Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2005
Лев Всеволодович Мочалов родился в 1928 году в Ленинграде. Окончил факультет теории и истории ис-кусств (1951) и аспирантуру (1954) Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Печа-тается с 1952 года. Автор многих поэтических книг и искусствоведческих работ. Член Союза художников и Союза писателей. Живет в Санкт-Петербурге.
ПОМНЮ… Я споткнулся… И - возникла строчка в гуле оглашенного вокзала. Записать? К чему? Запомнил прочно!.. А строки - как будто не бывало… Избавляясь, как от ноши тяжкой (слава Богу, пуля облетела!), забываю, что иду за чашкой, и стою - над веком - обалдело… И когда пируют на потравах, а закон - приправой к беззаконью, помню, что страна моя - подранок… Странно, но еще об этом помню!.. И - размытое лицо России, надо мной склонившееся слепо… И - прочтенье нашей биопсии… И - беспамятные хлопья снега… Снег… И безвозвратная дорога жизни, что накатывала, раня; сумрачные откровенья рока и - друг друга горькое избранье; ужас онемения над бездной в лунном заговоре, в соучастье с юностью… И - каплею небесной по щеке катящееся счастье… И грозой налившееся к полдню, ливнем плещущее в кадке лето… Помню!.. И живу, покуда помню. И умру, когда забуду это!.. * * * В тебе - твоя беда, душа твоя - воробыш! Так весело - куда так зло его торопишь? - И сам, того гляди, он выпорхнет на волю из клетки (из груди!) в ненастье - над Невою… СНИМКИ ДОМАШНИХ АЛЬБОМОВ У мамы на коленях - я, расплывшийся туманно, и если видит кто меня, так это только мама… Минувшей жизни слабый след - родные фотоснимки: мой век - и смех его, и снег. И кепки. И косынки. Тех прошлых лет и прошлых бед рай сладостно-отравный, непоправимый наш сюжет с неправдою… И - правдой… Из суеты - над суетой - вставая в легкой дымке, всей мимолетностью слепой казнятся эти снимки. Наверно, остается в них непонятого сфера - в любительских, полуслепых - любовь, надежда, вера! Наверно, мига глубина просвечивает тайно, взирает, - запечатлена (не зря!) документально… Их тихий голос, их резон свидетельствовать вправе - как самый достоверный сон уже истлевшей яви. ЕЩЕ ОДИН СОН… Хлеб - не тот, и не та вода… Без тебя - вселенская смута, всеохватная пустота… Вот, наверное, потому-то пеленает меня забытье - обещанье защиты, отсрочки, и в твое житие-бытье я вхожу, как в давние строчки… "Ты прости, задержался в пути… Так боялся, что ты заболела, чтобы выдохнуть это └прости", я бежал из чеченского плена… Чуть не спятил!.. Загнал коня!.. Дай водички!.." Но, как наважденье, отдаляет тебя от меня, отрывает мое пробужденье… Только голос твой: "Да, - сейчас, или лучше, может быть, чаю?.. Знаешь, скоро будет у нас…" Почему же я не различаю слов последующих или фраз?.. ПОКАЯНИЕ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ АНТИГЕРОЯ За что - вразумите! - рубашку прилюдно рвать на себе?! Ну, разве, хватив рюмашку, ногою сшибал ромашку - в мальчишеской похвальбе? Нет! Не выдал. Не предал. Нет! Не грабил квартир. Даже кровавым бредом едва ли в сон приходил. Нет! Родимой Державе не должен я ни гроша. Лишь те, кто любил меня, вправе судить… Как велит им душа… Лишь вас молю о пощаде, любимые тени мои. Но вы - меня не прощайте! - во имя бессмертья любви! Любая - она не промашка, и суд ее - неумолим. И солнечно смотрит ромашка дитем нерожденным моим! ДВА ВОЗРАСТА Нас убеждал июнь, что мы - друзья, нахлынувшей теплынью обнимая. Ты любишь облака? И я! И я! Довольно - для взаимопониманья! Вот и накапливалось, росло стремительно, хоть, может, и не просто, похожести счастливое родство, глушащее постыдное несходство. А если карта выпала не та, - пустое! Самого себя не слушай! Вся хромота твоя - что срамота! Помалкивай о ней на всякий случай!.. Что нынче? Дождь? Давленья перепад?.. Пытаясь разделить свою несхожесть, звонишь, но все не то… Все - невпопад… И прозреваешь, в отчужденье съежась. Таит отчаянье - любой предмет истрачен молью, треснув, скособочась, и есть лишь Тот (которого и нет!), связующий несметность одиночеств… * * * Оставляем душу переписке, обнажаем горести, интим. Дабы наши мысли не прокисли, - дорогому другу отдадим. Будь сохранна и священна тайна, едкий опыт жития-бытья. Думал, жисть - полетна? Нет, летальна! Да, моя!.. Но, знаешь, и твоя… Все равно ведь мается надежда, хоть живехонька едва-едва; не безгрешна пусть, но безутешна, - попрошайка, нищая вдова… В пасмурной дали тысячелетий наши строки то лишь отразят, что где двое - есть еще и третий! - наш - неизреченный! - адресат. И когда соседка ненароком к нашим письмам явит интерес, не Господь ли это - ярым оком - милосердье ниспошлет с небес? * * * Мой язык - бог-Отец, по судьбе сотоварищ. Я - твой вечный птенец, Ты меня сотворяешь! От Тебя, от Отца и надежда, и вера, а зиянье конца не столь откровенно. И беда - не беда, ибо лечишь печали, ибо помнишь всегда: Слово было в начале! * * * Нет, не было для нас чудесных исцелений. Однажды - в первый раз мы жили… И в последний. Однажды - в первый раз мы жили. И в последний… Весь наш боезапас - лишь немота над сплетней! И только тихий стих уловит и удержит молчание живых - речением умерших. * * * Падаю - в темноту, что глухотою нависла, в ту непробудную, ту, что для любви ненавистна, - ибо судьбою дано свет возлюбить из подвала, как возлюбляет зерно землю, в которую пало.