Повесть
Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2005
Алексей Владимирович Крабов (Филиппов) родился в 1971 году. Закончил Академию им. И. И. Мечникова. Работает на скорой помощи. Живет в Санкт-Петербурге.
Михаил Владимирович Дичев (Дергачев) родился в 1972 году. Закончил психологический факультет СПбГУ. Работает на скорой помощи. Живет в Санкт-Петербурге.
Для соавторов это дебют в “Неве”.
1 Журнальный вариант.
Иногда хочется побыть одному, и это не значит,
что тебе плохо или ты устал от окружающих.
Это значит, что ты просто
соскучился по самому себе.
Начало
Весна — это время, когда после долгого периода сидения под одеялом, где сон — единственно желанное состояние, хоть что-то начинает радовать глаз. Весной, как известно, прилетают подвижные виды птиц, закрываются парки на просушку и из-под снега лезет всякая грязь. Весной некоторые влюбляются, некоторые даже женятся, а некоторые…
Кстати, день рождения у этих некоторых, если брать в расчет Северное полушарие, тоже в основном весной.
25.03. 13.00
По тротуару, стараясь держаться подальше от домов, с которых то и дело срывались микрососульки вперемешку с пунктирными линиями капели, шло хрупкое, завернутое в длинное серое пальто очаровательное создание. Ярко-красные волосы развевались по ветру, и, наверное, только благодаря тяжелым высоким ботинкам на шнуровке сама девушка продолжала свой путь по разомлевшему от весеннего солнца серенькому асфальту. Радость бытия омрачало лишь легкое чувство голода. Она свернула в переулок и, нырнув под водопад весенней капели, взлетела на три ступеньки вверх к распахнутым по случаю солнечного денька дверям продуктового магазина.
— Привет, Саша, что на этот раз? — спросила пышная румянощекая продавщица, обитатель кисломолочного зазеркалья.
“До чего же мне не нравится, когда меня называют Сашей, — подумала девушка и с укором посмотрела на продавщицу, — я ведь Ася”.
— Два глазированных сырка и бутылку тыквенного сока, — произнесла она и показала язык грузчику, который, стоя в дверях подсобного помещения, беспардонно пялился на девушку заплывшими от непрерывных запоев свинячьими глазками, — и пакетик ваш, пожалуйста.
— Заходи еще, — проговорила прродавщица и, переглянувшись с грузчиком, засмеялась.
Ася давно привыкла к подобной реакции со стороны окружающих, но до конца объяснить причину такого отношения к себе все же не могла. Может, дело было в необычной прическе, может, в экстравагантном пирсинге, а может, еще в чем.
“А скорее всего, они просто одуревшие от скуки деграданты”, — делала вывод девушка, когда ей надоедало над этим размышлять.
Давя тяжелыми подошвами хрупкую ледяную корку подтаявших луж, Ася торопилась домой, так как через пятнадцать минут у нее была назначена встреча с клиентом. Она была парикмахером и делала стрижки на дому.
Выиграв сражение с массивной железной дверью парадной, Ася заперла себя в лифте и нажала на кнопку с цифрой четыре. Прямо перед глазами на стенке передвигающегося короба корявым подчерком было выведено: “Просьба на стенках не писать!” Девушка улыбнулась, достала из сумочки маркер и написала прямо под просьбой: “Хорошо, не буду”.
Войдя в комнату, Ася инстинктивно зажмурилась, спасаясь от солнечных лучей, которые проникали в тридцатиметровое квадратное помещение через два незашторенных больших окна, смотрящих своими вымытыми до прозрачности горного воздуха стеклами на юго-восток. Девушка потянулась, сняла пальто, аккуратно повесила его на лакированную деревянную распялку и убрала в огромный старинный шифоньер, доминирующий в комнате над остальной мебелью. Прикрыв дверцу, она улыбнулась своему отражению в зеркале и прочла приклеенную к тыльной стороне записку, оставленную ею самой себе. Записка гласила: “Вытри пыль”.
Ася подошла к батарее, сняла с нее тряпку и вернулась к зеркалу, по дороге прихватив со стола карандаш, которым на той же самой записке обозначила: “Хорошо, вытру”.
“То ли количество пыли по весне увеличивается, то ли ее просто становится лучше видно”, — подумала Ася, взглянув на свою коллекцию, развешанную по стенам комнаты, и прикидывая объем работ.
Коллекция состояла из различных инсталляций, материалом которых служили человеческие волосы, состриженные с голов клиентов и заключенные теперь в стеклянные рамочки. Под каждой работой значились имя владельца волос и дата стрижки. Изображали инсталляции, по мнению Аси, все тех же клиентов, только в весьма оригинальном виде. Некоторые творения являли собой замысловатые иероглифы, некоторые были антропоморфны, а некоторые очертаниями своими и пропорциями напоминали планеты солнечной системы, расположенные в порядке удаления от звезды. Самим Солнцем были собственные Асины красные волосы. Над всем этим большими буквами плакатным пером было написано: “МЫ — ДЕТИ ГАЛАКТИКИ, НО…” Ася пробежалась по всему этому тряпкой и, удовлетворенно прищелкнув языком, отправилась в ванную комнату вымыть руки перед предстоящей работой.
Помимо Аси, в коммуналке проживало еще двое, оба ответственные квартиросъемщики, но, несмотря на это, милые и приятные в общении люди. Дядюшка Эдик, лысый, все время заикающийся пятидесятилетний водитель маршрутного такси, и тетушка Лариса, одинокая (как и Эдик) и безжалостно поедаемая псориазом преподавательца биологии в средней школе.
