Постскриптум Редактора СТ
Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2005
Январь
О главном…
Начался 1905 год. Только что широко с шумом отметили святки.
Последний день праздников — Крещение. В Петербурге традиционно сооружается Иордань на Неве напротив Зимнего дворца в виде сквозной Восьмигранной часовни с арками и с голубым, убранным золотыми звездами куполом. Под сенью Иордани спуск к проруби на Неве, возле него аналои для святых икон, окруженные золочеными подсвечниками.
В этот день в присутствии государя, великих князей и прочих августейших особ митрополит Антоний должен был по обычаю под грохотание пушек троекратным погружением креста освятить все петербургские воды. Однако впервые в истории празднования водосвятия на Неве во время салюта вдруг раздался нехолостой пушечный залп: у Иордани повредился помост. Картечь попала на набережную, в фасад Зимнего дворца (в четырех окнах разбиты стекла, ранен нижний чин С.-Петербургской городской полиции).
Через три дня после этого происшествия, в воскресенье, окна и стены Зимнего дворца сотрясались уже от злонамеренной пальбы правительственных войск по толпе демонстрантов, возглавляемых священником пересыльной тюрьмы о. Гапоном, пришедших на Дворцовую площадь вручить царю петицию о нуждах рабочих с тысячами подписей… Убито 96 человек. Ранено более 3001 . Неужели революция? — недоумевал редактор “Нового времени” А. С. Суворин:
“До утра 9 января меня прямо поражала необыкновенная простота этой революции. Какие-то группы людей являлись в магазины, в типографии, мастерские и проч., и то грубо, то вежливо, иногда с добродушной улыбкой приказывали бросать работу. Были даже случаи шутки, баловства. И те, к кому обращались эти люди, послушно оставляли работу и уходили (…) Полиция иногда следовала за этими распорядителями забастовки в виде почетного караула, иногда совсем отсутствовала или скрывалась в какие-либо ворота поблизости. Никакого “беспорядка” не было, никто не дрался, никто не волочил друг друга за волосы (…) Какое-то эхо доносилось с Путиловского завода, невнятное, странное, не то грозное, не то миролюбивое, уповавшее на справедливость; по стенам домов полиция приклеила листовки, в которых чрезвычайно кратко жители столицы извещались о том, что возможны решительные меры против стачников и чтоб публика береглась. Особого беспокойства в публике это не возбуждало. Она совсем не знала, что происходит. Газеты печатали краткие отчеты под цензурою градоначальника о спорах администрации Путиловского завода с рабочими, представителем которой являлся о. Георгий Гапон — Г’апон, называли его рабочие, следуя малороссийскому выговору. Вопросы были чисто экономического свойства. Само правительство думало так, и только 8 января узнало, что технико-экономических пунктов о 8-ми часовом рабочем дне, увеличении платы, расценки работ и прочее — обсуждалась политическая программа очень широкая, вплоть до отделения Церкви от Государства” (…) Огромное большинство рабочих верило своему предводителю, который умел возбудить к себе доверие в этой массе рабочего населения, а политическая сторона агитации и ее смысл оставались рабочим неизвестными или сомнительными. Надо знать психологию толпы, чтобы винить ее меньше всего”.
Правительственное сообщение совсем по-иному представляло развитие событий “кровавого воскресенья”:
“Фанатическая проповедь, которую в забвении святости своего сана вел священник Гапон, “преступная агитация злонамеренных лиц”, возбудила рабочих настолько, что они 9 января огромными толпами старались направляться к центру города. В некоторых местах между ними и войсками вследствие упорного сопротивления толпы подчиниться требованиям и разойтись, а иногда даже нападения на войска, произошли кровопролитные столкновения. Войска вынуждены были произвести выстрелы на Шлиссельбургском тракте, у Нарвских ворот, близ Троицкого моста, на 4-й линии и Малом проспекте Васильевского острова, у Александровского сада, на углу Невского проспекта и ул. Гоголя, у Полицейского моста и Казанской площади. На 4-й линии толпа устроила из проволоки и досок три баррикады, на одной из которых прикрепила красный флаг, причем из окон соседних домов в войска были брошены камни и произведены выстрелы, у городовых толпа отнимала шашки и вооруженная ими, разграбив оружейную фабрику Шаффа, похитив ОКОЛО ста стальных клинков, которые однако были большею частью отобраны в первом и втором участках Васильевской части, толпою были порваны телефонные проводы и опрокинуты столбы, на здание второго полицейского участка Васильевской части произведено нападение, помещение участка разбито. Вечером на Большом и Малом проспектах Петроградской стороны разгромлено 5 лавок”.
