизводит впечатления по преимуществу визуальным способом, причем он более чувствителен к образным компонентам информации. Механизм его памяти ассоциативен”. То-то и оно. С годами у меня в мозгу образовалась целая картинная галерея.
Милости просим. Пройдемся по залам и коридорам. Я возьму на себя скромную, но необходимую роль экскурсовода. Прошу следовать по стрелке. Надеюсь, никто не забыл надеть на уличную обувь бахилы. У нас тут уборщиц нет, дамы и господа.
“Витязь на распутье”
Задержимся у этого полотна. Только не подумайте, что оно целиком и полностью принадлежит кисти Виктора Михайловича Васнецова. Мы ведь помним: “Механизм ассоциативен”. Приглядитесь: витязь, разумеется, на распутье, но не совсем тот и не совсем витязь. Застыл перед камнем, а на камне — надпись. Дескать, туда пойдешь — случится с тобой то-то и то-то, а не туда — еще и похлеще. Но не шлем на голове у витязя, а академическая шапочка. Бородка тоже академическая. Сам в очках, весь такой щуплый. Смотрит витязь-академик на разбегающиеся по валуну буковки и шепчет сам себе:
— Инда европейский, инда не европейский?
С одной стороны, конечно, европейский и даже индоевропейский, а с другой — не вполне.
Завершив описание полотна, перейдем к истории его появления в моей картинной галерее. Это событие произошло после посещения аэропорта “Пулково”. Там внимание ждущих отлета привлекает яркая непререкаемая надпись: “Колющие и режущие предметы паковать в багаж!”. Понятное дело: во дни террористического разгула всему, что режет и колет, не место в салоне самолета. И осведомлены об этом, разумеется, должны быть не только россияне, но и представители других государств. Поэтому стараниями соответствующих служб надпись переведена (пусть и не совсем ловко) на английский. Как ни удивительно, на этом славящемся своей краткостью языке она оказалась несколько длиннее. В обратном переводе на русский фраза звучит так: “Упаковывайте колющие и режущие предметы в багаж, пожалуйста”. И даже без настоятельного восклицательного знака. А по-русски “выражение, употребляемое в качестве вежливого обращения”, не понадобилось. Оно, может быть, даже повредило бы делу. Потому что наше “пожалуйста” намекает на необязательность, на некоторую свободу выбора. Так, между прочим, было искони. Ты мне: “Пожалуй-ста!” С чего бы это, здравствуйте пожалуйста? Вот возьму — и не пожалую! Хотя и можно было бы, пожалуй…
С трудом переводятся некоторые слова и выражения на наш язык. А наши — на их. Ну что, например, делать толмачу с расхожей фразой наших политиков: “Мы должны довести запущенные реформы до конца”? Запущенные — как? Как мотор или как, скажем, сифилис? От ответа на этот вопрос и зависит, до чего мы их доведем…
Застыл витязь на распутье. А нам ему уподобляться негоже. Нам пора перейти к следующему произведению.
“Неравный брак”
Прославленная картина Василия Владимировича Пукирева была написана в 1862 году, повторена — в 1875-м. Вариант, представленный в моей галерее, имеет гораздо более поздние корни. Источник его происхождения — литературный. Вернее даже — литературоведческий. Цитата: “У Чехова есть рассказ └Сирена”. Более гениальной кулинарной эпиталамы не знает мировая литература. Это утверждает ваш покорный слуга, доктор филологических наук, полжизни потративший на чтенье книжек”.
Точно — есть у Антона Павловича такой рассказ. Участники мирового съезда, собравшись после заседания в совещательной комнате, не дают одному из коллег закончить работу, сочно и аппетитно обсуждая свои вкусовые пристрастия. Но при чем же тут эпиталама — свадебная песнь или гимн брачующимся, а вовсе не хвала в широком смысле слова?
Давайте повнимательней разглядим картину, чтобы разобраться. Жареный гусь. Бекасы. Утка. Селедка. Кулебяка… Но кто же на ком женится? Может быть, судак под хреном — на запеканке?
Оставим эту тему, а то у меня уже начинается обильное слюноотделение.