Итак, Ася вышла в коридор и тут же стала свидетельницей легкой перебранки между соседями, причиной которой был новый, только что поставленный Эдиком шведский унитаз. Суть конфликта состояла в следующем: с незапамятных времен сливной бачок предшественника шведского красавца грезил о славе водопада Виктория и тек безостановочно. Большой беды в этом не было, так как тек он с тихим мелодичным журчанием и функцию свою все же худо-бедно, но выполнял. Неизвестно, какой таракан забежал к Эдику в голову, но, забыв посовещаться с соседями, в очередную получку дядюшка приобрел новый унитаз. С его точки зрения, это был акт доброй воли. Уважая в Эдике мужское начало, женщины были благодарны, но слезно молили доверить установку агрегата профессионалу и ни в коем случае не предпринимать самостоятельных попыток. Дядюшка в порыве энтузиазма оказался глух к просьбам и, выбрав момент, когда соседок не было дома, сделал все сам.
Второпях Эдик не учел конструктивных особенностей нового унитаза, которые не позволяли ему гармонично вписаться в крайне малую площадь туалетной комнаты, вернее, сам унитаз вписывался, но вот пользователь уже нет, и справлять нужду теперь приходилось при открытой двери. Выслушав справедливые упреки со стороны тетушки Ларисы, Эдик ничего лучшего не придумал, как выпилить в этой самой двери продолговатые отверстия для коленей испражняющегося, и теперь из любого конца коридора было видно, занят туалет или нет, а если занят, то кем. Конфликтную ситуацию ухудшало еще патологическое отсутствие чувства юмора у тетушки, которая требовала возвращения прежнего облика туалетному помещению.
— М-можно ф-фанеркой з-з-заделать, — оправдывался Эдик.
— Надо головой лучше думать, тогда никакая фанера не понадобится! — нравоучительным тоном завуча на педсовете произнесла тетушка Лариса, активно подкрепляя свои слова жестикуляцией.
“Если бы у нее в руках была указка, то Эдик наверняка был бы уже пришпилен к стенке, как какая-нибудь крапивница”, — подумала Ася. Она налила себе стакан сока, взяла сырок и повернулась к окну, выходящему во двор. Там в скверике по асфальтовой дорожке двигался желтый детский электромобиль, за рулем которого восседал упитанный карапуз лет пяти. За ним почетным эскортом шли три разномастные собаки, взрослая женщина (видимо, мама) и двое детей на самокатах. Созерцание столь идиллической картины прервал продолжительный звонок в дверь.
— Это к тебе? — раздался из коридора голос тетушки Ларисы.
— Ко мне, ко мне, — ответила Ася и пошла открывать.
24.03. 1.20
— Шурик, Шурик! — визгливый женский голос многократно отразился от кафельного пола, стен, потолка и достиг каморки санитарской, по пути чудесным образом заставив лампы дневного света светиться еще ярче и стрекотать еще громче.
В приемном покое больницы имени святого Куйбышева по всем признакам наступила ночь. Тревожная, бессонная, полная отвратительных запахов и звуков ночь.
— Шурик! — голос принадлежал медсестре Галине Павловне. Она была из тех женщин, чей возраст на глаз определить невозможно даже приблизительно: ей с одинаковым успехом можно было бы дать и семнадцать, и семьдесят.
— Здесь я, — из санитарской, нехотя накидывая на себя зеленый мятый халат, появился худенький молодой человек с заостренными чертами лица, грустными глазами и длинными соломенными волосами.
— Хватит харю плющить, — недовольно проворчала Галина Павловна, обращаясь к санитару, — там “скорая” опять вшивого бомжа привезла. Надо бы его обработать, помыть и побрить.
— Хорошо, — обреченно произнес Шурик и побрел в сторону мужской смотровой, на ходу натягивая оранжевые резиновые перчатки.
В дальнем углу, в специально предусмотренном для подобных пациентов помещении, огражденном железной решеткой, прямо на полу в позе эмбриона лежал бомж. Грязные тряпки, пропитанные всевозможными биологическими жидкостями, заменяли одежду. Серый, пыльный колтун засаленных волос шевелился, как живой, от наполнявших его насекомых.
— Фу ты, дрянь какая, — поморщился Шурик и, взяв бомжа за шиворот, поволок в ванную. Бомж оставлял после себя на кафельном полу мокрый зловонный след.
Освободив от тряпок тщедушное тело парачеловека, для которого слово “помыться” и слово “синхрофазотрон” означало одно и то же, Шурик, прикрывая лицо рукой, с расстояния в два метра начал обрабатывать ханыгу дихлофосом. Несчастные животные толпами стали покидать свое многомесячное пристанище в поисках нового хозяина или смерти на холодных кафельных плитах приемного отделения.
— Ну вы тут разбирайтесь друг с другом, а я пойду подышу, — проговорил Шурик и отправился выкурить пару-тройку сигарет под уже высоким и звездным весенним небом.
Наружные слуховые проходы заткнули мягкие лапки наушников, и в мозг проникла музыка. Такую музыку вряд ли можно было назвать обычной: каждое отдельное произведение являло собой финальные такты известных увертюр, арий и симфонических произведений. Вряд ли кто вынес бы девяносто минут подобной ерунды, но Шурику на это было наплевать. Он считал, что именно в финалы своих шедевров великие закладывали скрытый смысл.
От сигаретного дыма слезились глаза, но Шурик специально не моргал, так как через линзы слез звезды увеличивались в размере, приближались, и вокруг них возникал таинственный ореол, сияющий всеми цветами радуги. Юноша сконцентрировал свое внимание на том участке неба, где без труда угадывались очертания Каcсиопеи. Путешествуя взглядом по косым линиям созвездия, он всегда представлял себе Ее, ведь Она была так же непостижимо далека, как и сами звезды.
Она была героиней его снов, в эту девушку он был давно и безнадежно влюблен. Он абсолютно четко, до мельчайших деталей представлял себе Ее образ, несмотря на то, что в реальной жизни никогда Ее не встречал. Ощущения были настолько сильны, что он ни на минуту не сомневался в Ее существовании. Встретить Ее было целью его жизни.