Удивительно разно отражали два взгляда одни и те же события, предотвратить которые не представляло труда. Ведь о гапоновской акции было известно заранее из объявлений, расклеенных накануне на отделах “Общества русских фабричных и заводских рабочих”, даже из иностранной прессы. Так, в утреннем выпуске берлинской газеты “Berliner Tageblatt” от 9 января сообщалось о назначенном на 2 часа дня шествии огромного количества демонстрантов (140 000 чел.) с петицией во главе с о. Гапоном — к пустому Дворцу2. Пустым звуком, ненужным, как зимний холод, представлялись для П. Д. Святополк-Мирского и С. Ю. Витте эмоциональные речи депутации писателей, публицистов, ученых (М. Горький, К. Арсеньев, Н. Анненский, А. Пошехонов, В. Семевский, Н. Кареев), призывавших власти не выводить в воскресенье на улицы войска. Никто не выслушал и прокурора Петербургской судебной палаты3. Все ожидали чего-то, да как-то уж больно равнодушно… авось как-нибудь само разойдется… И это несмотря на то, что с 3 января (дня начала Путиловской стачки) по 7 января в городе в сотни раз возросло число бастующих заводов, фабрик, ремесленных заведений. Стали газетные типографии. 8 января к стачке 320 промышленных предприятий присоединились женщины-мастерицы: портнихи, модистки, прачки и пр. Что толку было расклеивать предостережения СПб градоначальника о недопущении сборищ и шествий по улицам? Адскую машину уже ничто не могло остановить. Столицу поделили на 8 округов. На улицы согнали 20 тысяч пехоты, 1 тысячу конных, 1,5 тысячи казаков, 10 тысяч городовых, филеров, дворников. Сначала приказано было оттеснить рабочих, не пропуская их в центр города, а потом — в случае неповиновения стрелять4.
9 января, ровно сто лет назад, лукаво, как по плохому сценарию, но начало первой русской революции потрясло-таки Петербург…
Наутро 10 января в городе было тревожно, хотя и спокойно. Войска стояли на Дворцовой площади и Васильевском острове. За толпами рабочих на улицах близ Невского проспекта и Петербургской стороны пристально следили патрули. Мертвая тишина отражалась от витрин закрытых ресторанов и магазинов. На Николаевском вокзале, напротив, царили шумиха и суета — здесь образовалось настоящее вавилонское столпотворение из желающих уехать. Василеостровские жители тем временем залатывали разбитые окна нижних этажей. В седьмом часу вечера, когда электричество погасло, на значительной части Невского в толпе возникла паника, давка, все стремились в боковые улицы. В Гостином дворе пытались “разгромлять” магазины. В десять вечера улицы уже пустовали, кроме Вознесенского проспекта и Садовой, на которых в совершенной темноте двигались огромные толпы народа под чутким контролем патрулей, конницы и пехоты. Ночь прошла без волнений.
11 января из-за повреждения телеграфных проводов прервалось прямое сообщение между петербургской и московской фондовыми биржами. Патрули на улицах показывались уже реже. На Невском забивали досками окна. Открылись магазины Васильевской и Петербургской стороны, хотя витрины оставались заколоченными. Керосин сильно вздорожал, в некоторой части города весомо ощущался недостаток в стеариновых свечах. Повысилась цена на хлеб. Приостановившееся электрическое освещение двух обществ, вследствие забастовки рабочих, возобновилось после замены воинскими чинами. По слухам, средства рабочих истощались, следовало ожидать скорого возобновления работ.
12 января, согласно распоряжению попечителя учебного округа, начались после перерыва занятия в средне-учебных заведениях.
13 января рабочие уже приступали к работам. В столице просыпалась мирная жизнь с открытием питейных, торговых заведений, театров…
События стачечных дней, как шторм, постепенно утихли, гулко отозвавшись волной забастовок по России. Бунт удалось локализовать, но надолго ли?
