Рассказ
Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2005
Татьяна Геннадьевна Корецкая родилась в 1970 году. Закончила ленинградский институт культуры. Публикуется впервые. Живет в Санкт-Петербурге.
Жила я себе, жила, в ус не дула, хотела большего, довольствовалась немногим и периодически мечтала перелистнуть годов этак пять или шесть (а “больше ему не съесть, он у меня маленький!”) и увидеть, что же со мною сталось. А когда куранты пробили тридцать три удара, что-то сместилось у меня в голове.
Во-первых, я попыталась заглянуть несколько дальше, на двадцать два года вперед, и обнаружила себя стареющей постпенсионной библиотекаршей, которой приходится мучить себя, коллег и читателей, пока ноги носят. И эта картина меня ужаснула. Я, конечно, не хотела такого конца, думала, что это до поры до времени, но все шло к тому, что это навсегда.
Во-вторых, летом в отпуске я встретила своего одноклассника, если выражаться штампом, “с трудной судьбой”, и, когда я попыталась сказать ему что-то насчет рутины, всеобщего неудовлетворения собой и собственной участью, он не стал сочувственно кивать, а сформулировал свою мысль примерно следующим образом: “Так делай что-нибудь”. И эта формулировочка засела в моих мозгах накрепко, и тем сильнее, что сам-то он делал свою историю. И теперь, когда мне хотелось поныть хотя бы тихо про себя о незадавшейся жизни, даром уходящих годах и хронической неустроенности, я упорно натыкалась на его интонацию: “Ты мне о рутине не говори!” Я и не говорила. Зато окружающие твердили о ней непрестанно.
В конце концов обстоятельства сложились таким образом (и эта рекогносцировка зачастую в моей жизни была обязательной, куда же я без обстоятельств!), что у меня ненадолго появился досуг, и именно в этот период моя подруга позвонила и в очередной раз сказала: “Хочешь другую работу? Вот тебе телефончик…” И пока на этом я остановлюсь — пора бы уже объяснить, кто я такая и с чем меня едят.
В свои тридцать три года я в основном женском предназначении мама, в семейном положении жена и в социальном статусе главный специалист отдела обслуживания ведущей массовой библиотеки Санкт-Петербурга. А реально это выглядит так: у меня девятилетний сын, я живу в двухкомнатной квартире мужа и получаю от моего щедрого государства из его необъятного бюджета, точнее, не получаю и пяти тысяч рублей, будучи чиновником тринадцатого разряда по единой тарифной сетке. А если уж совсем вдаваться в подробности, то собственно государство назначило мне оклад в размере 1880 рублей, а все остальное мне доплачивает губернатор города и моя собственная библиотека. Последняя из этих реалий, финансовая, казалась мне оскорбительной. А фраза “Что же ты такой бедный, раз такой умный?” звучала из уст друзей, читалась в глазах незнакомых людей, лилась из радиоэфира и сыпалась из многочисленных сериалов. Она как раз про меня, я умная, чтобы вы знали.
И вот я умная, способная, целеустремленная, в меру образованная, а уж что касается потенциала, он у меня — о-го-го! — звоню по данному телефону, встречаюсь с означенным человеком, и он помогает мне подобрать работу, точнее, мы вместе выбираем из базы данных что-нибудь подходящее. От дальнейшей библиотечной карьеры я, не раздумывая, отказалась.
И это были вакансии:
∙ администратора;
∙ редактора;
∙ дизайнера-верстальщика;
∙ офис-менеджера;
∙ и просто реклама.
Я вернулась домой и засела за телефон. Итак, администратор охранного предприятия. Звоню. Говорю, что хочу. А мне в ответ:
— А у вас лицензия на охранную деятельность есть?
— Нет, — едва ли не с хохотом отвечаю.
Движемся дальше: администратор цеха на поверку маскировал собой операциониста склада. Оно, конечно, хорошо вместе с машиной боевой следить за перемещением товара, но ум-то куда девать?
Администратор тире арт-директор оказался уже найденным на безбрежных просторах рынка труда, и посвятить мою жизнь искусству не удалось.
Еще по двум телефонам так никто и не ответил. Наверное, отчаялись вконец разыскать подходящую кандидатуру.
И я плавно перешла к должности редактора, от которой после обмена мнениями с подругой мы дружно отказались: глаза у меня всего два, а зарплата там еще меньше моей.
Ну что ж, компьютерной графики не миновать! Тут хватило одного звонка. Ответ меня удовлетворил вполне: хотя я знаю, что такое точечное и векторное изображение и Photoshop, Coreldraw, Pagemaker и иже с ними не кажутся мне всего лишь радующей ухо комбинацией иностранных звуков, моих компьютерных курсов явно недостаточно, и я FreeHand’ом вычеркнула все оставшиеся номера телефонов из этой области деятельности.
Значит, придется переквалифицироваться в офис-менеджера. Поначалу моя неискушенность меня подвела, и я говорила: офисный менеджер. Но, не услышав в ответ ни суффикса, ни окончания, я категорически исправилась, ведь я обучаема. Телефона было всего четыре. По первому, как водится, не отвечали. Вторым оказался автобизнес, и товарищ, с которым я общалась, поинтересовался, что я закончила. Институт культуры, что же еще! Может быть, вам встречались библиотекари, окончившие МГИМО? Мне — нет. “К вам это не относится, но наш опыт работы с выпускниками Института культуры показывает, что они не тянут. Впрочем, я не намерен отказывать вам сразу — пришлите резюме по факсу, а там посмотрим”, — сказал высокий руководитель. Сама корректность! Он же не виноват, что парочка идиотов училась в моем вузе. Он даже готов изменить свое мнение и разглядеть во мне редкий экземпляр.
Следующим номером программы стал офис-менеджер мебельной фирмы, географически расположенной в двух остановках трамвая от моего дома. Директора на месте не оказалось, и я побеседовала с бухгалтером. У меня сложилось ощущение, что туда уж возьмут точно, только руку подними. Но, оказывается, нынешние директора — большие единоличники и право первой ночи блюдут свято. И когда я уже не ожидала звонка, в 19.30 (я думала: из офиса главные начальники незнакомых людей не беспокоят) зазвонил телефон. Я же не знала, что он не поленится взять мой номер телефона домой и в свое личное время станет кого-то нанимать на работу. Иначе я была бы настороже. Вот картина маслом: я мою посуду, то есть посуда в раковине, вода льется, на плите в кастрюле кипит вода, телевизор включен, телефон на кухонном столе, у меня в руках пакет с замороженными фрикадельками, и я уже готова запустить туда лапу… и тут звонит телефон. Одним словом, сеанс одновременной игры в разгаре, но этого дополнительного участника, внезапно подключившегося к партии, мне не переиграть. До пульта я дотянулась, до крана не смогла, пакет тоже остался при мне. Директор поинтересовался, знаю ли я программу IC. Word знаю, Excel знаю, даже Power Point с WinRARом знаю, а это — увольте. Являюсь ли я уверенным пользователем? О, да. Печатаю? Печатаю. А кем я работаю? Библиотекарем. Он мне еще позвонит! Это формула отказа такая.
“Ты плохо себя рекламируешь, — сказал муж. — И ты не библиотекарь, а главный специалист”. Ну да, конечно, назови меня хоть завсектором, хоть начальником отдела, по сути — я библиотекарь.
А в четвертой фирме вакансию уже заняли.
И я села писать резюме, предварительно достав мужа и подругу вопросами. Это получился коллективный труд. В конце я перечислила свои лучшие качества, пишется ли такое в резюме, мне точно сказать никто не смог, но я решила: скромность с нынешнего дня — это не про меня. И вот мои лучшие свойства перед вами: педантичность (с подачи мужа, ему все время грезятся мои немецкие прародственники, о которых мне достоверно ничего не известно, и недостоверно тоже, но, если человеку хочется заблуждаться, доставлю ему такое удовольствие), высокая личностная организация (из заключения психолога, сделанного по моему рисунку), надежность (без комментариев и без сомнений), хорошая обучаемость (мой гуманитарный вуз и моя заброшенная любовь — математика, а также техника и я — совместимы!), коммуникабельность (так я же с людями работаю, с людями живу, аутизмом не страдаю) и венец всего — ответственность (нет, скромность во мне еще осталась, ответственность в десятой степени, не меньше, ах, если бы память не стала подводить с годами!).
Дабы не быть голословной и уделить особое внимание венцу, слушайте историю. Однажды мне довелось полночи бороться с наводнением. А было это так. У нашей соседки по площадке есть собака, колли. И эта хорошая псина, почуяв среди ночи недоброе, разбудила хозяйку. А хозяйка разбудила соседей, нас то есть. А соседи у нас дружные, номера телефонов друг друга знают и до кнопки дверного звонка дотянуться способны. Как правило, мы и с пожарами, и с ворами, и с забытыми сумками, и со случайно незапертыми дверями сообща боремся, даже детей иногда оставляем и пиво вместе тоже пьем, бывало и такое.