Весенними вечерами, выбирая для прогулок самые романтические места родного города, под аккомпанемент непрерывно льющихся из наушников финальных тактов Шурик ходил, вглядываясь в лица попадающихся на пути женщин, но никто из них даже отдаленно не походил на его мечту.
— Шурик! — заглушая музыку, прямо над ухом взвизгнула Галина Павловна. — Ты что колхоз в ванной развел? Бомж орет, спать никому не дает, иди брей его.
— Это не колхоз, — проговорил Шурик и, зло посмотрев на медсестру, встал, — это кладбище бездомных животных.
25.03. 15.55
Клиент ушел. Довольная и усталая, Ася плюхнулась на пуфик рядом с настенным телефонным аппаратом, висящим по чей-то непонятной прихоти на уровне роста трехлетнего ребенка.
— Что, с-стрижется к-капусточка? — из соседской комнаты показалось красное, как зрелый томат, лицо дядюшки Эдика, и с некоторым опозданием до Аси дошли пары алкоголя. — Чего-то ты с-сегодня долго, целых три часа.
— Да стрижка, потом мелирование, — Ася устало махнула рукой, — зато на абонемент в фитнесс-клуб заработала.
— В к-какой клуб?
— В спортивный, буду спортом теперь заниматься, — проговорила Ася, встала и направилась в комнату навести порядок, а заодно соорудить очередную инсталляцию, — надо же девушке, которая все еще ждет своего принца, выглядеть подобающим образом.
— Хотел бы я п-посмотреть на этого п-принца, — дядюшка неприлично громко рассмеялся, отчего пары алкоголя еще интенсивнее стали циркулировать в пространстве коридора.
— Придурок, — тихо проговорила Ася и закрыла за собой дверь комнаты, — но посмотреть на принца я бы тоже хотела.
Действительно, как и большинство девушек ее возраста, Ася мечтала о принце, но Асин принц не имел ничего общего с культовыми образами современных романтических героев. У него был белый конь с алыми парусами, золотые волосы, заостренные уши и голубые бездонные глаза, смотрящие на Асю через забрало серебристого шлема с пышным плюмажем.
— Чтобы привлечь внимание принца, надо быть самой принцессой, — Ася критически окинула взглядом свою худенькую фигурку в зеркале, — а так, милочка, довольствуйся свинопасами, да и свинопасов что-то не видать, — девушка горько вздохнула, — все, иду записываться в фитнесс-клуб, туда, где делают красоту. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Трепещите, свинопасы, — в углу скрипнула половица, Ася обернулась на звук и тихо проговорила: — И вы, принцы, тоже трепещите.
Воинственные раздумья были прерваны трелью телефонного звонка, и девушка отправилась в коридор.
— Т-тебя, — протянул ей трубку дядюшка Эдик, всегда первым успевавший к телефону, — с-судя по голосу, п-принц.
— Алле, это ты? — в пластмассовом коммуникаторе послышался противный баритон недавно ушедшего клиента — юноши с нестандартной сексуальной ориентацией.
— Да, я.
— У меня тут для тебя еще клиент есть, я оставил ему твой номер, должен позвонить.
— Спасибо за заботу, — ответила Ася пресным тоном, — буду ждать.
— Абонемент в зал уже приобретен?
— Нет, но сейчас иду.
— Давай, давай, — послышалось в трубке, — встретимся на тренажерах.
Ася вежливо попрощалась и, нажав на рычаг телефонного аппарата, облегченно вздохнула.
— Эдик, — крикнула девушка, обращаясь к звону кастрюль, доносящемуся из кухни, — если мне позвонят по поводу стрижки, то я жду их завтра часов в шесть.
— П-понял, — ответил Эдик, не переставая греметь, — с-сделаем.
“Небось еще один пидор позвонит. Я жду принца, а меня обложили одни ненатуралы”, — с грустью подумала Ася.
25.03. 16.15
Девушка решила прогуляться пешком: ведь фитнесс-центр располагался всего в пяти кварталах от места Асиного обитания, в подвале старинного особняка, где раньше был известный на всю округу магазин “Диета”. Пасущиеся в ближайших сквериках старушки воспринимали метаморфозу как гибельную, негодовали; молодое же поколение проявляло к этому полное равнодушие, впрочем, как и ко всему остальному.
В кухонных беседах “по душам” тетушка Лариса частенько инкриминировала Асе пороки современной молодежи, причисляя тем самым бедную девушку к числу среднестатистических разгильдяев. Обвинения были весьма конкретны: “Ничего не желающие и ничего не умеющие бездуховные бездельники”. На что Ася лаконично отвечала: “Это сериал „Секретные материалы” теперь бездуховный”, поддевая тем самым любительницу жанра научной фантастики.
Итак, Ася шла по залитой солнцем улице, твердо решив привести себя в идеальную физическую форму, как вдруг в ее поле зрения попала необычная парочка. Это были двое пациентов психоневрологического интерната, видимо, отпущенные строгим медперсоналом ввиду стабильности состояния на вечернюю прогулку. Лицо и голова молодого человека, катящего перед собой кресло-каталку, были полностью лишены волос, левый глаз затягивало отвратительное бледно-фиолетовое бельмо, но пухлые слюнявые губы при этом были растянуты в абсолютно искренней улыбке. Пассажир, вернее, пассажирка коляски была безжалостно скручена детским церебральным параличом и в трясущемся кулачке зажимала детский сачок для ловли бабочек. Необычным в парочке было то, что оба они, несмотря на все свои видимые и невидимые недуги, были окружены аурой неподдельного счастья, такого счастья, про которое справедливо говорят: “Не купишь”.