Упреждая новые волнения в столице, Николай II Указом Правительственному Сенату учреждает должность генерал-губернатора Санкт-Петербурга. Введение генерал-губернаторства в Петербурге рассматривалось как мера временная, поскольку стабилизировать ситуацию и гарантированно восстановить порядок могло только лицо, наделенное чрезвычайными полномочиями. Таким лицом стал Свиты Его Величества генерал-майор Д. Ф. Трепов, главнокомандующий всеми сухопутными и московскими вооруженными силами, действующими против Японии, удостоенный высочайшей благодарности императора за отличную службу в должности московского оберполицмейстера.
Д. Ф. Трепов предпринял ряд эффективных шагов, усмиряюще воздействующих на забастовщиков, используя классическую (с игрой в либерализм) схему действий: поднять патриотический дух, пожурить и помиловать “стачников” за совершенные против властей деяния, посулить блага, максимально ограничить места массовых сходок, создать все условия для нераспространения идеологически вредных изданий.
14 января схема начала работать: по городу расклеены “по Высочайшему Его Императорского Величества повелению” от лица министра финансов и генерал-губернатора обращения к рабочим с призывом вернуться к труду и не быть слепым орудием для выполнения коварных замыслов неблагонамеренных людей, обрекая свои семьи на нищету. В условиях восстановленного порядка правительство обещало не наказывать рабочих, поручить министерству финансов разработку закона о “дальнейшем сокращении рабочего времени и таких мер, которые бы дали рабочему люду законные способы осуждать и заявлять о своих нуждах”. Обращения были вручены в руки каждому рабочему по личному распоряжению Д. Ф. Трепова на всех заводах, мастерских и мануфактурах города.
15 января на всякий случай градоначальником назначен генерал-майор В. А. Дедюлин, начальник штаба отделения корпуса жандармов.
17 января во всех петербургских газетах опубликовано обращение Святейшего Синода (от 12 января 1905 года за № 28 ) к труженикам земли Русской, возлюбленным чадам святой православной всероссийской церкви — “Об утверждении мира в земле нашей и молитве, читаемой по сугубой ектении на литургии”. Синод, так же, как и правительство, призывал забастовщиков возвращаться к труду, ибо “нетрудящийся недостоин и пропитания”, тем более в условиях, когда Россия ослаблена лишениями Русско-японской войны:
“Великим бедствием нас посетил Господь наше дорогое Отечество. Вот уже скоро год, как Россия ведет с язычниками кровопролитную войну за свое историческое призвание насадительницы христианского просвещения на Дальнем Востоке, за честь и достоинство, поруганные неожиданно дерзким нападением врага. (…) Не взирая на доблесть героев защитников пала твердыня наша на Дальнем Востоке — крепость Порт-Артур и по воле Божией не настал еще конец борьбы, на которую должны быть собраны все народные силы!(…) Но вот новое испытание Божие, горе-горшее посетило наше возлюбленное Отечество. В столице и другом городе России начались стачки рабочих и уличные беспорядки. (…) О горе великое! Люди русские, христиане православные восстают против законной власти, враждуют против друг друга в то время, как их братья сражаются на Дальнем Востоке и в то время, когда Государь наш и Государыни Императрицы неусыпно заботятся об облегчении тяжкой доли больных и раненых воинов, пострадавших во славу родины(…) Подумайте, возлюбленные братья, какое тяжкое горе причиняется сим Венценосному Вождю Земли Русской, какая скорбь омрачит душу наших мужественных воинов, когда они услышат о настроениях внутри Отечества”.
С 17 января, вплоть “до особого” распоряжения одно за другим начинают закрываться высшие учебные заведения. Даже намерения Императорской Академии художеств распахнуть двери для студентов с 1 февраля оказались тщетны (более того, в апреле уже серьезно обсуждался проект перенесения учреждений высшей школы из столиц и крупных центров в небольшие города). На неопределенный срок закрывается и Публичная библиотека, ежедневно обеспечивающая 500–600 требований.