Так вот, сказку “Репка” все читали: собака за хозяйку, хозяйка за телефон, муж за трубку, а потом громогласно — за меня. Я, совершенно не проснувшаяся, но одевшаяся, с приступом дрожи в членах выбегаю в “прохожую” (по терминологии сына): где беда, мол, какие дыры нашего коммунального быта нужно срочно латать? И моим жмурящимся от яркого света очам предстает миражная панорама: несмотря на закрытую дверь, вода переливается через порог мужниной квартиры, легким водопадом стекает с потолка и, подобно приливу, скрывает подержанный паркет с возрастающей скоростью. Я вернула отвисшую челюсть на место, засучила рукава, надела сапоги, прихватила совок для мусора и пару ведер, согнулась ровно пополам, и мы с мужем часа на полтора превратились в некрасовских персонажей (“отец, слышишь, рубит, а я отвожу”), а сын стал тем самым вопрошающим автором.
После нескольких десятков ведер, смотрю, муж мой приуныл и уже без прежней прыти бегает с ними к унитазу. Но я-то знаю: на этом пятачке развернулась битва за наше непосильным трудом нажитое имущество, а скорость вычерпывания обратно пропорциональна наносимому ущербу. А потому никаких тебе, муж, перекуров, никаких тебе, сын, ответов, а кофе пить, согнувшись в три погибели и не прибегая к помощи рук, я не умею.
Наконец пожарные гидранты перекрыты, отлив на подходе, паркет обнажается и становится еще более подержанным, а когда он высохнет, из него поленницу можно будет сложить.
А дальше мы, соседи то есть, выплываем в коридор бороться за непотопляемость нашего этажа. На пороге XXI века насосы, откачивающие воду, ни к чему: есть же лопатки и ведерки для песочницы, обветшавшее постельное белье, пущенное на тряпки, и добровольная соседская дружина тоже есть. “Мы — насосы, мы — насосы. Мы не курим папиросы!” Буквально. Экономично. Интенсивность труда высочайшая, организация труда научная, потому как от КПД (физику не люблю, но тоже пользуюсь) зависит наше имущественное благосостояние, и не только наше, но и жильцов нижних этажей.
А эти чрезвычайно сознательные граждане, в пижамах и ночных колпаках взлетевшие наверх по лестнице, минуя лифт, готовые ломиться в наши двери и вопить: “Вы че творите!”, осознав всю важность и торжественность текущего момента, начинают умиротворенно кивать головами, ну как же, вечный бой, покой нам только снится! И даже в знак солидарности решают постоять рядом в почтительном безмолвии. Ну не станешь же аплодисментами и криками “браво!” отвлекать наши согбенные спины и натруженные руки. Уши у нас хоть и свободны, но не славы же ради.
И вот Meinstrim иссяк, сушите весла, мы победили, убытки восполнению не подлежат, но это определенно победа. И мы тихо, опять-таки безмолвно, расходимся по своим жилым и полезным метрам.
Я бы могла позвонить на работу, отпроситься: мол, форс-мажор, непреодолимая сила стихии и т. п. Но нет. Личная собственность личной собственностью, а служебный долг служебным долгом. Я умываюсь, переодеваюсь, мы выпиваем с мужем по чашке вожделенного кофе, а дальше мой путь лежит в библиотеку.
Из-за сумбурности моего словоплетения у вас, вероятно, возник вопрос: откуда наводнение в многоэтажке? Поясняю: неким людям, страдающим бессонницей, не чужды нетрадиционные методы лечения оной. И вот они, неспящие, забегают в наш дом, скачут по этажам и последовательно открывают пожарные гидранты на трех из шестнадцати (бог любит троицу) этажах. Нашему этажу повезло оказаться нижним в этой иерархии.
Но вернемся к поискам. Последний и заключительный раздел — реклама. В очередном сериале мне объяснили, что офис-менеджер — это просто завхоз. А как же мой ум? В рекламе тоже выбирать было особенно не из чего. Менеджером по продажам я быть не хотела. Конечно, даже главный мент, Нилов, продавал рекламные площади, но я — нет, я не для продаж. Агентству недвижимости был нужен менеджер по маркетингу (PR, связи с общественностью, презентации). Потенциал у меня — о-го-го! — но отваги маловато.
Почему реклама, спросите вы? Ну, как же, креатив. Уж опус какой-нибудь придумать, слоган написать я могу. Сочинила же я две песенки, чтобы мой сын запомнил домашний и рабочий телефоны. Если бы я ноты знала, я бы репертуар Киркорова могла бы расширить. Однажды от скуки я поучаствовала в частном порядке в конкурсе по сочинению рекламных стишат. И что же? Ни ответа, ни привета, а через год одно из ключевых слов было использовано!
Так вот, вернемся к реалиям рекламного бизнеса. По одному из телефонов меня спросили, есть ли опыт. О неудачном опыте следует умалчивать, и я умолчала. Но без опыта я им была не нужна.
Остался один номер, требовался специалист в отдел рекламы. Можно без опыта работы, 8000 рублей — это подкупало. Я позвонила, там, как всегда, поинтересовались, на какую вакансию я претендую. Увы, свободной она уже не числилась. Вот они, вакансии, уходят влёт! Мне предложили другую вакансию — менеджера. Разузнать по телефону, что за работа, не удалось. График: шестидневка с 8.00 до 18.00, 6000 рублей. И полезное уточнение: оплата по согласованию с директором, потому как я спросила, как это при такой занятости всего 6000 рублей. Хотите записаться на собеседование? Хочу, как же не хотеть.
График мне точно не подходил, но, по крайней мере, я узнаю, что за работа. И, соответственно, двигаться ли мне дальше в этом направлении. Итак, я ехала не наниматься на работу, а для того, чтобы понять в деталях, та ли это реклама, которую я хочу.
Все это замечательно, но у меня тонкая нервная организация, поэтому ночь была бессонной. Даже ванна с солью перед сном и радио “Максимум” на ночь не сделали мой сон спокойным и продолжительным.
Утром я встала, но ехать мне не хотелось абсолютно: лил дождь за окном, было темно, да и не любит мой организм рано вставать, как и рано ложиться, а приходится постоянно — рано вставать, а ложиться как раз наоборот. А не задвинуть ли мне мое любопытство поглубже под кровать? Но я человек ответственный, ответственный в десятой степени, решено — значит решено.
Собеседование собеседованием, а одеться следует подобающим образом. Сапоги у меня архаического силуэта: доступный мне когда-то импорт был качественным, я аккуратна, а мама купила мне две пары сапог (не подумайте, не одинаковых). Так что, дабы скрыть устаревший фасончик, придется надеть брюки.
В лирическом отступлении скажу, что я теоретически люблю следовать моде, но ужасно раздражаюсь при покупке вещей и гораздо больше радуюсь CD-плейеру, нежели дубленке. Что поделать, новая одежда радует глаз максимум неделю, а музыка услаждает сердце и уши постоянно.
Отступление закончено, а из брюк мы имеем: джинсы сине-зеленые, трикотажный костюм розоватых тонов — made in Беларусь, серые утепленные брюки “Montana” (привет сапогам) и классические черные брючки. Вкус у меня тоже есть и представления о деловом костюме имеются. Догадайтесь с трех раз, что я выбрала. Перейдем к верху: белая с синим рисунком блузка показалась мне конкурентоспособной. К счастью, погода достаточно теплая для ноября, и мою шляпу можно оставить дома (мама везла ее в поезде, и дорога дисгармонизировала первозданные очертания шляпы). Ну и, наконец, куртка на рыбьем меху универсального черного цвета (ей два-три года, но столько, сколько сапоги, она не протянет).
Так, зеркало души. Не то чтобы я отторгала косметику напрочь — некогда, в пору жениховства, очень даже пользовалась. Потом забросила — я всегда в цейтноте, можно, конечно, и на работе, но лень. Чего ради. Утром наносишь — вечером смываешь. Не люблю я напрасного труда. В общем, за тенденциями в макияже не слежу, хотя профессиональные визажисты утверждают, что ходить с голым лицом нельзя. Может, будь я визажистом, я бы тоже это утверждала, но, простите, не повезло, и декоративная косметика, которая дышит, пусть дышит без меня.
Словом, питательный бальзам с облепихой вполне заменил ультрамодный блеск.
Волосы нужно было окультурить. Года полтора назад их окультурили в парикмахерской, где я стригла сына и заметила мастера (а человек я наблюдательный), к которому записывались и старались попасть. Еще раньше я делала стрижку в салоне, и ко мне явилась дама с отвисшей грудью, не обремененной нижним бельем, вида с испитым лицом и лихо, в пять минут, сделала из моих волос каре. Препятствовать ей я не пыталась, я вежлива, воспитанна, и мне неловко обижать человека: а вдруг за его неприглядной внешностью кроется чистая душа, и руки вопреки всему остаются руками мастера. В итоге с салоном я завязала, ибо разница обнаруживалась исключительно в кошельке. Таков был мой путь к обычной парикмахерской. Математика + Аналитика.
Как-то раз мне пришла в голову светлая мысль: сделать химическую завивку и выглядеть прилично при минимуме усилий, японский минимализм — моя скрытая сущность. Надо сказать, химическую завивку я не делала никогда. Жалко было волос: в юности они сами вились и были пышными. Я всегда себе говорила: “Прежде чем сделать стрижку, вымой голову и полюбуйся”. Один мальчик в школе классе в пятом-шестом-седьмом попросил меня: “Подари мне свои волосы”. Я не обольщалась, его интересовала не моя персона с волосами, а исключительно мои власа отдельно от меня: то ли его бабушка нуждалась в парике, то ли он с недетской предусмотрительностью подумывал о собственной старости. И я волос не подарила. Потом я стала совершеннолетней и как-то, прогуливаясь по городу, услышала знакомые речи. Встречный мужчина мне сказал: “Отдай мне на счастье свои волосы”. И опять я их не отдала. А после рождения ребенка и пышность, и завитки куда-то испарились. Так что волосы свои я отдала сыну. Ты просто обязан быть счастливым, сынок!