От нахлынувших эмоций Ася забыла, зачем она вышла из дома, и долго стояла, глядя вслед исчезающим в раскаленном солнце влюбленным.
“Она нашла своего принца”, — подумала Ася и, улыбнувшись, зашагала дальше.
Не дойдя пятидесяти метров до заветной двери фитнесс-центра, девушка натолкнулась на вывеску “Тристомагазин” и, абсолютно не задумываясь над целью подобного визита, зашла внутрь. Запахи и звуки, окутавшие Асю, подсказали ей, что магазин торгует братьями нашими меньшими.
* * *
Через пятнадцать минут по той же стороне улицы, только теперь уже в обратном направлении шла девушка с ярко-красными волосами и бережно несла в руках картонную коробку, в которой на продолговатых листьях какого-то тропического кустарника лежали только что купленные Асей на все “фитнесс-деньги” куколки “павлиньего глаза” и “махаона”. Проходя мимо телефонной будки, девушка замедлила шаг и остановилась, глядя на свое отражение в изогнутом стекле. Внезапно вспомнив об одном деле, она достала из сумочки пластиковую карту, вставила ее в автомат и быстро набрала номер.
24.03. 10.30
Несмотря на то, что у Шурика была своя собственная жилплощадь в виде комнаты в коммуналке, он, как и всегда после дежурства, отправился домой к маме. Там не надо было беспокоиться о приготовлении завтрака и чистые носки с трусами всегда лежали на полке. Единственным неудобством во всем этом было то, что мамина стряпня была обильно сдобрена нытьем на предмет неустроенности личной жизни сына (типа: в моем возрасте уже пора внуков нянчить) и отсутствия честолюбивых планов на жизнь (типа: что ты целыми днями шляешься без дела?). Шурик не спорил с матерью и уже давно выбрал самую верную, на его взгляд, тактику, заключенную в вежливом молчании и терпеливом выслушивании родителя. На фоне чего мамины монологи, которые она безуспешно пыталась перевести в диалоги, затухали сами собой. И “бездельник ты неисправимый” плавно перетекал в “кушай, кушай, солнышко мое”.
— Это ты? — вместо приветствия прозвучал не требующий ответа вопрос, как только Шурик закрыл за собой дверь.
— Нет, мама, это, как всегда, не я, а Конрад Карлович Михельсон.
— Чего изволите, Конрад Карлович, яишенку с сосиской или гречневую кашку?
— Пожалуй, что и яишенку, — ответил Михельсон и улыбнулся выбежавшему навстречу белому пушистому кролику Жарику (сокращенно от жаркое).
* * *
— Когда ты подстрижешься и эту дурацкую клипсу из носа вынешь? — судя по началу разговора, у мамы сегодня по плану были мелкие придирки к внешнему виду.
— Сейчас поем, посплю и позвоню Вике: она должна меня на халяву подстричь, — забубнил Шурик, набив рот яичницей.
— Такая хорошая девушка, — запричитала мама, — женился бы хоть.
— Мама, — Шурик даже поперхнулся, — у нее двое детей, большая собака, муж, и муж, между прочим, мой хороший знакомый. К тому же откуда ты знаешь, какая она хорошая, ведь ты ее ни разу не видела.
— Вот так и просидишь бобылем всю жизнь, — не обращая внимания на замечание сына, проговорила мать.
— Ну, пора про внуков песню затянуть, пустить, так сказать, в ход тяжелую артиллерию для полноты убеждений, — Шурик в сердцах бросил вилку на стол и взял пульт от телевизора.
— Ты не понимаешь, дурачок, дети — это счастье, — проговорила мама, грустно посмотрев в окно.
— Что-то ты не выглядишь особенно счастливой, — поддел ее Шурик.
— Воспроизведение себе подобных — это главная задача любого живого существа, в том числе и тебя.
— Меня тошнит от вида беременных женщин, — Шурик встал из-за стола, — спасибо, мама, я пошел спать.
24.03. 18.25
Шурик открыл глаза и ногами сбросил с себя одеяло.
— “ЖЖЖ-жж”, — в оконное стекло билась первая весенняя муха.
— Ты так всю жизнь проспишь, — в комнату вошла мама.
— Ты кому говоришь: мухе или мне?
— Давай вставай, ты обещал позвонить Вике.
— Я не хочу стричься, — Шурик начал искать взглядом штаны, понимая, что под прессингом мамы и мухи продолжение сна невозможно.
— Ты обещал, — мама повысила голос.
— Ладно, ладно, дай прийти в себя, — Шурик встал и побрел в ванную комнату. Там он выдавил пасту из тюбика прямо в рот и, не жалея десен и эмали, принялся чистить зубы.
“Что-то я очень напряжен”, — подумал юноша и, не прекращая процедуры, посмотрел на свое отражение в зеркале. Их глаза встретились. Шурик остановился, вынул щетку изо рта и, опершись на раковину, задумчиво проговорил вслух:
— Никто так искренне и без стеснения не смотрит на меня, как ты, мое отражение. Или так у всех? — вопрос естественно повис в воздухе.
Покинув кафельный приют для одиноких сердец, он вышел на кухню, где мать, вооружившись губкой и облачившись в передник, мыла посуду. Шурик почувствовал угрызение совести и, желая хоть как-то порадовать родительницу, направился к телефону в твердой решимости договориться об изменении прически.
Трубку взяла Вика.
— Как дела, как семья? — шутливым тоном скороговоркой произнес Шурик.
— Не хочу об этом, — мрачно ответила Вика.
— А у меня еще есть желание изменить свою внешность.
— Прости, но я вряд ли смогу быть тебе полезна.
— Это почему?
— Уезжаю с мужем на курорт бороться с депрессией и недостатком солнечной энергии.
— И где же та благодатная почва, на которой произрастают такие удовольствия?