“Над городом”
Прошу обратить внимание на явственный отпечаток творческой манеры Марка Шагала, которым отмечен следующий экспонат нашей картинной галереи. Взгляд приковывает к себе распростертая в воздухе фигура молодого мужчины, свободно парящего на уровне примерно третьего этажа. Но хотя полотно и носит шагаловское название, атрибутировать его как полностью авторское нельзя — хотя бы потому, что на нем изображен не обожаемый художником Витебск, а родной нам Санкт-Петербург. Тоже обожаемый многими. Приглядитесь: это дом № 8 по Дворцовой набережной, так называемый дворец Кантемиров, где ныне расположен Морской регистр РФ. Здесь корреспондент журнала “Итоги” беседовал с Алексеем Леонидовичем Кудриным. Такое место избрал для интервью министр финансов, который в нашем городе, по собственному признанию, “жил, работал и учился целых 18 лет”. А здание Морского регистра особенно мило ему потому, что “из его окон открывается один из самых лучших видов на Адмиралтейство”. Ну да, разумеется, — если, конечно, из одного из упомянутых окон выбраться и, не теряя высоты, переместиться по воздуху примерно до середины Невы; там совершить полуоборот и тогда уж наслаждаться открывающимся видом. Что, собственно говоря, и изображено на обсуждаемом полотне.
Продолжая полет, можно, кстати, бросить взгляд на Васильевский остров, тоже близкий сердцу интервьюируемого. Здесь он работал в Военной академии тыла и транспорта, здесь учился в университете. “Потом, когда я уже окончил университет и пошел работать в Академию наук, выяснилось, что головное здание Академии наук тоже находится на Стрелке”.
Какое неожиданное открытие! Оговоримся: у нас и мыслей нет о том, чтобы уважаемый человек год за годом принимал за Адмиралтейство Петропавловскую крепость, а Академию наук почитал, скажем, за зоопарк. Но невольно задаешься вопросом: кто и зачем хочет представить министра ненаблюдательным провинциалом, ленящимся смотреть по сторонам? Что это за шпионы такие, пытающиеся подорвать его реноме в глазах интеллигенции?
Кто сказал, что не верит в таких шпионов? Напрасно, напрасно: шпионы — они разные бывают. Об этом теперь даже детям известно. Позвольте небольшую цитатку из детской энциклопедии “Тайны литературы”. В выходных данных отмечено, что это “научно-популярное издание в помощь учебному процессу”. И тираж указан — 30 000, ох какой немалый по нынешним временам.
Так вот, о шпионах. Гомера знаете? Это вы только думаете, что знаете. “И вообще, кто такой Гомер? Он был советчиком вождей, добытчиком для них ценнейшей информации. И для этого вполне мог накинуть на себя личину бродячего поэта. А для пущей безопасности мог притвориться и слепым. Свои же донесения он не записывал, а запоминал. И чтобы данные лучше держались в памяти, рифмовал их”.
Что ж, как уже говорилось, каждый сохраняет информацию по-своему. Можно и так. Правда, иным кажется, что гомеровские гекзаметры не оснащены рифмой. Так ведь людям вообще свойственно заблуждаться и не доходить до сути вещей. Не могу удержаться, еще одна цитата: “Известный поэт Осип Мандельштам как-то обратил внимание, что в песне 2 из └Илиады” на 284 строки приходится 382 собственных имени. Но ему и в голову не пришло, что тут не только высокая поэзия, но и подробнейшее донесение”.
Слава Богу, не мы первые, не мы последние. Но все-таки хочется, чтобы по книгам, изданным “в помощь учебному процессу”, проходилась бы рука редактора. Впрочем, редакторы — они тоже бывают разные. Проходя недавно по улице Якубовича, я увидел на стене невесть кем выведенную большими яркими буквами возмутительную надпись: “Убей демократа!”. На следующий день надпись укоротилась. Нашелся-таки на нее редактор. Чтобы придать фразе удобочитаемый характер, он начисто стер второе слово. На первое не стал тратиться. Получается, что убить демократа — идея омерзительная, а так, вообще убить — дело вполне невинное.
Прошу проследовать за мной в следующий зал.
Галерея в галерее
Тут нас, господа экскурсанты, действительно ожидает целая галерея в галерее. Она перенесена сюда силой памяти с места основного своего расположения в первозданном виде, так как никаких побочных ассоциаций не вызывает — разве что с портретами руководителей партии и правительства, размещавшимися в приснопамятные времена на стенах присутствий или несомыми демонстрантами в праздничные дни. Прошу убедиться: те же приметы “большого стиля”, неулыбчивые лица, официально мертвенные глаза и словно бы нарумяненные щеки. Все регалии на месте, губы поджаты, общая неопределенная углубленность ни во что. Такие экспозиции начали нами было забываться — не пора ли вспомнить?