В общем, я попала в руки мастеру, у которого рейтинг. А дело мастера боится. Химический состав мои волосы не брал, и лидер парикмахерского дела постепенно решила утроить отведенный ему срок на моей голове (суровый судия!).
В первый вечер было красиво. “Красота — страшная сила”, — сказала я мужу, и муж со мной согласился. Но когда я запустила пальцы (шаловливые ручки) в волосы у самых корней, у меня сложилось ощущение, что это ершик для мытья стеклянных молочных бутылок (а разве я не говорила, что мне тридцать три, были и молочные бутылки в моей биографии). А дня через три, когда я расчесывалась, мои трясущиеся руки набрали половину полиэтиленового мешка волос (готовилась к судебному иску, но передумала). Я понимаю, волосы, наверное, перестали помещаться на моей голове, почувствовали себя лишними, обиделись и ушли. Потом на долгие дни я получила докуку в виде страха за свой грозящий обнажиться череп. К счастью, этого не случилось.
Значит, так, я деловая женщина, красота моя ни при чем, поэтому волосы я собрала в хвостик. Теперь аксессуары. Серебряные кольцо и серьги, часы, заметьте, на правой руке (не без понта, да и не люблю часы и кольца на одной руке носить), черная кожаная сумка и зонт бордовых оттенков (не составляет ансамбля с блузкой, уж извините).
Со всем этим я явилась в офис, расположенный в помещении бывшего детского сада. Дверь. Глазок. Звонок. (“Улица. Фонарь. Аптека”.) Название, прикрепленное к стеклу окна, ксерокопированное, без комментариев.
Девушка выдала мне анкету, и я расположилась за одним из двух столов рядом с полудюжиной других соискателей.
В верхнем левом углу анкеты фигурировал логотип фирмы (картридж ксерокса можно бы и заправить), глазом знатока я определила не слишком качественную печать и многократное тиражирование, увеличивающее дефекты. В логотипе значились США, Канада, Западная Германия (странно, Германия давно едина и неделима, хотя, наверное, живущие в ней ее все же делят), Прибалтика и что-то еще. И, заметьте, все это на английском, пришлось изрядно попотеть, потому как у меня базовый немецкий (и не у меня одной!).
Первым делом имя (странно). Далее — фамилия (западная манера отказа от отчеств, то есть у них-то отчеств нет, это понятно, но у нас-то имеются). И еще музыка, не разбери-пойми какая, что-то восточное в моем представлении. Музыка не в анкете, конечно, — в офисе. Паспортные данные, дата и место рождения (это-то им зачем?), образование, есть ли опыт руководящей работы, семейное положение, дети, места прежних работ. Положительные качества (пришлось подсократить список из резюме: качеств много, места — всего ничего). Подпись. Дата. Пометки менеджера.
Когда я опускалась на стул, молния на моих брюках отечественного производства разъехалась. Брюки были в два раза дешевле, чем турецкие, а с молнией сразу что-то было не так — ограничитель застрочили в пояс. В магазине я этого не заметила, возвращаться было лень, рукоделием заниматься ненавижу — фраза “Сшейте ребенку шапочку кота” способна довести меня до истерики, а швейной мастерской в моем спальном районе поблизости нет. Все равно я ношу длинные блузки и свитера, так что я мирилась с периодическим желанием молнии расстегнуться. Производить какие-либо манипуляции с ширинкой прилюдно я сочла неприличным, куртка и блузка меня подстрахуют, а уж как вырвусь отсюда, разберусь с этими брюками.
Да, в анкете была еще позиция насчет желаемой оплаты, ее я оставила на десерт, а потом о ней запамятовала.
Место рождения я писала последним и с неохотой. Забыла сказать, моя историческая родина — провинция, а снобизм коренных столичных небожителей (не всех, конечно) известен. Мой муж настойчиво и регулярно напоминает мне, что он родился в СПб, а я — в деревне, и с некоторых пор присоединил и нашего сына к себе, и они теперь выступают дуэтом. Не вижу никакой личной заслуги родиться где бы то ни было. Но периодически мы эту косточку обгладываем.
Пригласили меня в кабинет, как имя и на всякий случай — как фамилию. Этот кабинет и был источником музыки. А его обладатель или пользователь оказался мужчиной сильно за сорок в шелковой рубашке и галстуке, с редеющими волосами и скрипучим голосом (скрип голоса я заметила еще раньше, когда он других претендентов приглашал). Я разделась (в смысле куртку сняла, не подумайте чего лишнего, подглядела за кем-то, действительно лучше раздеться хотя бы в кабинете, потому что раньше не предложили, и с отоплением все хорошо), положила зонт, сумку и куртку на левый стул, а сама опустилась на правый, ручки мои изъявили желание полежать на столе.
Помещение мне разглядывать было некогда. Все, что помню: вертикальные жалюзи, овальный стол, магнитофон или музыкальный центр. (Музыка раздражала меня изначально, но что другого бы сразу отпугнуло, меня заставляет добраться до сути: зря, что ли, я приехала?) Дальше мне пришлось сосредотачиваться на лице собеседника и изредка — на потолке, где я искала удобоваримые ответы.
Начал он нетрадиционно:
— Вы сейчас, наверное, скажете, что окончили летное училище?
— Не скажу, — не нашлась я.
— А вот я — бывший летчик, — продолжил он.
— Может, вы и училище в моем городе закончили? — наконец сообразила я (в находчивости мне не откажешь).
— Нет, но у меня много друзей там.
“Ну вот, и моя историческая родина для чего-то сгодилась”, — внутренне воскликнула я. (Вообще-то, я умная, но иногда дура дурой.)
— Это я в море перекупался, никак акклиматизироваться не могу, потому и хриплю.
— А чем вы занимаетесь? (Фирма то есть.)
— Оружием и наркотиками (хи-хи!).
После сего пробного шара или шутки (одна малина) он сообщил о корпорации. Я разобрала и запомнила только: “оборудование”, “четыре миллиарда оборота в год”, “международная”, “ближайшее производство — Польша”, “работа в различных направлениях: продвижение, реклама, растаможка”. Дальше мы побеседовали о детях и о том, что шестидневка мне не подходит и к 8.00 я тоже являться не могу.
— А если я предложу вам пять тысяч в неделю?
Кажется, цифра меня и сразила, а верить в чудо я горазда. Он выдержал паузу, дабы я оценила сумму по достоинству, и продолжил:
— Хорошо — пятидневка. А как насчет по вечерам?
— Трижды в неделю могу.
— А как бы вы распределили по местам зарплату, перспективу, коллектив?
— Первое — перспектива, второе — зарплата, третье — коллектив, — без запинки ответила я.
— А я думал, вы скажете: три в одном.
Он думал! Рекламных роликов меньше надо смотреть! А заключительным аккордом стало (я уже понимала, что первоначальный отбор прошла):
— А вы — амбициозный человек!
— Да. (А как же то есть!)
— Ладно, чем бы вы хотели заниматься?
Я стала мямлить что-то об интересной творческой работе, вспомнила, что технику люблю, а еще сказала, что плевать в потолок я не хочу (ручаюсь: в моей библиотеке в потолок не плюют; и запомните раз и навсегда: библиотекарь — это не тот, кто читает книги в рабочее время, а тот, кто их для вас находит).
— А чего вы категорически не любите делать? — зашел он с другого конца.
— Ну, у каждого человека есть то, что он не любит… Торговля, например.
Реакции либо не было, либо я ее не уловила.
— У вас завтра свободный день?
— Да. (К вашим услугам то есть.)
— Уже нет. Я его у вас украл. (И ведь точно: украл!) В девять ноль-ноль вы придете и проведете день с моим сотрудником, а в восемнадцать ноль-ноль, после того, как я его выслушаю и вы пройдете тестирование, мы решим. Если да — то с послезавтра вы у меня работаете. (Однако прыть!)
— Мне еще уволиться нужно.
— Само собой.
— А что, кроме меня, должно быть предоставлено завтра к девяти ноль-ноль?
— Паспорт и ваша милая улыбка.
“Милая улыбка” — это перебор. По вашей западной системе это уже едва ли не сексуальное домогательство. Я пришла по делу и хочу, чтобы оценивали мои деловые качества, которые завтра и продемонстрирую, и моя улыбка тут ни при чем (впрочем, на западе улыбки всегда при чем — сколько клея на них уходит!).
С тем мы и распрощались. Я покинула музыкальный офис и направила свои стопы к дому.
Возвращалась я на подъеме, но где-то к середине пути стали закрадываться сомнения. Мы все, даже самые умные из нас, при недостатке опыта и данных интерпретируем ситуацию своеобразно. Хотя были налицо все сомнительные детали, и я их перечислила: музыка, подозрительная анкета, работа, какую только захочешь, и топорные комплименты летчика, списанные мною на его бывшую профессию. Солидный руководитель таких вещей на собеседовании точно не говорит.
Но лучше верить в сказку, чем не верить. Лестно ведь — отобрали. Да и живу я “в стране непуганых идиотов” и периодически страдаю не только географическим кретинизмом. К чести моей подруги, ей сразу все это показалось, по меньшей мере, странным. Муж тоже усомнился. Но у нас особенная гордость. И то, что я поеду, не вызывало никаких сомнений, шансы упускать нельзя.