— Мы решили посетить Вьетнам.
— Что, прямо сейчас и уезжаешь?
— Самолет завтра, сегодня сборы, а мне как женщине и этого мало.
— Я же не могу стричься в парикмахерских, — заныл Шурик, — ты же знаешь всех цирюльников, может, порекомендуешь кого-нибудь, кто стрижет на дому?
Вика замолчала, видимо, прикидывая в уме возможные варианты.
— Слушай, могу тебе дать один телефончик, недавно Алиса из “7%” там стригся.
— Давай, давай, — оживился Шурик.
— Правда, я лично с ней не знакома, но отзывы очень хорошие, да и стрижет на дому, как тебе и надо. Записывай.
— Спасибо, Викуля, завтра обязательно ей позвоню, — пробубнил Шурик, выводя маркером на обоях семизначный номер, — счастливого тебе отдыха.
— Ты мне свой-то телефон оставь, а то тебя у мамы вечно нет.
— У мужа твоего Коленьки записан, и привет ему от меня большой с пожеланием скатертью дорожки.
— Сам катись, не спотыкнись, — засмеялась Вика и повесила трубку.
— Шурик, я сколько раз просила тебя не рисовать на стенах, — за спиной послышался голос матери.
— Мам, но ведь это телефон парикмахера, — принялся оправдываться Шурик.
— Да хоть президента, — мать в сердцах швырнула кухонное полотенце на диван.
— Не сердись, — виноватым тоном произнес юноша и, аккуратно заштриховывая корявые цифры, добавил: — Летом я поклею новые обои.
— От тебя дождешься, — проговорила мать и обреченно махнула рукой.
25.03. 17.25
На площадке четвертого этажа Ася поставила коробку на пол, перевела дух и погрузилась в изучение недр большей зеленой сумки с целью найти ключ.
— На лифте больше ездить не буду. Подъем на четвертый этаж — какая-никакая, а тренировка, — проговорила она вслух и, достав из сумки мелодично звенящую связку ключей, ловко сунула один из них в замочную скважину.
Дверь открылась, и Ася увидела в глубине коридора, на креслице рядом с телефоном фигуру крестьянина, видимо, только что покинувшего полотно Питера Брейгеля. Крестьянин сгорбился под тяжестью мотыг и другого сельскохозяйственного инвентаря пятнадцатого века, от него смрадно несло алкоголем, луком и чем-то еще, что абсолютно не хотелось представлять. Впрочем, в руке крестьянина вместо серпа была зажата телефонная трубка, из которой жалобно доносились короткие гудки.
— Здравствуй, жопа, новый год, давно телефон заблокировал? — обратилась Ася к крестьянину и бесцеремонно толкнула его в плечо.
Крестьянин поднял голову, по очереди разомкнул отекшие веки сначала левого, а потом правого глаза, и Ася узнала в доблестном фламандском земледельце своего соседа дядюшку Эдика, на которого упал со шкафа детский велосипед “дутик”, принадлежащий племяннику тетушки Ларисы.
— Во-п-первых… — хрипло проговорил Эдик и, выдержав паузу, продолжил: — И н-наконец, во-вторых, что тоже в-важно.
— Понятно, — сказала Ася, — попробуем более конструктивно. Мне кто-нибудь звонил?
— З-звонил, з-звонил, — буркнул Эдик и уронил голову на грудь, собираясь снова отключиться.
— Не-не-не, — запротестовала Ася, — кто и что?
— З-завтра в шесть п-прийдет, — дядюшка начал отмахиваться от девушки, как от назойливой мухи, — з-зовут Шурик или ж-жмурик, — Эдик премерзко захихикал.
* * *
Ася распахнула дверь в комнату и зашла в ее глубокий зеленоватый, благодаря массивным зеленым шторам, полумрак. Девушка постояла, привыкая к темноте, затем кинула пальто на распялку, хрустнула пальцами и, взяв коробку с куколками, направилась к окну водрузить ее куда-нибудь поближе к солнцу. За гардинами ее встретили заляпанные грязно-серые окна и стоящий на подоконнике небольшой тазик с такой же грязно-серой водой и плавающей в ней тряпкой.
— Здесь вам будет много света… — она потянулась и, весело засмеявшись, подошла к зеркалу, на котором был приклеен желтый бумажный квадратик:
На скалах с утра свет тени гоняет,
А ночью есть темень, и есть полумрак,
И в завтрашнем бдении с тенью за тенью
Кто к нам придет, нет смысла гадать.
— Всякую дрянь вешаю на стекла, что за дура? И еще рисую на стенах, что, как я где-то слышала, тоже нехорошо, — с этими словами Ася взяла маркер и нарисовала между большими, плакатным пером написанными буквами Н и О маленькую двоечку, получилась молекулярная формула.
26.03. 17.55
Солнце с каждым днем все больше преуспевало в нагревании крыш, превращая их в огромные сковороды, на которых из мартовского снега готовилась апрельская вода, свисающая вниз серебряными нитями капели.
По тротуару, загребая ботинками снежную жижу, нарочито чавкая и разбрызгивая ее, шел худощавый молодой человек с растрепанной косматой шевелюрой. Резкий порыв ветра брызнул в лицо Шурику холодной влагой, и он остановился.
— Это, по-моему, здесь, — проговорил юноша, рассматривая смятую в кулаке бумажку, на которой кривым медицинским подчерком был выведен адрес парикмахера.
26.03. 18.00
Оказавшись в полутемном коридоре, молодой человек негромко крикнул:
— Есть кто-нибудь дома?
Ответом была тишина.
По левую руку от Шурика из дверного проема пробивалась полоска бледного света. Молодой человек осторожно открыл дверь, робко вошел в комнату и остановился у огромного зеркала, висящего на стене.