19 января Д. Ф. Треповым инициировано проведение публичной прощенной акции для рабочих — депутация 34 представителей заводов и фабрик принята государем в Царском Селе. На следующий день (ознаменованный падением Египетского моста) по городу развешены листовки с милостивыми словами прощения со стороны государя и извещения о пожертвовании из собственных средств 50 000 рублей семьям пострадавших во время беспорядков.
21 января Комитетом министров запрещена розничная продажа газет, в том числе в разнос на улицах, площадях, на станциях железных дорог и других публичных местах, кроме книжных лавок и кабинетов для чтения и редакций газет.
Вообще январь, пожалуй, стал месяцем запретов. “Куда же девались люди? Всюду, куда ни придешь — пустынно, безлюдно, скучно”, сетовали газетные репортеры. Да-да, как-то сами собой обезлюдели массовые увеселения. Досуг скрашивали карточные игры, возобновившиеся в середине января бега на Семеновском плацу и театральные спектакли, хотя под сурдинку значительно сократились расходы на содержание казенных императорских театров. Публике было отказано в проведении многочисленных обедов, ужинов и банкетов в ресторациях, и даже появился проект упразднения букв русского алфавита — Ъ и ─ и И, предложенный к обсуждению Орфографической подкомиссией Академии наук.
Что еще происходило в январской повседневной жизни города, в тени революционных событий?
О повседневном…
В первые дни января. ***Государь издал приказ на 1 января 1905 года по армии и флоту:
“Порт-Артур перешел в руки врага”. ***Городской статистический отдел завершил новый подсчет населения, который к 1 января 1905 года составил 1.391 000 чел. городского населения;
236. 300 чел — пригородного. Более половины общего числа приходилось на пришлый сельский элемент ( к слову о статистике: Путиловский завод — очаг революции 1905 года “по пространству 247 000 кв. сажен земли и по количеству работающего на нем люда — 14.000 чел. составлял целый уездный город). *** С первых чисел января месяца на реке Б. Неве началась обычная колка льда для набивки столичных погребов и подвалов. Впервые применено обязательное постановление о том, чтобы лед брался исключительно из заранее подготовленного водного пространства, но благодаря бывшим оттепелям этот лед оказался грязнее прошлогоднего. Вздорожали цены на спички и водку.***6 января открылась декадентская выставка союза русских художников, названная ретроградами “отделом дома умалишенных!”
“Достаточно посмотреть на портрет г. Мамонтова, написанный г. Врубелем! Глядя на него сразу появляется желание направить автора —художника за советом к г. Чечотту. Или портрет № 102, написанный с тремя лунами? Одна из них, верно, списана с поприщенской луны, сделанной в Гамбурге. Г. Грабарь пишет не краской, а штукатурит известкою свои белые и голубые зимы… П. Петровичев купил несколько фунтов драже у Конради, растолок их в порошок, посыпал на полотно, замазал и вышли сумерки, лучи и всякие сентябри(…) Содержание картин этого союза желтых, красных, зеленых и ультрафиолетовых художников показывает полное убожество фантазии”.
Весьма затруднительным для горожан оказалось передвижение на конках.
“Последняя снежная буря в начале января показала всю эксплутационную несостоятельность конно-железных линий. Ограниченное количество снегоочистительных машин, слабосильность лошадей, отсутствие метельщиков, нераспорядительность администрации — все это тяжело отозвалось на почтительнейшей публике. По новодеревенской линии уплативших деньги за две станции завозили только до Летнего сада и тут же высаживали их, не возвращая платы за вторую часть дороги. Смешно было наблюдать из Кронверкского проспекта целую когорту метельщиков, стоявших в бездействии только потому, что не было ни метел, ни лопат”.