К наступлению вечера мы уже вовсю мечтали о моей двадцатитысячной зарплате и иронизировали напропалую:
— Это что ж с тобой станет при двадцати-то тысячах? — усмехался муж.
— Да уж я вас всех построю.
— Начну откладывать себе на старость, — грезил муж.
Медведь был величиной с дом. А делить его шкуру — одно из любимейших занятий в моей семье. Впрочем, не стану присваивать ментальную черту многомиллионного русского народа.
Мне была гарантирована еще одна бессонная ночь. Раз это двадцать тысяч, я должна чему-то серьезному учиться. Таможня, грузоперевозки, сопроводительные документы. И хотя шелковая рубашка не укладывалась в шаблон солидного руководителя, но кто его знает, может, деньги есть, вкуса нет, галстук же присутствует, а свое благосостояние он проиллюстрировал поездкой к морю. И коль скоро мне, рядовой, необученной, без опыта работы, с библиотечным стажем, предлагается двадцать тысяч, что говорить о его доходах (а сопоставлять я умею).
Мы с мужем попытались учесть заработки на панели. Нам, дилетантам, они показались сопоставимыми.
Итак, в моем понимании, это будет работа, которую я могу и не потянуть. Потому как двадцать тысяч, а такие деньги так просто не платят. Я готовилась много и трудно работать, может быть, не пройти дальнейшего отбора и, вероятно, впоследствии не выдержать нагрузок. Ребенка придется забросить, мужа задвинуть в угол, гардероб в срочном порядке обновить, обзавестись мобильным телефоном. Словом, было от чего не спать.
Но о мобильном телефоне говорить походя просто нельзя. Поэтому внимайте. Вещь полезная, без сомнения. Ноу хау, hi-fi и все такое. Но мне, как библиотекарю, он не нужен. Я живу от дома — транзитом школа — до работы и в обратном порядке. Дома имеется примитивный телефонный аппарат, на работе аналогично, и в моей повседневной жизни этого достаточно.
А если вы хотите иметь — имейте. Следуйте моде и своим потребностям. Но уж очень он вездесущ, этот мобильный телефон. Просто возведен в ранг предмета культа. Ну как же, лучше не вписаться в поворот, чем не ответить на звонок. Это же рука на кнопке ядерного чемоданчика. Не ответишь на звонок моментально — планета пошатнется, не ответишь совсем — мир рухнет. Представляете, от скорости скольких рук в метро, маршрутках, офисах, корпорациях, холдингах, библиотеках, наконец (чем мы хуже), зависят судьбы человечества! И люди справляются с поставленной задачей. Выхватывают мобильники (это уже сродни солдатскому тесту — одеться в казарме, пока спичка горит, а горит она сорок пять секунд, как известно) из сумок, карманов, срывают с собственной груди и собственного пояса и хорошо поставленным голосом отвечают, невзирая на место и время, как же иначе, в высоких кабинетах, магазинах, общественном и личном транспорте, театрах и концертных залах, библиотеках (чем мы хуже), и мы, вежливые и воспитанные, делаем вид, что усиленно изучаем протокол намерений, ассортимент товаров, газету, пристально следим за сценическим действом или усердно записываем книги, которые жаждет получить обладатель вожделенной трубы.
И потом, ну какой уважающий себя человек в наше время без сотового телефона? Статус и все такое. Уровень жизни. Лично я куплю его, если он мне будет нужен (а пока обхожусь без оного, японский минимализм, знаете ли), но за судьбы родины я не отвечаю. Так что буду его отключать смело. Кто хочет дозвониться — дозвонится, а я уважаю не только себя, но и окружающих.
Ожидание я переношу хуже всего. Лозунг “Здесь и сейчас!” — это про меня. Если я чего-то сильно хочу, то подайте мне немедленно. А я хотела стать бизнес-вумен, зарабатывать много и быть респектабельной дамой. Отдача будет велика, с неба все это не упадет, я понимала. Но у меня уже стали появляться отступнические мысли, если я так нервничаю, нахожусь в стрессе и на перепутье. А явиться к 9.00, это вам не к 10.30. Да и сколько мое лицо способно выдержать бессонных ночей?
То, что идти в том же самом нельзя, я знала. Полосатую длинную юбку (а я уже благодаря погоде могла заменить сапоги на туфли) муж забраковал, чем-то она ему не приглянулась. “Лучше джинсы”, — сказал он. Частью делового гардероба они мне не представлялись, но пусть будут джинсы, ведь я еще не принята. Второй подходящей блузки не нашлось: просто белая была явно не к месту в первый-то день, красная выглядела чрезмерно прозрачной, синяя чересчур облегала, черная начала протираться на локтях. В итоге я выбрала шелковую блузку бирюзового, голубого и синего оттенков, которая мне казалась излишне нарядной для данного случая. Свежевымытые волосы живенько лежали на голове и плечах, аксессуары прежние и, конечно, вездесущий бордовый зонт, куда ж без него.
К офису я явилась минуты за три до девяти и удивленно обнаружила закрытую дверь и еще пятнадцать страждущих на крыльце, у перил, за углом, причем лица троих из них я определенно видела. И я решила: собеседование продолжается. Я-то прошла первую ступень отбора (и еще трое), а вы — кто такие? До девяти я подожду, а потом смело буду барабанить в дверь ногой. “Кто тут временные, слазь! Кончилась ваша власть!” Я взобралась по ступенькам, представляете, они меня хотели удержать, сказав, что просили подождать. Наивные, деловой — значит пунктуальный. В девять — значит в десять. И я нажала звонок.
— Вы к кому? — резонный вопрос.
— Мне назначено, — резонный ответ.
— Подождите.
Подожду, подожду. И еще минут десять мы ждали, а из окон лилась не менее подозрительная музыка и доносился хохот. Господи, а вдруг они сектанты какие-нибудь?!
Наконец нас впустили, и я смело во главе робкой колонны подошла, как теперь подозреваю, к столу офис-менеджера и назвала фамилию. И, представляете, остальные пятнадцать тоже прошли первичный отбор. Монополия отменяется. А кто говорил, что будет легко? Но пасаран! Все мы расселись, но кому-то места не хватило. И вот наш воевода выходит из-за заветной двери, удаляется за не менее заветную и начинает нас выкликивать. После чего мы уходим парами, покидая офис (вообще-то, я собиралась в нем остаться и демонстрировать технику владения компьютером, языком и умение ловить на лету).
Мне и молоденькой девушке почти со школьной скамьи посчастливилось попасть во вторую пару и быть представленными прямо в дверях опытному, одному из лучших сотруднику Владу, оказавшемуся начальником отдела продаж. Да, директор напутствовал нас словами: “Мы планируем взять пять-шесть человек сегодня, и я желаю вам удачи”. И руку мне пожал первой. (Ну, разве это не знак?) И еще добавил, что вопросы относительно оплаты и того, какой будет работа, подлежат обсуждению только с ним (не с начальником продаж то есть). Ну, уж последнего я расспрошу подробненько, потирала я руки.
И опытный, лучший начальник, как выяснилось позже, ставший начальником за две недели (вот это прыть, просто Билл Гейтс какой-то!), сказал, что мы едем на Невский проспект вести переговоры и общаться с клиентами. Почему же мы едем на метро, как-то сразу я не сообразила, зато подумала: а вдруг заставят разуться и танцевать под бубен среди честного народа в самом сердце Санкт-Петербурга.
Ладно, свою линию знаю, буду гнуть, так что отвечайте, товарищ начальник: по каким направлениям фирма работает и что это за музыка такая? Он и ответил, только почему-то, говоря о корпорации, сказал: “Насколько я знаю, у них…”, да и в цифрах годового оборота с директором они разошлись. А музыка — это стиль у них такой, жизни и работы стиль, а хохот — это день рождения. Ладно, примем к сведению.
Влад расспрашивал нас обо всем и ни о чем.
Девушка оказалась студенткой первого курса вуза и начинающей актрисой, а я никем другим оказаться не могла, как только главным специалистом библиотеки (ну, не шмогла я, не шмогла).
Приехав на Невский, мы первым делом десантировались в чайную, где по невнятному бормотанию начальника отдела продаж мне ошибочно показалось, нас ждут переговоры с каким-то вице-президентом. Мы, то есть они, взяли по горячей чашке чая, я же выбрала стакан холодного чая с лимоном (а кто говорил, что я Запад не люблю и инновациям не следую). И тут начальник достает из широких штанин бесценный листок офисной бумаги формата А4, сложенный вчетверо, и, представляете, безо всякой линейки расчеркивает его пополам и начинает беседу с девушкой, скажем, Настей.
Выясняется, что девушка Настя приступить к работе может только через десять дней, а я — через четыре. Когда Влад поинтересовался годом моего рождения (1970), ему пришлось переспросить. (Ну, просто, сколько вешать в граммах?) “2003–1970=33”, — отчеканила я. На лице у него нарисовались удивление и неописуемый восторг. (Как же я так хорошо сохранилась?) Шутить насчет того, что библиотечная атмосфера способствует, я не стала, потому как вице-президент с минуты на минуту нагрянет, а у Влада, как у многих начальников, с чувством юмора могут быть проблемы, и он сочтет, что у меня низкая самооценка.