— Это вы пришли ко мне подстригаться? — в зеркале за левым плечом Шурика показалась очаровательное создание, заставившее всю его нервную систему встать на дыбы.
“Это она!” — мелькнуло у него в голове.
— Садитесь, пожалуйста, — создание положило руки ему на плечи и тихонечко вдавило в кресло, — вас, кажется, Шуриком зовут? А я Ася.
— Очень приятно, — растерянно пробубнил юноша, продолжая разглядывать в зеркале ее отражение.
“Это она, это она”, — повторял он про себя фразу, рожденную коктейлем нахлынувших на него эмоций.
— Какую прическу делать будем? — спросила Ася, бесцеремонно зажав его голову в своих ладонях и крутя ее то вправо, то влево.
— Мне бы, барышня, каре подровнять, — проговорил Шурик и улыбнулся, — а то мама очень переживает по поводу моего внешнего вида.
— Здесь когда-то было каре? — улыбнулась в ответ девушка, глядя через зеркало на Шурика своими светящимися глазами.
— Вроде бы да, — промычал Шурик, — правда, это было давно.
— Очень давно, — засмеялась Ася, — но не будем расстраивать маму и приведем вас в порядок, — с этими словами она взяла с подоконника пульверизатор с водой и, направив его на голову Шурика, несколько раз нажала на курок.
Спасаясь от водяного облачка, молодой человек инстинктивно закрыл глаза.
26.03. 18.40
— Давай на затылке сделаем асимметричные ступеньки, — голос Аси заставил Шурика открыть глаза, — это сейчас очень модно, да и тебе наверняка пойдет.
— Давай, что считаешь нужным, — комок в горле помешал Шурику четко выговорить эту фразу, и голос получился хриплым. Светящиеся в зеркале глаза Аси гипнотизировали его. Он бы сейчас согласился на любое предложение девушки.
— Не волнуйся, я уверена, что тебе понравится, — сухое клацанье ножниц, похожее на шарканье подошв об асфальт, сменилось равномерным жужжанием машинки. Пряди волос бесшумно падали вокруг кресла, образуя на паркете замысловатые объемные иероглифы. Шурик, не глядя на них, машинально носком ботинка начал загонять отработанный материал под кресло.
— Эй, не трогай волосы, — голос электрического шмеля над ухом затих, сменившись Асиным.
— Почему? — удивился Шурик.
— Потому что если бы ты был более внимательным и обращал внимание не только на меня, но и на окружающую обстановку, то заметил бы, что на стенах висят инсталляции, сделанные из волос моих клиентов.
— Ты что, хочешь и из меня сделать инсталляцию?
— Из тебя более всего, — ответила Ася на неуклюжий вопрос Шурика и кокетливо стрельнула глазками, отчего тот смутился и покраснел.
— Очень приятно, — все, что он смог проговорить в ответ.
Девушка облокотилась на плечи юноши и, глядя через зеркало прямо в его глаза, едва слышно спросила:
— А хочешь, тебе будет еще приятнее?
Шурик утратил дар речи.
Ася, как фокусник, вытащила из-за спины мягкую парикмахерскую кисточку и начала стряхивать ею мелкие волосы с лица обалдевшего от счастья молодого человека.
26.03. 19.15
Вечерело. Шурик медленно шел по набережной. Нева, местами скованная тисками льда, смотрела на влюбленного юношу пустыми глазницами чистой воды. В голове Шурика кипели вихри и цунами, из которых он мог выделить только одно: “Неужели я ее нашел?!”
28.03. 16.30
Ася проснулась от острого неожиданного ощущения того, что ей снится чужой странный сон. В этом сне она разговаривала с неким Петренко, причем говорила только Ася, сам же Петренко помалкивал. Тут Ася окончательно пришла в себя и поняла, что с Петренко, к счастью, общается вовсе не она, а Эдик, орущий в коридоре в трубку.
Ася вышла в коридор.
— …?
— П-полный бак оставить!
— …
— В ж-жопу с-себе засунь это с-свое извини.
— …!
— С-с-сам пошел! — с силой опущенная на рычаг трубка жалобно звякнула, и пространство коридора наполнилось нецензурной бранью. Эдик, пустив в ход самые нелицеприятные эпитеты, проклинал безответственного Петренко.
— Нельзя же так расстраиваться из-за пустого бака, — восклицания дядюшки были разбавлены упреками вышедшей на шум тетушки Ларисы.
— Да, а Т-ТО д-два?
— Ну, из-за ТО два можно и ядерную войну смело начинать, — к соседям присоединилась Ася.
— Раз-звелось д-дармоедов, — продолжал негодовать Эдик, одновременно пытаясь определить, где у джемпера, который он собирался надеть, лицевая сторона, а где изнанка, — м-мне теперь вместо ли-лиги чемпионов в гараж пе-переться.
— Если для того, чтобы надеть джемпер, вы вывернули его со стороны на сторону два раза, то, значит, можно было и не заморачиваться, — нравоучительным тоном произнесла Ася.
— А если т-три раза?
— Это означает, что вы… — девушка покрутила указательным пальцем у виска.
— Чья бы к-корова мы-мычала, твоя бы мо-молчала, — Эдик, скроив гнусную мину, повторил Асин жест.
— Хватит! — прикрикнула на него тетушка. — Я посмотрю сегодня твой футбол и все тебе расскажу.
— Извини, — Эдик покраснел и потупил взор, как школьник, случайно показавший директору средний палец, — те-тебе, кстати, Шу-шурик утром звонил, п-просил разрешения п-прийти с-с-стрижку подровнять.
— Что ж ты меня не разбудил?
— Я д-думал, что тебя нету.
— Индюк тоже думал, что купается, пока вода не закипела, — расстроилась Ася, — надо было в дверь постучать.
— Извини, — дядюшка развел руками, тем самым признавая вину.
— Ну и что ты ему сказал?