Откуда же перенесена в мою картинную галерею эта выставка? Из здания “студенческой” публички, что на Фонтанке. Там портреты расположены в широком коридоре первого этажа и носят общее название “Национальная портретная галерея авторов научных открытий”. “Национальная” — слово многозначное. Может быть, галерея “демонстрирует то или иное явление в общегосударственном масштабе”? Что-то не похоже. Посчитайте сами — всего 48 портретов да еще несколько рам, оставшихся почему-то пустыми, очевидно, в ожидании новых интеллектуальных прорывов. Маловато все-таки на такое большое государство. Неужто из всех наших многочисленных ученых только 48 совершили открытия? Прошу вас внимательно ознакомиться с подписями. Много ли вам попалось знакомых фамилий?
Лично мне — семь. Правда, честно признаюсь: я не великий знаток науки.
Да, да, это лицо я тоже узнал сразу. Тут и на табличку не надо смотреть. Заслуженно уважаемый человек. Его портрет может украсить любую галерею, — но какое научное открытие совершил известный петербургский писатель? Интересно, кем и как создавался список фигурантов для этой своеобразной доски почета?
Но позвольте вернуться к предыдущему вопросу: почему галерея названа национальной? Не потому ли, что представляет научный потенциал лишь одного из народов, населяющих нашу многонациональную страну? По унифицированным изображениям определенный вывод сделать невозможно, но надписи вопиют: нет, это неверное предположение — фамилии и имена-отчества самые разные.
Так почему же? Да, сударыня, вы, наверное, правы: по принадлежности. Раз библиотека — Российская национальная, то и галерея в ней национальная. И национальная столовая. И гардероб. И курилка — национальная, какая же еще? Прилагательное имеет чисто прикладное значение. А это ли не повод перейти в отдел декоративно-прикладного искусства?
Мемориальная доска
Есть в моей галерее и произведение, которое с некоторой степенью условности можно отнести к заявленному жанру. На той же улице Якубовича, где встретилась мне убийственная надпись, обнаружился и более фундаментальный экспонат настенного характера. На здании бывших казарм лейб-гвардии конного полка (ныне — дом № 26) установлена мемориальная доска, увековечивающая это почтенное воинское подразделение, созданное еще Петром Великим, а в войне с Наполеоном отличившееся “под Кульмом, Лейпцигом, Бородино” (именно в таком порядке, — но не в хронологии же, в конце концов, дело). В мою галерею доска попала по иной причине. Среди прочего на граните значится: “В 1844 году командиром полка стал генерал-адъютант П. П. Ланской, второй муж Н. Н. Гончаровой, вдовы А. С. Пушкина”.
Каким же образом женитьба П. П. Ланского (конечно, не на госпоже Гончаровой, а на госпоже Пушкиной) сыграла роль в истории полка? Или дело тут не в конной гвардии, а в славе нашего национального гения, к которой, по мнению авторов текста, метафизически приобщился генерал посредством многолетнего супружества со вдовицей?
И далее: “В полку служили сыновья Пушкина Александр и Григорий”. Отчим взял пасынков под свое начальственное крыло — казалось бы, случай не столь редкостный, чтобы отмечать его на городских скрижалях. Но сама возможность хотя бы косвенно упомянуть имя Пушкина заставляет камнерезов становиться на трудовую вахту. А потом уже никакой редактор не спасет.
Когда мы говорим о Пушкине, с нами вообще происходит что-то вроде умопомешательства. И всегда происходило. Я помню, как ЦПКиО имени Кирова традиционно проводил праздник, посвященный Александру Сергеевичу. Афиша из года в год была изящной, но стандартной. Просим обратить особое внимание, вот она в нашей галерее, чуть правее мемориальной доски; на фоне лесов, одетых в багрец и золото, каждому знакомый быстрым росчерком начертанный профиль. И название праздника: “Я лиру посвятил народу своему”.
— Братцы, — сказал я однажды организаторам торжества, — ведь неудобно же, право слово. Все-таки строчка к Пушкину отношения не имеет, она принадлежит Некрасову.
— Да ладно тебе, — прозвучало в ответ. — Очень даже имеет: Пушкин тоже посвятил. Народу. Которому, как известно, принадлежит искусство вообще. Так что и строка в частности.
Я настаивал. Я продолжал нервно — и безрезультатно — спорить. А теперь понимаю, что был неправ. Штамп, врезавшийся в сознание, приобретает самодостаточное художественное значение. И какая разница, кто этот штамп вырезал? Теперь он — наше богатство. Недаром же сказал Роберт Бернс в переводе С. Маршака:
Богатство —
Штамп на золотом,
А золотой —
Мы сами!