К вопросу моего внешнего вида мы вернулись, находясь в какой-то строительной компании под присмотром охранника (тут-то паспорт и понадобился), где мы, провалившись в мягчайшие кожаные диваны холла при воздействии приглушенного света, дожидались, когда же появится заместитель директора (или гендиректора, или президента) по общим вопросам.
— А ты что, спортом занимаешься?
Ну и сказанул: физру с детства ненавижу, хотя уже местами начинаю представлять себя (образ пресловутой бизнес-леди обязывает) в зале, занимающейся в группе начинающих каратистов, и дома вместе с сыном имитирую блоки и удары в ухо (ё, мол). Или я в облегающем трико на территории фитнесс-центра овладеваю тренажерами и срываю восхищенные взоры накачанных мужиков, или в еще более облегающем купальнике потрясаю (может ведь!) тренеров по аквааэробике. А что касается реальности, то я иногда сажусь на велосипед ребенка в конце велосипедной прогулки по выходным, а вдруг он не выдержит (велосипед, не ребенок, этот выдержит все). Это ж какая досада: покинуть лежбище, собрать ребенка, тащиться за две остановки до парка, и потом под напором моего веса, не дай бог, отвалится педаль детского велика! Что-то я отвлеклась.
— Спортом не занимаюсь.
Совсем забыла: на работе минимум рабочего дня провожу на ногах + транспорт + сумки (до десяти кг четыре раза в неделю). Но, простите, это не спорт. Я — профессионал (см. выше — основное женское предназначение).
— Здоровый образ жизни? — пробует догадаться Влад.
Куда ж от него, находчивый ты наш! Не курю, практически не злоупотребляю напитками (исключая кофе), ограничиваю себя и мужа (особенно мужа) в сексе, больше одного шоколадного батончика в день не съедаю, если болит голова, таблетками ее стараюсь не баловать, хотя иногда, как говорит моя подруга, завтракаю кофе с цитрамоном.
Но, спасибо моему мужу, указал на то, что я описания Влада и Насти не дала никакого. Годы мои, годы! Исправляюсь.
Я девушка тактичная и воспитанная, не могу себе позволить спрашивать малознакомых мужчин, а тем более начальников об их возрасте открыто. Но математика ведь есть математика. Образование у Влада имеется, и даже высшее (17+5=22). Имеем закрытый промежуток от 22 до 25 (25 — это уже личная наблюдательность, не математика). 22 — маловероятно, 25 — маловероятно, 23–24. С возрастом разобрались. Одет: брюки, голубая рубашка, выстиранная в машине-автомате, но не “Arielем”, потому как катышки, желтый галстук, кожаная куртка на меху, остроносые черные ботинки и барсетка (о ней отдельно позже). Имидж молодого человека с короткой аккуратной стрижкой и (какой конфуз!) золотая фикса во рту, не передние зубы, но при близком рассмотрении заметно (деловой, блин!).
Что касается девушки, очень даже хорошенькая, невысокого роста, нормального телосложения, современно одета. Пыталась поступить в театральный, но оказалось, ее типаж не требуется. А по мне, так очень даже располагающий к себе типаж. И обучаема, где-то с третьей своей реплики стала употреблять выражение Влада (на его авторстве не настаиваю): “Зачем мне этот геморрой!” Тут тебе и обучаемость, и психология в одном бутоне. Мы ж и Алана Пиза читали, зря, что ли, в библиотеке работаем. Зеркальное отображение жестов (а чем слова не сгодятся?) говорит о том, что вы расположены к собеседнику, потому и подражаете ему (нравится он вам очень).
Но вопреки всем этим факторам все шло к тому, что ее отвергнут из-за пресловутого пятого пункта — десяти дней.
Не помню уж, в каком порядке, но после долгого обсуждения, чего это я столько, целых двенадцать лет, посвятила библиотеке, и моего почти традиционного ответа: “Вот такая я, но спохватилась же, видите же, в последний вагон пытаюсь запрыгнуть”, я поинтересовалась, даром, что ли, двенадцать лет (если быть математически точным до второго знака после запятой, 12 — 3,5 (рождение ребенка) = 8,5; для библиотеки это минус, а для меня — определенно плюс), а как у вас с текучкой кадров? Вроде как имеется, отвечает. И начинает хорошенькую девушку Настю заворачивать. Настя не теряется, спрашивает:
— А может, коль скоро у вас текучка, я позвоню позже, и, если будет место, вы меня возьмете?
— Да зачем же нам ждать, вы же видели пятнадцать других желающих! — восклицает Влад.
— А текучка? — настаивает Настя.
— Какая текучка?
(И тебя вылечат.) Тут я решаю категорически поддержать, если хотите по половому признаку, соискательницу:
— Ну, текучка — это когда кадры часто меняются, — щедро поясняю я. (А иначе как ты, голубчик, за две недели стал начальником?)
— Девушка, вы думаете, я не знаю, что такое текучка? — огрызается Влад.
Я отмалчиваюсь, но про себя говорю: “Ах ты, боже мой, какие мы нежные, на мозоль тебе, сердешный, наступили, не противоречь тебе и не перечь. Ври, да не завирайся!”
Тут в общих чертах выясняется, чем мы непосредственно в ближайшее время и займемся. Распространением (не торговля!) дисконтных карт. И тут сей доблестный молодец в подробностях выясняет, в какой же это я библиотеке работаю, и недоумевает: а чевой-то он меня там на днях не видел? А не было меня там на днях!
Мы покидаем дружелюбную чайную, топаем по Невскому, и наш начальник, наш блин комом со всем присущим ему тактом отбивается от девушки Насти (идите, Настенька, идите).
В глубинах подземного перехода наши пути неуклонно должны разойтись. Нас с Владом ждет тропа переговоров, Настеньку — ее собственная тропа.
— Удачи! — пожелала я ей.
— Приятно было познакомиться. Ни пуха ни пера! — ответила замечательная девушка Настя.
— Спасибо.
— Нужно сказать: к черту!
— К черту так к черту! — улыбнулась я. Рядом с Владом сам Вельзевул не страшен.
— А куда вы? — вслед поинтересовалась Настя.
— А может, к коллегам в библиотеку заглянем, — оживился Влад.
Я сжала зубы. Ну, уж нет, милый, если дойдет до дела, то есть до моей библиотеки, с тобой я туда ни ногой! А пока, чем черт не шутит, может, других клиентов на наш век хватит.
В общем, и пошли это мы, и пошли, и обошли ни много ни мало: театр, парочку ресторанов, отель, комитет по туризму, строительную компанию, кафе и что-то еще. И, вы представляете, нас нигде не ждали, а мы-то с хорошей новостью и с поручением. Ух, они какие! Чтобы вас не утомлять нашими похождениями, в общих чертах объясню, как примерно это выглядело. Вваливаемся в учреждение и говорим вахтеру или охраннику, что мы к директору или заместителю по общим вопросам с поручением. И те либо пускают сразу, либо начинают перезваниваться по местному телефону. И если высокое начальство на месте, нас пропускают.
“А как зовут директора?” — интересуется Влад.
Ни фига себе! — удивляюсь я. В век переизбытка информации чего уж себя обременять лишними данными.
Директор предлагает нам раздеться в предбаннике, или мы заведомо сдаем куртки в гардероб. И вот они, красные кресла с позолотой (ампир ли, рококо, но музеи точно плачут). Мы представляемся, точнее, Влад нас представляет.
И… работаем! (Цирк отдыхает.) Тут наш Влад, психолог по призванию, определяет, с чего же начать (а дисконт у нас в квадрате: скидка на билеты в театры и на ресторан), а, может, о чем-то и не заикаться вовсе. Ну, зачем директору театра другие театры?
Совсем забыла сказать: я из всех этих переговоров пять степеней должна была уловить, или пять ступеней сошествия в ад моей совести. И вот с этими степенями что-то у меня туго шло.
I. Знакомство.
II. Либо благая весть, либо бремя поручения нас привели к вашему порогу.
III. Тонким наметанным взором определяем: театры, или рестораны, или и то и другое. По ходу замечания типа: “У вас такое веселенькое (уютное, приятное) кафе теперь стало, раньше оно так не выглядело”, “Мы к вам заехали на час, а ну скорей любите нас”, потому как мы только что из дружеских объятий директора театра выскользнули (втираемся в доверие). Ну, как его там, Иван… (Влад с надеждой смотрит на меня. Я надежд умышленно не оправдываю.) И тут — верх умения (воевода, его же школа), Влад произносит нечто среднее между Григорьевичем и Георгиевичем. Мастер! С кашей во рту, наверное, ежедневно упражняется.
IV. Эту степень я так и не усвоила. Не особо старалась. Потому как, воевода-батюшка, вы помните, я сказала: “Торговля, например”? Так какого черта вы меня к начальнику по продажам приставили?
V. На сегодня у нас двадцать предложений. Вам сколько отсыпать? (Это, извините, мне пришлось из Влада просто вытрясти.) Фразу я слышала регулярно, и Влад по мере продвижения продукции цифру честно уменьшал, но понять, в чем фокус, я не смогла: то ли количество не так велико, мы понимаем, вам хотелось бы больше, то ли, вы знаете, эксклюзив не так доступен.
После второго дебюта я уже въехала в тему, но то, что этой теме во мне не место, было ясно с первого взгляда. Но до 18.00, так до 18.00 (видимо, проверка на прочность). У меня зрел грандиозный план — адресовать директору сакраментальный вопрос: “А как насчет торговли, например?”