— Сказал, чтобы приходил часам к шести, как обычно, — Эдик наконец напялил на себя непослушный джемпер, — а что, не надо было?
— Да нет, все правильно сказал, спасибо, — Ася отвернулась от соседей и направилась в сторону кухни.
Мысль о том, что через час к ней придет этот немного странноватый тип, взволновала Асю. Само по себе это событие нельзя было назвать оригинальным, но подобных волнений девушка не испытывала довольно давно, наверное, уже около года. Подойдя к окну, она глубоко вздохнула и стала рассеянно водить пальцем по стеклу, рисуя на нем видимые только ее подсознанию замысловатые узоры. Через открытую форточку она услышала, как ветер за окном срывает с карнизов наледь, и та сыплется вниз с хрустальным звоном. Этот звук соединялся с поскрипыванием оттаивающих деревьев, говором оживших ветвей, приветствующих друг друга после долгого сна, и с ни с чем не сравнимым крещендо несущихся по водосточным трубам лавин льда.
“Может, это и есть мой принц? — подумала Ася. — Только не грозный рыцарь с обнаженным мечом и на коне, бравирующий своей мужественностью, а трогательный и нежный маленький принц”.
— Не обижайся на этого алкаша, — за спиной раздался голос тетушки Ларисы.
— И в мыслях не было, — не оборачиваясь, успокоила тетушку Ася и позволила своим губам растянуться в улыбке, — я сейчас далеко отсюда.
28.03. 18.00
На невзрачный, с облупившейся краской коричневый подоконник со второго захода, стукнувшись головой о невидимую преграду, совершил посадку голодный петербургский голубь. Подобравшись поближе к окну, он с интересом начал рассматривать содержимое черной коробки, стоящей на подоконнике с той стороны стекла. Инстинкт подсказывал ему, что в коробке лежат предметы, относящиеся к съедобным, и не только к съедобным, но и к достаточно питательным. На волнистой матовой поверхности одного из них с тупого конца начало образовываться вспучивание, предмет дернулся и сдвинулся с места. Голубь возбужденно повел головой. Вспучивание продолжало расти, и наконец поверхность предмета лопнула. Из образовавшейся щели появились сегментированные конечности, скрученный спиралью хоботок, затем два огромных фасетчатых глаза. Тут внимание голубя отвлек раздражитель — существо, смотрящее сразу двумя глазами. Существо заглянуло внутрь коробки и издало какой-то странный, непонятный голубю звук. Не желая испытывать судьбу, пернатое создание потопталось мгновение на месте, потом расправило крылья и, спрыгнув с подоконника, легло на встречный поток воздуха.
28.03. 18.00
— Ну, и что тебе не нравится? — спросила Ася у Шурика, разглядывая в зеркале безупречную, с ее точки зрения, прическу молодого человека.
— Нет, нет, что ты… — потерялся Шурик, — я только…
— Что ты только? — лукаво улыбнулась Ася.
— Я просто…
— Нет, я вижу, ты очень даже не просто, — девушка перебирала волосы юноши, ощупывая кончиками пальцев кожу головы.
Для Шурика настал момент истины. Вглядываясь в хитрые искорки, прятавшиеся в уголках Асиных глаз, плененный их изумрудным невербальным “Да говори уж”, он ощутил это настолько остро, что тут же выпалил:
— Я просто хотел тебя видеть!
Звенящая тишина, как после взрыва авиационной бомбы, окутала Шурика. Четырехмерное пространство стало абсолютно плоским: время остановилось, комната потеряла объем. И в этой фантастической реальности абсолютно буднично и серо, без ярких интонационных обертонов прозвучали Асины слова:
— У тебя красивый правильный череп, может, побреемся наголо?
“Если когда-нибудь получу высшее образование, — подумал контуженный Шурик, неспособный пока еще отреагировать на столь приземленный вопрос, — то обязательно напишу диссертацию на тему „Женщины как паразиты сознания””.
— Или это слишком экстремально для тебя? — не понимая или делая вид, продолжала допрос Ася.
— Да, — дрогнувшим голосом выдавил из себя Шурик.
— Что да?
— Наголо было бы в самый раз, тем более что лето…
— Тихо! — перебила его девушка.
— Что? — шепотом спросил окончательно растерявшийся юноша.
— Ты слышишь? — Ася взяла Шурика за руку, и они вместе, стараясь ступать как можно тише, подошли к окну.
Из черной коробки, стоящей на подоконнике рядом с наполненным грязно-серой водой тазиком, на них смотрело имаго бабочки, только что покинувшее куколку. Насекомое шевелило усиками и поглаживало задними лапками еще не расправившиеся крылья.
— Ух, ты! — в один голос воскликнули Ася и Шурик.
Их возглас вспугнул с подоконника птицу, которая до этого сидела за окном и плотоядно разглядывала это таинство природы.
Молодой человек, внезапно ощутивший какой-то мощный энергетический поток, исходящий из коробки с куколками, как загипнотизированный, смотрел на процесс раскрытия крыльев насекомого, и как только перед его взором предстало все великолепие необыкновенно яркого рисунка полностью расправившегося крыла, он повернулся к девушке и поцеловал ее…
28.03. 21.00
Гигантская пасть неведомого чудовища, притаившегося где-то далеко за территорией, исколотого стрелами кранов, порта, заглатывала покрасневшее и поэтому уже не такое яркое вечернее мартовское солнце. Ветер нес с залива обрывки морских запахов. Высокое небо, украшенное едва различимыми призраками звезд и бледным молодым полумесяцем, шептало о том, что оно способно дать городу еще одну покрытую инеем и замерзшими лужами длинную морозную ночь.