В дни беспорядков. ***В течение 9–11 января вследствие раннего прекращения движения конок “городское общественное управление потерпело крупные убытки: каждый из этих дней дал почти 4. 000 в среднем”. ***Ущерб от уличных беспорядков по освещению города, включая разбитые фонари, составил 3. 362 рубля. *** Театральная публика, барышники и администрация, увы, тоже терпели убытки:
“Бенефису О. И. Преображенской, состоявшемуся 9 января, не повезло. Мариинский театр в этот вечер больше чем наполовину пустым. Впрочем еще больше бенефшщантки пострадали барышники, имевшие неосторожность запастись кучей билетов. Вечером билеты, стоимостью в шесть и восемь рублей, они охотно отдавали за полтинник, но даже за эту цену желающих пойти в театр не оказалось…”
Спектакли в Санкт-Петербурге после перерыва возобновились только с 13 января ). *** “Биржа в чрезвычайной ситуации пошла в “понижательном” направлении почти ко всем ценностям”.***В ломбардах царило оживление: они были набиты до отказа носильным бельем и самоварами. Закладчики не спешили с выкупом. ***Намеченную перепись лошадей и собак перенесли с 12 на 20 января.*** 13 января открылась центральная телефонная станция, сооружение которой и подземной сети обошлись городу до 2.600 000 руб. Это событие, совершившееся под шумок, осталось, разумеется, ни для кого не замеченным. Ни шампанского, ни завтрака, ни даже молебствия.
В середине января. *** 15 января после недельного перерыва вышли петербургские газеты. *** Потерпел неудачу объявленный общественным управлением конкурс на рисунок медали и диплома на звание лучшего архитектора Петербурга. ***24 января появилось сообщение об изобретении ручного пылеочистителя “Атом”. ***25 января обсуждался вопрос о временном мосте на месте рухнувшего в воду 20 января Египетского моста и о направлении, которое он должен принять. Новый мост предполагалось построить косой, с тем, чтобы Петергофский пр. и Могилевская ул. были прямой линией, причем одну из арок рухнувшего моста придется передвинуть. Временный мост предположено построить в 4–5 саженях от провалившегося. *** В Думу также поступил несколько запоздалый доклад ревизионной комиссии о необходимости принятия мер против голубей. “Эти пернатые враги комиссии страшно вредят торговцам городского Сытного рынка. Они дерзко и смело садятся на товары, причем не только расхищают их, но и не соблюдают правил чистоты и аккуратности. На рынке можно постоянно наблюдать сцены, как торговцы устраивают облавы на пернатых коммунистов…”
В конце января. 28 января утром совершенно неожиданно разлилась озером река Лиговка. В этот же день близ Екатеринского канала проходила демонстрация интеллигенции у Казанского собора.*** 30 января петербургская газета “Новости и биржевая культура” в коротенькой заметке напомнила Л. Н. Толстому о его “всесветской” популярности, которой не обладает ни один ученый, ни один писатель из принадлежащих даже к так называемым “мировым гениям”. Констатировалось, что портреты “великого писателя земли русской” разошлись в миллион экземпляров и помещены в разных видах и позах в тысячах газет и журналов всего мира. Реверанс перед Толстым очевидно вписывался в форму банального вопроса: “Где же ваша публичная речь, граф, уже конец января, народ ждет!?” Ответ, вероятно, следовало искать в названии заметки “Граф Л. Н. Толстой у себя дома”… Властитель дум не только не отозвался о событиях революции публично, но даже не оставил по поводу последних никаких комментариев в своих дневниковых записях за январь. Причина была очевидна: еще в 1901 году Толстой составил свою собственную петицию, именуемую обращением Льва Николаевича Толстого “Царю и его помощникам”5, и распорядился лично 26 марта направить это обращение Николаю II, великим князьям и министрам. Государь проигнорировал Толстого с его акцией.
О самом…
Самой популярной январской газетной уткой стала в Петербурге обошедшая всю Россию и даже расклеенная на улицах Москвы телеграмма загадочного “латинского агентства” о том, что будто бы японцы заплатили 18 млн. забастовщикам.
Самыми “любопытными” можно было назвать деревья Александровского сада, которые 9 января облепила петербургская ребятня, глазея на толпу демонстрантов.
Самая оригинальная реклама появилась в январе на Невском проспекте:
“На Невском обращает внимание реклама одного пианиста. Рядом с афишей его концерта и портретом выставлена фотография, изображающая снимок с его руки, сделанный посредством рентгеновской фотографии… К чему это? Если бы еще этот снимок представлял собой что-нибудь исключительное, а то рука как рука. Чего доброго примеру этого пианиста последуют и другие артисты: певцы будут выставлять рентгеновские изображения своего горла, танцовщицы — ноги, а “этуали” могут додуматься до совсем нецензурных подробностей своего искусства”.