Владу моя непонятливость уже не импонировала, а тут я еще стала домогаться вопросами образца:
— А как вы выбираете клиентов? А есть ли у вас предварительное согласование?
— Есть, у нас все есть (тоже мне Греция!), — ответствует Влад.
— А чего это мы по второму кругу в одни и те же ворота ломимся?
— А ничего страшного (заповедные места ведь), мы работу подчиненных проверяем. Были — не были.
— А чего это вы свою внутреннюю кухню выставляете? Не солидно.
— А ну и что!
А солировал начальник отдела продаж со следующим: скидка 50% на билеты в театр до двух лиц, скидка 25% на бар, 50% на ужин и бизнес-ленч до десяти лиц + “пять бокалов вина для разгона” (лексикончик еще тот!).
Один из директоров, колоритнейший человек, высокий, статный, в кожаном жилете, зрелого мужского возраста, попутно отчитывая подчиненных, решая вопросы с командировками и отправкой декораций, отвечая на телефонные звонки, звоня сам, развлекая нас интереснейшей беседой, устраивая разнос зарвавшимся, излишне инициативным зарубежным партнерам, внимает Владу с его пятью бокалами для разгона и резюмирует:
— Вы мне, молодой человек, про вино не говорите, я два с половиной литра водки выпить могу.
(Молодец! Так ему, Владу!)
— А стриптиз? — находится Влад.
— У меня молодая жена тридцати лет, — ответствует директор. — Она мне такой стриптиз дома устраивает!
Но дисконт почему-то берет. Ему приходится стрельнуть купюру у зама, который с кошельком и появляется в кабинете, в вязаной жилетке, при галстуке, не такой колоритный, но возрастная категория примерно та же.
Влад кует железо, пока горячо: пять бокалов вина для разгона и стриптиз.
“Мне это ни к чему, у меня молодая жена, и она мне дома такой стриптиз показывает!” — вторит зам директору.
Надо срочно уносить отсюда ноги, мне как раз тридцать (в математике цифры округлять можно), вдруг еще один из замов ищет молодую жену!
Продолжим: дисконтная карта не именная, передаче подлежит (не то что читательский билет), при потере восстановлению подлежит (не то что номер читательского билета), действует целый год (не то что читательский билет — он бессрочен, если вы не растеряха).
По ходу пьесы Влад делился, какой у него был крутой клиент: его скидками не заинтересуешь, но он, Влад (умнейший человек), заинтересовал крутого заказом билетов, мол, приходишь в театральную кассу, тебя цветами встречают и сопровождают под белы рученьки на тщательно отобранные тобою места; а еще купил того персональным официантом в ресторане (можно подумать, что бывают не персональные официанты!).
При очередном визите одна дама, которую мы (вольно невольно, но я тоже представляла корпорацию, так что “мы”) пытались облаговестить, спрашивает:
— А почему репертуар театров такой ограниченный?
— А репертуар по факсу узнать можно, — нерелевантно отвечает Влад.
— Да нет, почему репертуар театров такой ограниченный? — настаивает дама.
Ну, не понимает Влад, что бывает не только репертуар театра, но и репертуар театров, тут уж искренне не понимает. “Владик, это список такой театров, которые вы и предлагаете”, — телепатирую я.
— А это ведущие театры, — просекает Влад.
Скорость космическая: понял, о чем речь, и достойно ответил.
В одном из ресторанов нас и слушать не стали, сказали, что и своего ресторана хватает, но, представляете, только в одном и очень вежливо.
В следующем учреждении вице-президент (ну, наконец-то, а мы вас в чайной ждали!) сказал:
— Недели три назад лично вы, молодой человек, у меня были и сидели на месте девушки (меня то есть).
— Да не мог быть я, меня и в городе-то не было (он еще и в списках начальников не значился).
— Точно вы, в костюме и с этой стрижкой.
Влад, как психолог, спорить не стал, но, когда мы вернулись на улицу, лично мне пояснил: “Это был действительно не я, просто у нас все в костюмах и с короткими стрижками”. А я про себя добавила: “И табунами на одном поле пасутся”.
А секретарша президента того же учреждения, которой мы толковали, что мы только что от вашего начальства, зашли уточнить, а не обошли ли вас, а не миновала ли вас чаша сия, ответствует:
— Вице-президент президенту все передаст.
— Да мы в личном порядке, вас в виду имеем (имеем, имеем!), — пытаемся до нее достучаться мы.
— Я — нет. У нас был случай, когда мы чуть ли не всем коллективом купили и пришли, а нам говорят: мы вам ничего не продавали.
— У нас честно, здесь наш номер телефона, — пытается реабилитировать акцию Влад, тыча пальцем в буклет. — Можно позвонить и проверить.
Ушли, несолоно хлебавши.
Дальше нам по пути попалась (дорогу перебежала) какая-то библиотека. Влад сказал: “А это ваша коллега, тоже библиотекарь”. (Я то есть.) Я чуть не споткнулась о гирю под ногами, как позже выяснил любознательный Влад, специально для читателей предназначенную. И мои коллеги-библиотекари не подкачали. Сказали: да, мы по-простому, работаем в центре и, если видим, что идет какой-нибудь интересный спектакль, в обед за билетами выбегаем. А ресторанов, сами знаете, не предлагать.
Сколько мы (ну, тут уж не мы, а Влад, мне чужого не надо) дисконтов презентовали и какова цена одного, я вам не скажу, простите, коммерческая тайна (а я человек надежный и меру знаю). Последним нашим пристанищем стал отель, где мы:
a) почистили ботинки (бесплатно);
b) посидели в холле (бесплатно);
c) швейцар открыл нам дважды дверь (бесплатно), я даже догадалась, что входить нужно через детектор, а выходить через него не обязательно.
Итак, мы в отеле, на диване, ждем начальника отдела продаж (роковое совпадение), а он не идет и не идет. Досуг налицо, и я решаюсь выжать из Влада информацию, как сок из лимона. Я говорю ему примерно следующее:
— Влад, а как же так ты отнимаешь у занятых людей время? Свое тоже теряешь.
— Я ничего не отнимаю, я общаюсь с людьми.
Ага, теперь это так называется! Провожу аналогию между ним и обыкновенным торговым агентом, но ему это явно не льстит, и он отрезает:
— Мы торговлей не занимаемся. Если бы мы хотели продавать, поставили бы девушек модельной внешности на Невском.
Однако! Мозги-то тебе как промыли, мои библиотечные мозги так скоро не сдаются!
— А в чем разница? Принципиальных отличий не вижу: те же коробейники.
И Влад начинает козыри скидывать:
— А известно ли тебе, сколько эти самые коробейники зарабатывают? А сколько я?
Тут, конечно, цифры, но коммерческая тайна… Влад уже определенно понимает, что работа не про меня. Тем не менее мы долго и неплодотворно дискутируем на заданную тему:
— Что касается меня, я в этом вопросе придерживаюсь консервативных позиций: предпочитаю магазин, а торговые представители меня напрягают.
— А знаешь, сколько они зарабатывают? — твердит Влад. — Вот ты знаешь, сколько стоит булочка в магазине?
— Смотря какая, — отвечаю я. (От четырех и выше.)
— Вот тебе хлеб, десять рублей в магазине и пятьдесят копеек у коробейника. Сколько тебе буханок отстегнуть?
— Нисколько, — торжествую я.
— Ты знаешь, девушка, наука такая есть — психология? — не унимается Влад.
Сколько же можно терпеть моя негибкость: гнет меня, гнет, а я не гнусь. Несгибаемая я.
— Конечно, знаю, — пытаюсь одновременно реабилитироваться, блеснуть эрудицией и навести его на тему. — Влияние, манипуляция и т. п.
Реабилитация не состоялась, эрудиция не поразила, Влад не наводится. Наверное, ничего, кроме слов “психология” и “втюхать”, Владу не известно.
Но доморощенные психологи так быстро от поставленных целей не отступают, да и звание начальника хоть присвоено через две недели, но вполне заслуженно. Намаялся он со мной, но продолжает излагать обучающую программу: “Вот на Западе нужно пройти от низшей ступени к высшей. Ну, как же ты покажешь посудомойке, будучи директором, как посуду мыть, если сама не умеешь?” Убийственная аналогия, перевожу, это о карьерном росте в корпорации: как же ты станешь начальником или, упаси боже, директором, если сама не сможешь дисконты презентовать? Загнул ты, парень, профессии все уважаемы — это бесспорно, это не стыдно. Но, примите к сведению, товарищ, я высококвалифицированный, дипломированный специалист, меня четыре года обучали, у меня стажа восемь с половиной лет, и постигать азы твоей чудо-профессии мне резона нет, потому как наниматься в продавцы воздуха не собираюсь. Однако все вышеперечисленное от Влада пришлось скрыть.
— А тебе, лично тебе такая работа нравится? — допытываюсь я.
— У меня это одно из условий продвижения.
С тобой все ясно, ты в директора метишь.
— А работа в офисе? — Я все еще цепляюсь за давно рухнувшую надежду.
— В офисе столько не платят, — режет без ножа и анестезии Влад.
И тут его осеняет: видя у меня в руках буклетик, с которым я решила ознакомиться подробнее (изучить сей священный предмет, дающий возможность сверхдоходов), он кивает, мол, почитай, почитай, все станет намного понятнее. Я читаю, и мне все действительно становится настолько понятным, что по дисконту к Владу у меня вопросов больше нет.