Вот именно.
По дороге к следующему экспонату позволю себе, чтобы экскурсанты не скучали, еще одну маленькую байку на ту же примерно тему. Дело происходило на приемных экзаменах в Театральном колледже. Абитуриентка с выражением прочла басню Козьмы Пруткова. Дотошный преподаватель, до сих пор не потерявший живого интереса к жизни и искусству, спросил, что за авторы скрылись под маской Козьмы. Девушка оказалась продвинутой и, к удовольствию педагога, чуть смущаясь, промолвила:
— Кажется, Толстой и какие-то братья.
— Какой Толстой? Какие братья? — не отставал зануда. На что напрашивался, то и получил:
— Толстой, конечно, Лев, а братья — Карамазовы.
— Почему? — ахнул было педагог, а потом сообразил: потому что Волга впадает в Каспийское море. И абитуриентку в колледж приняли. Но впрямь ли Волга впадает именно туда, а исток имеет на Валдайской возвышенности?
“Свежий ветер. Волга”
Так именовалось полотно, выполненное художником Исааком Ильичом Левитаном в 1891–1895 годах. Картина хранится в Третьяковской галерее. В нашем собрании представлено некоторое ее подобие, порожденное чтением неизвестно как попавшего в руки экскурсовода издания под названием “Женские секреты”. Среди прочих дамских тайн там опубликовано интервью с известным кинорежиссером. О творчестве, о том о сем, о семейной жизни. Во врезке говорится: “Летом они все вместе едут в Псковскую область, где у них есть дача на берегу Волги”. Как это пелось в приснопамятной советской песне?
Теперь течет вода реки
Куда велят большевики.
Действительно — свежий ветер. Поэтому администрация галереи сочла за лучшее оставить полотну первоначальное название, хотя по сравнению с подлинником картина носит некоторые новые черты. Волга; лодочка; пароход; парусник у пристани. Но на берегу, у Левитана совершенно пустынном, стоит Пушкин Николай Алексеевич с лысой, как у Некрасова, головой и бряцает на его, некрасовской, лире, помавая толстовскою бородою. Монстр какой-то!
“Юдифь с головой Олоферна”
Уважаемые экскурсанты! Таких химерических полотен, составленных из не сочетающихся на первый взгляд фрагментов, в нашей галерее немало. Мы не будем отдельно останавливаться на каждом из них, а охарактеризуем представленный жанр, так сказать, вкупе. Наиболее выдающиеся экспонаты обсудим, может быть, когда-нибудь потом. Обзорную часть экскурсии мне хотелось бы провести в стихотворной форме, вы позволите?
О, дивная женщина, как ты нага,
Лишенная всякой одежды!
О, правая с левою рядом нога
И то, что курчавится между!
О, этот живот над колоннами ног
(Его не опишем никак мы),
О, этот глубокий округлый пупок,
О, мускульный жар диафрагмы!
О, эта чудесная нежная грудь —
Нет, груди, как две голубицы!
Про спелые сливы сосков не забудь,
Про тонкие эти ключицы!
О, ямка под шеей! Подобна она
Влекущей таинственной нише!
О, плечи — вернее сказать, рамена!
О, тонкая шея!
А выше —
Немытые космы торчат, кто куда,
Сопливы усы, и клочна борода,
И брови густы непомерно,
Бессмысленный взгляд оловянен и туп,
Торчит меж губами прокуренный зуб
И пахнет, наверное, скверно…
Юдифь с головой Олоферна.
“Вечеринка”
Наша экскурсия подходит к концу. Прошу вас пока не расходиться. Осталось сделать только небольшое заключение. Как стало понятно в ходе осмотра, все экспонаты моей галереи являются плодами коллективного творчества. Коллективного — и часто совершенно бессознательного. Ведь никто же не хочет как хуже — все, наоборот, хотят как лучше.
Мы стоим с вами перед картиной “Вечеринка”. Оригинальное творение Владимира Егоровича Маковского изображает дружеское сборище молодых интеллигентных людей. Оно в самом разгаре. Кто-то декламирует, кто-то аплодирует. В нашем же варианте встреча уже завершена. Все участники заснули там, где их сморила усталость. Коллектив находится в бессознательном состоянии. Кто-то — лицом в салате, так и не женившемся на пулярке. Кто-то — припав лбом к остаткам икры, не успевшей сыграть свадьбу с маринованными грибами. Второе название полотна — “Коллективное бессознательное”.
Спасибо за внимание. Не забывайте вещей в гардеробе. Удачи вам!