Самым необычным торговым агентом Петербурга в январе стал некий субъект, скупающий остатки от пробкового производства, как выяснилось впоследствии, — для выделки за границей гигиенических тюфяков. “Иноземные способы помещения капиталов могут послужить примером для наших косных толстосумов, бесцельно и бесполезно сидящих на своих сундуках с золотом”.
Постскриптум
Третий портрет императора
Газеты 1905 года писали о гигантской выставке русских портретов (с 1705 по 1905 год), так “несвоевременно” открывшейся в Таврическом дворце благодаря неукротимой энергии Сергея Дягилева.
“Историко-художественная выставка, — писал Сергей Лифарь, — открылась в самый разгар первой русской революции, когда казалось, что русское общество не было в состоянии ни о чем другом думать, кроме как о политике”. А Игорь Грабарь подчеркивал: “Заслуги Дягилева в области истории русского искусства поистине огромны. Созданная им портретная выставка была событием всемирно-исторического значения, ибо выявляла множество художников и скульпторов, дотоле неизвестных, притом столько же русских, сколько и западноевропейских, среди которых был не один десяток мастеров первоклассного значения. С дягилевской выставки начинается новая эра изучения русского и европейского искусства…”
С нелегкой руки В. В. Стасова газетные критики накинулись на так называемых “декадентов” — их Стасов на дух не переносил. И вот досталось художнику Михаилу Врубелю за портрет Саввы Мамонтова, известного промышленника, мецената, доброго гения деятелей русского искусства, и не в последнюю очередь — “декадентов”, включая Константина Коровина, Михаила Врубеля, Валентина Серова.
Серов — гениальный портретист; его наперебой зазывали именитые заказчики — вовсе не потому, что был моден. Нет. Серов писал для… вечности.
Серов сделал два портрета Николая II, точнее, три. Первый — парадный, второй, самый известный, — интимный, “домашний” (его в 1917 году искромсали штыками в Зимнем революционные матросы). Третий — мало приятный для царя. Четвертый не состоялся, хотя художника и склоняли к тому, чтобы он его написал.
Очевидец расстрела манифестации 9 января, бескопромиссный Серов, в связи с тем, что командовал войсками дядя царя великий князь Владимир Александрович, он же президент Академии художеств, сложил с себя звание академика…
Шествие двигалось со стороны Большого проспекта. Серов и скульптор Гинцбург наблюдали его из окна Академии художеств. И тут началось… “Солдатушки, бравы ребятушки” по команде уланского офицера ринулись на толпу… Серов стал лихорадочно зарисовывать увиденное. Гинцбургу сделалось плохо.
Рисунок Серова “Солдатушки, бравы ребятушки! Где же ваша слава?” — напечатал созданный “мирискусниками” в том году сатирический журнал “Жупел”, там же был опубликован и третий портрет царя, вернее, карикатура “После усмирения”.
Редактор СТ
1 Цифры, сообщаемые в № 11 “Правительственного вестника”, опровергает Л. Д. Троцкий в книге “Наша первая революция” (М-Л, 1927. Т. 2. С. 16 ): “Убитые исчисляются сотнями, раненые — тысячами. Точный учет невозможен, ибо полиция ночью увозила и тайно зарывала трупы убитых”.
2 Заранее предуведомлялось, что в воскресенье государь будет находиться в Царском Селе.
“Вечером 9 января в столицу на всякий случай вызвали еще и дополнительные войска из Царского Села” (см. И. А. Муравьева. Указ соч. С. 257.)
3 “Прокурор Петербургской судебной палаты подал 8-го записку на имя министра юстиции, в которой писал, что кому-нибудь из приближенных царя необходимо выйти к народу” (см. И. А. Муравьева. Век модерна: Панорама столичной жизни. Т. 1. СПб., 2001. С. 256.)
4 “Вечером 9 января в столицу на всякий случай вызвали еще и дополнительные войска из Царского Села” (см. И. А. Муравьева. Указ соч. С. 257.)
5 Обращение Л. Н. Толстого представляло проект о мерах пресечения народных волнений через: дарование гражданских свобод крестьянству; упразднение правил усиленной охраны, способствующих закрепощению личности; уничтожение преград к образованию и религиозной свободе. (См. Л. Н. Толстой. Собр. Соч. в 22 т. Т. 17. М. 1984. С. 193–198.)