1) Театры. Я как специалист скажу вам: никакие они не ведущие, может быть, хорошие, но не ведущие точно. И все прелести в виде заказа билетов только при условии наличия свободных мест: на гастрольные и премьерные спектакли скидки не распространяются, а в пятницу, субботу и воскресенье не действуют вовсе.
2) Ресторан рассчитан на пять посещений бара и десять посещений залов, причем одновременно использовать дисконт и на бар, и на залы нельзя.
3) Все белым по черному написано, но мы даже документы подмахиваем, не глядя, чего уж говорить о выгодных предложениях.
Мы вываливаемся из отеля, и Влад спрашивает:
— Чего молчишь?
— Обдумываю (перевариваю то есть).
— Ты все поняла насчет пяти степеней?
— Ага, — говорю.
— А мне показалось, ты одно и то же по нескольку раз спрашивала.
Ему показалось. Ладно, субординацию я соблюдала, о директоре не спрашивала, но все-таки:
— А могу я поговорить с директором?
— Он, директор, не обязан со всеми разговаривать.
— Хорошо, а как ты думаешь (скажи как на духу), есть ли смысл мне с ним разговаривать о другой работе?
— Откуда мне знать, может, ты только два слова знаешь!
Два слова? Всего-то два… Да я их столько знаю! Господин директор, выбирайте на любой вкус!
Кстати, хочу реабилитировать бывших военных летчиков. У нас в библиотеке (а что вы смеетесь? Греция как раз здесь) тоже работают бывшие военные летчики, но они, простите, не чета вам, господин директор, честь свою не продают.
— А теперь давай прощаться, — Влад торопился покинуть мое общество. — И к восемнадцати ноль-ноль я тебя жду в условленном месте.
А было четырнадцать ноль-ноль, я бы и до восемнадцати ноль-ноль продержалась, клянусь, мы, библиотекари, — стойкие.
— А если я не приеду, будет все понятно? — спрашиваю.
У вас-то сбор дружины, тебе все равно туда ехать, со мной или без меня, так что ты не внакладе.
— Ты уж приезжай, а то окажется, что Влад плохой, — опасается за свой авторитет Влад.
— Хорошо, приеду в любом случае, — обещаю я.
Рукопожатие, и мы разошлись до шести часов, как мне казалось. Приеду, добьюсь аудиенции с директором и спрошу: что же вы так со мной поступаете? Но не срослось.
Дома была цыганочка с выходом. Моими благодарными зрителями стали сын и муж.
— А что я тебе говорил! — сказал муж.
— Ничего себе! А кто мои двацать тысяч делить принялся? У кого слюни текли по подбородку?
— А попробуй тебя не пусти, ты ж запилишь!
— Своя рубаха ближе к телу? — Я добивалась признания в корыстности.
— А как же!
Наш диалог состоял из сплошных восклицаний и вопросов. И сына было не унять. Его реплики и комментарии я пропускала мимо ушей, пребывая в состоянии повышенной возбужденности, но малец свое место на семейном совете знает.
По окончании разбора полетов вердикт для Влада, директора и всей корпорации был не утешителен:
— Там нечего делать! — категорически заявил муж.
Согласна, я не люблю, когда меня делают дурой. Я не люблю делать дураками других людей, честная я, чтобы вы знали. И своим честным лицом я не торгую, после полугода такой работки оно перестает быть честным.
— Но, слово-то я давала, а значит, должна и хочу сдержать, — настаивала я. — Приеду, скажу “нет” и уеду.
— Не приедешь! — ответствовал муж.
Ну, не приеду так не приеду. Извини, Влад, я солгала. Люди иногда лгут, тебе это любой тест скажет.
И извините меня, директора, вице-президенты, метрдотели, библиотекари и все, кого мы посетили, наивная я. Умная, говорит мой муж, но наивная.
Но за мной должок, я помню. Для людей класса Влада костюм, галстук, барсетка, особенно барсетка, кажутся верхом успеха и состоятельности. Если в твоих руках барсетка — ты на вершине, хотя Влад, это атрибут, не более. Ты же не манекен. Что там, в сосуде, посмотри, проверь, с тем ли багажом ты пустился в путь. И деньги, вообще-то, пахнут. Даже если ты всего лишь о чем-то умолчал, на чем-то не сделал акцента. И даже если они, дураки, сами виноваты.
Однако на достигнутом я не остановилась: в метро мне вручили бесплатную газету, на нее-то я и накинулась, не сходя с эскалатора. Рубрика, которую я читала, называлась “Для активных людей”. А я очень активна, если не пребываю в уик-энд на кровати под одеялом в наушниках и с CD-плейером, высокоинтеллектуальной зарубежной прозой в руках, японским кроссвордом под боком и чашкой кофе на подоконнике в комнате, где мой ребенок бегает среди разбросанных по всему полу игрушек, лупит по боксерской груше, кричит голосом тираннозавра и перманентно домогается до меня своими детскими вопросами из области палеонтологии, астрономии, антропологии и других понятных всем и каждому наук. И это мое возлежание, перемежающееся неурочным сном, встречает всяческие препятствия на своем пути: кофе периодически кончается, ребенок не хочет отсылаться к мужу вместе со своими вопросами, бока оказываются отлеженными, пыль мозолит глаза, гора немытой посуды растет и расползается по кухне, а этот муж является со встречными предложениями: позавтракать, пообедать или поужинать и просто репликами типа “Жрать хочется” и “Что ты валяешься, как бревно?”. Ну, разве это жизнь? Нужно срочно менять статус!
И вот я в действии, то есть я и телефон едины и неделимы, а телефонная трубка становится практически естественным продолжением моей руки и не менее естественным завершением уха.
Но мужчины, ох, как они нетерпеливы! Вот и мой муж не выдержал тщетности моих исканий, а может быть, ему хотелось ускорить обеспечение собственной старости, и он твердой мужской рукой забрал у меня трубку из рук и оторвал от уха со словами: “Ты очень плохо расспрашиваешь по телефону”. И сам стал обстоятельно выспрашивать: что, где, как и почем, после чего мы уже лихо отбрасывали всяческую работу для “энергичных и предприимчивых”, с “беспроцентными кредитами на жилье и учебу”, “гибким графиком” и “срочно требующимися людьми 22–55 лет различных специальностей и уровней образования”, “перспективой карьерного роста” и возможным доходом, исчисляемым тысячами долларов. Отказать! Мы были безжалостны и искушены до предела.
Но опять я пала жертвой своих предположений и интерпретаций. Повторение — мать учения. Ну, нет у меня немецких родоначальников. И я купилась на следующее объявление: “Помощник руководителя (а я уже стала подумывать, раз мне не везет с менеджерами, администраторами и рекламой, что ж, опустим планку), женщина от 40 лет (значит, не мои ноги интересуют, а опыт и деловые качества; а в математике округлять можно, и я допустила при этом округлении погрешность, арифметическую ли, геометрическую ли, злонамеренную ли, затрудняюсь сказать), о/р с людьми (опыт работы то есть), не торговля (!!!), возможно совмещение (а в омут с головой я больше — ни-ни!), от 400$”.
Звоню. И мне буквально на следующий день мужчина (не офис-менеджер) назначает собеседование (не свидание), и не где-нибудь, а в офисе на Невском (снова знак проглядела!), хотя пресловутая дверь с глазком фигурирует опять. И “возьмите с собой документ, я предупрежу охрану, чтобы вас пропустили”. Солидный человек, интерпретируем мы с мужем, Невский проспект, охрана, третий этаж — размах!
— А чем компания занимается?
А вы что думали, я буду собеседования дожидаться!
— Это международная компания, продукты питания, энное количество лет на рынке, гипермаркет открывать собирается. Нужен человек по отбору, обучению персонала и последующему контролю за ним.
Это как раз по мне. Что ж, не торговля, но для торговли. А что, смогу отобрать, обучить (ведь я не только с кассовым аппаратом, но и с кассовым механиком знакома), а уж проконтролирую наверняка. Вот только как я их учить буду, коль скоро с торговлей мы на “вы”. Но отбросим сомнения.
На следующий день выглядела я примерно так же: джинсы второго дня, блузка первого, аксессуары при мне, хотя зонт бордовых оттенков решительно оставлен дома. И на собеседование я шла основательно подкованной (врешь, не возьмешь!): официальное оформление — раз, социальный пакет — два, страховые отчисления — три и так далее по мере возрастания натуральных чисел.
На этот раз я опоздала минут на пять-семь, и географический кретинизм в данном случае не у дел, устала я выезжать заранее, быть пунктуальной, да и скорость движения переоценила. Сдаю по всем позициям.
Дверь отыскалась с первой попытки. И пара табличек (не ксерокс) имелась. Охрана на поверку была представлена вахтером обыкновенным (очень даже любезным, когда я дергала металлическую дверь, он вполне дружелюбно посоветовал мне попробовать в другую сторону). Добавочный телефон тоже налицо. Мне — входите, вахтеру — пропустите. Основательно.
Дальше, поднимаясь по лестнице старого жилого фонда, я обнаружила кучу вывесок. Что-то не то. Но, оказавшись на искомом этаже, вижу одну, хотя и нужную, но название компании не русское, не европейское, не американское, не австралийское (еще не добрались до нас) и уж, конечно, не африканское. Молодцы, догадались, перед нами ее величество Азия.
Где-то в дверях меня встречает мужчина собственной персоной, приглашает в помещение, предлагает раздеться, даже сам вешает мою куртку на плечики. Долой солидность, основательность и размах одним движением!
И вот мы в зале переговоров, где примерно десять оборудованных мест, вы вспоминаете кабины на переговорных пунктах и “телеграфах — телефонах”, но разница есть: ни окон, ни дверей, только столики размером с половину школьной парты о трех стульях каждый. Мужчина предлагает мне сесть на ближайший к нему, чтобы хорошо слышать. Есть и обнадеживающие моменты: ни музыки, ни хрипотцы, и раздели сразу. Но сие меня уже не радует — очередной клуб по интересам к моим услугам.
И понеслось: революционный продукт, медалированный, сертифицированный. Что касается гипермаркета, он есть, то есть будет, но не про нашу честь, там свои люди трудятся над продуктом, а нам зато 25%-ная скидка на всю продукцию как членам клуба. А о продуктах питания — молчок. Медицина, знаете ли. Но я собаку на этом съела:
— Это лекарственные средства или пищевые добавки?
— Пищевые добавки, — ответствует мужчина, ведь вариантов я ему не оставила.
Понятно, их едят, и слово “пищевые” присутствует — продукт питания, что же еще, какие вы непонятливые. И опять: “у них” (компания компанией, а я сам по себе), “швабры и массажеры”. Это что — самый ходовой товар? Вот и Влад о них заикался.
Дальше дяденька (раз вы — сами по себе) говорит мне, что фирма появилась одной из последних на рынке, а значит, учла ошибки прошлых лет и прошлых фирм, и личные продажи не являются неотъемлемым условием продвижения по карьере (азиаты — они хитрые!). Чувствуете разницу: у нас карьеру делают, у них по ней продвигаются! И опять вещает про ступени (четыре или пять их, я себя не затрудняла, мне тоже переизбыток информации ни к чему). И, представляете, ну есть на земле справедливость, и пирамида тоже есть, ты не можешь продвинуться на следующую ступень, если те, с кем ты работаешь, не поднимаются наверх, не скачут следом то есть. А это ж еще соседствующих сверху подталкивать надо, — соображаю я. А куда ж самому верхнему расти, и чем не новый вид Олимпийских игр — синхронные скачки по карьере. “Связанные одной целью, скованные одной цепью”.
Мне все уже ясно, посадят меня за один из освободившихся столиков, и буду я вещать нечто подобное, это и называется обучение, а вот мое обучение — оно не бесплатное, это в корпорации монстров денег с учеников не брали, но на то они и монстры. А азиаты, они ничего бесплатно не делают, а вдруг я подумаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Не боись, не бесплатный! Дешево и сердито, 310 рублей за первичную лекцию. Уважаю, свои люди, прагматики. Ну, чего меня зря обучать, вдруг я не обучаемая. А после первой лекции все как по маслу пойдет — тут моя природная скупость сработает: заплатила, а теперь поберегитесь, уж я свои 310 рублей отбомблю сполна! Кто тут энергичный и предприимчивый, налетай! И общее правое дело процветает. Не по-детски придумано. Все просто — работаем. А отбор — это когда я по телефону про продукты питания, международную компанию и гипермаркет говорю. А контроль — это когда я их (нижестоящих) по лестнице за шиворот тащу за собой, а они упираются, как бараны. Все предельно ясно.
Никаких тебе дополнительных затрат на аренду помещений, не считая двери с глазком, оборудование — папка с сертификатами и медалями или барсетка с дисконтными картами. Здесь и восток, и запад сходятся. Люди работают практически на воздухе, самый что ни на есть здоровый образ жизни. И персонал готовится, как полуфабрикаты на сковородке, моментально. Мечта любой хозяйки!
И очень мне хочется грубо дяденьку прервать и сказать: сдачу-то оставьте себе, доливать после осаждения пены не надо. Но я — вежливая, дослушиваю до конца. Поэтому он мне про личную долю в бизнесе на очередной ступени докладывает (куда ни плюнь, кругом бизнес), и опять про семейные ценности, и про то, что он-де тоже личными продажами не занимается (потому как у меня на лбу написано — не для продаж!) и прежде всего желающих употребить продукт питания к врачам (находящимся здесь же) отсылает.
Возраст от сорока лет вырисовывается в совершенно другом свете: пенсия не за горизонтом, а жизнь так и не устроилась, куда нам, инженерам, и вот черт, вице-президентам, податься, как не в личный бизнес?
Господи-еси, как говорит мой сын, начитавшись былин, а сын у нас с мужем очень способный мальчик. Однажды муж вернулся из близлежащего кафе, где он иногда пьет пиво, и сказал:
— Какое счастье, что сегодня караоке не было.
— А что было? — интересуется сын.
— Просто музыка, — поясняет отец.
— Вивальди? — уточняет сын, потомок не немецких кровей.
Рекламисты, задумайтесь, какое светило мысли, какой креатор растет!
Но, спасибо дяденьке (серый костюм, черная рубашка, галстук, седеющие волосы, траурная кайма под ногтями, пенсия трубит — мужа опередила, ха-ха!), просветил меня, понимаю, ответ получен. Свою миссию считаю выполненной, поэтому четко сообщаю:
— Спасибо за информацию. Мне это не подходит. Прощайте.
Наверное, зевающий человек за прилавком — это не очень хорошо, и незевающий тоже не годится. А вот когда из уст в уста, и из рук в руки, и ударная доза агитпропаганды, потому как, если это не твой (читай: меня вовлекли, и я вовлеку) частный бизнес, станешь ли ты так усердствовать в продвижении товара. А еще это ведь не так доступно: пришел в магазин и купил, не тут-то было, здесь места надо знать, нужные знакомства водить и закон орла соблюдать.
Но скажите мне, дуре дурой, чего это добро не лежит просто так на прилавке и тому подобном? Почему это все какие-то заветные телефончики и люди, просто всей семьей злоупотребляющие товаром? Чего только не узнаешь о человеке, и все это для пущей доверительности и достоверности!
Или реклама — двигатель торговли за революционным маркетингом — не поспевает, или уж очень модный продукт, с пылу с жару?
Не отрицаю, могут оказаться вполне нужные и полезные вещи (швабры и массажеры, например). Но к чему такой ажиотаж — очередная порочная западно-восточная система?
Простите, у меня менталитет такой, не люблю навязчивости и агрессивной недобросовестной рекламы в мое личное, никем не оплачиваемое время на дух не переношу! (Кажется, секрет раскрыт: вот почему нас с Владом взашей не гнали, время-то оплачено!)
Каюсь, сама в метро карту города с номерами домов улиц покупала, сами понимаете, при моем-то циклическом географическом кретинизме, и досуг у меня нечасто случается, чтобы я карту по магазинам разыскивала, я все больше за хлебом насущным.
Или комплект журналов, за прошлые месяцы не распроданных, по дешевке, тоже понимаю, тут любому выгода понятна — четыре по цене одного, и подвоха нет — кризис перепроизводства, плохие продавцы или отсутствие рекламы.
Некоторые, самые умные, идут дальше. Флаерсы (так они называются, от Влада узнала, знающий он человек), налево и направо раздаваемые всюду и летящие потом, подобно птицам, по улицам города за недостатком свободного места в карманах, дефицитом урн и отсутствием порочной западной привычки — не мусорить (а дворники на что, пусть справляются с поставленной задачей!), стреноживают, в прошлогодние журнальчики засаживают (а чего добру пропадать!) и выпускают в руки проходящих мимо людей. А чего, пирожок с начинкой, не рекламный листок, журнал, почитаете, какая вам разница, какой он давности, бесплатный ведь, кроссвордики, туда-сюда, и нашу информацию краем глаза разглядите. Мы ж для вашей пользы, а то больно разборчивые стали: птичек наших, не глядя, на волю отпускаете, а то и вовсе нос воротите — не берете.
Что касается меня, я даже храню отдельные из них, флаерсов то есть: служба быта, курсы иностранных языков, агентства недвижимости. Я ведь женщина обстоятельная, вдруг что сломается или статус изменится. И тогда в оперативном порядке горы придется сворачивать, а я во всеоружии. Знай наших!
Это же удобно. Неудобно, когда некоторые экземпляры еженедельно, по графику прибытия поездов, объявляются в твоем почтовом ящике, иногда парами (ну любят они парами ходить). Но это уж недобросовестные распространители, им бы распространить, а там трава не расти. А может, количество перерастает в качество, или, может, у меня ранний склероз или преждевременный маразм развился, из почтового ящика достаю, а куда положила нужную вещь, не помню. Не боись, принесем еще! Или, zum Beispiel, так борются с такими приспособившимися, как я: на выходе из лифта, не донеся до дома, я их, флаерсы, в мусоропровод выбрасываю. Знай наших!
Опять я отвлеклась. И еду это я в трамвае домой, взираю на туманный город и думаю: “Нет, в родную библиотеку за своими не пятью тысячами к своим мобилизированным читателям. Уж простите, свою работу знаю, ошибиться могу, но не умышленно, за то, что делаю, отвечаю на все 100%, это и рождает во мне самоуважение. Так что пока ноги носят! Не обессудьте. Поезд — ту-ту! Прощальный взмах рукой, но взор не влажен”.
P. S. А может, я не там искала, даже наверняка… А кому нужны честные, умные, надежные? Откликнитесь. Не торговля! Совершенно точно, не торговля.