“Как же все таки хорошо быть лысым, — думал Шурик, неспешно следуя в сторону дома и сжимая в руках ненужную, как теперь ему казалось, черную вязаную шапочку. — Не зря тибетские монахи все как один стрижены под ноль. У меня появился новый орган чувств! Я теперь понял преимущество лысой башки над засаленными длинными патлами! Ведь ощущать кожей головы морозный воздух — это… Это как в проруби искупаться, это как заново родиться, это почти как летать!”
28.03. 21.30
— Если ты не приходишь домой сразу же после дежурства, то хотя бы звони. Я ведь волнуюсь! Или тебе… — не успев открыть перед сыном дверь, начала дежурное мозгопромывание мама, но тут же себя оборвала: — Что ты со своей головой сделал?
— Побрился наголо.
— Это я и сама вижу. Зачем?
— Меня забирают в армию, — пошутил Шурик.
— Какую армию! У тебя белый билет, — мать хлопнула ладонями по щекам румяному повару, изображенному на белом кухонном переднике.
— Мама, вы полный ретроград, — для полноты убеждения Шурик перешел на “вы”, — нынче стригутся налысо не только те, кто идет в армию или садится в тюрьму, а все кому не лень.
— А тебе, я вижу, не лень всякие глупости со своей внешностью вытворять. Сначала эта дурацкая серьга, теперь вот эта прическа.
— Это не прическа, мама, это полное ее отсутствие!
Не удостоив вниманием подобное замечание, мать критически осмотрела голову сына со всех сторон.
— Вообще-то, тебе идет, — закончив осмотр и, видимо, смягчившись, проговорила она, — у тебя череп правильной формы. Только вот на затылке несколько волосков осталось, надо бы убрать. Кто тебя стриг?
— Девушка одна, парикмахер.
— Что за девушка, я ее знаю?
— Нет, но она…
— Что она?
— Неважно, ничего такого, — вспомнив про Асю, Шурик почувствовал, как лицо его становится пунцовым.
— Что-то ты подозрительно покраснел. Давай-ка выкладывай.
— Выкладывать тут нечего.
— А чего тогда красный как рак?
Шурику очень не хотелось обсуждать с мамой то, что произошло сегодня в маленькой комнате с окнами на юго-восток, где на подоконнике куколки превратились в бабочек, где он почувствовал себя счастливым, где понял: он нашел то, что искал так долго, где он влюбился. Правда, зная мамину заинтересованность в данном вопросе, приходилось мириться с тем, что кое-какой информацией поделиться все же придется.
— Она парикмахер, зовут Асей, — скороговоркой начал Шурик, — она мне симпатична, я ей кажется тоже. Все!
— Я хочу с ней познакомиться, — голос матери стал непривычно серьезен.
— Мама, весть о том, что у меня появилась девушка, ты воспринимаешь как весть о начале войны. Ты целыми днями трындишь мне, что хочешь нянчить внуков, и больше всего на свете боишься, что я просижу бобылем всю жизнь. Но теперь выясняется, что появление девушки тебя пугает еще больше. Я тебя не понимаю!
— Я просто хочу с ней познакомиться, — гнула свое мама, — и не надо так нервничать.
— Хорошо, я тебя с ней познакомлю, — Шурик поднял руки в примирительном жесте и направился в свою комнату, — потом как-нибудь.
— Ты есть будешь? — услышал он, уже заваливаясь на мягкий уютный диван.
— Нет, спасибо, мне завтра на работу, разбуди, пожалуйста, в восемь.
30.03. 1.15
Наплыв бомжей, видимо, в связи с потеплением был чрезвычайно велик, и в работе, которую приходилось выполнять санитарам, обслуживающим приемный покой, недостатка не ощущалось. Всех ханыг с серьезными недугами надо было помыть, побрить, подстричь и отправить на отделение. Всех же симулянтов, ищущих бесплатный ночлег, необходимо было в кратчайшие сроки выставить за пределы лечебного учреждения.
Рядом с ванной, наполненной дезинфицирующим раствором, корпел над вместилищем мозга “Человека Вонючего” Шурик. Сдув остатки волос с макушки, санитар ловким незаметным движением сбрил бомжу правую бровь. Бомж очнулся от грез, навеянных суррогатами алкоголя, пробубнил что-то оскорбительное в адрес мучившего его цирюльника и не в силах сопротивляться опять окунулся в тревожный омут забытья. Сбривание правой брови служило своеобразным ярлыком, означающим, что данного пациента обработал именно Шурик. Если же была сбрита левая, то пациент, вне всякого сомнения, побывал в руках санитара-напарника. Количество обслуженных пациентов каждым из санитаров фиксировалось независимым экспертом в лице старшей медсестры приемного отделения и учитывалось в конце месяца при распределении КТУ.
Оставив бомжа под присмотром напарника киснуть в ванной, Шурик вышел на улицу покурить. Шел снег. Крупные хлопья, как мотыльки, летели на свет фонаря, завораживая своим тихим шуршанием того, кому посчастливилось слышать эту последнюю песню уходящей зимы. Долетая до нестерпимо яркого света, они превращались в дождь и мгновенно падали вниз, умножая заливающую мир слякоть. Не обращая внимания на быстро намокающий халат, Шурик сел на скамейку, вдохнул полной грудью влажный воздух и подставил свое лицо холодным поцелуям капель.
— Ася, — тихо прошептал он, — я так люблю твое имя, что произношу его даже тогда, когда тебя нет рядом, но я точно знаю, что ты, так же как и я, смотришь на то, как вода превращается в слезы, стекающие по щекам тех, кто не спит. Если ты не против, я буду произносить его всю ночь. Ася, Ася, Ася…
30.03. 13.45
За окном виднелось высокое голубое небо, с которого через только что протертые прозрачные стекла светило яркое солнце, непобедимое в своем стремлении осветить каждый темный уголок в комнате. На подоконнике в черной коробке на зеленых листьях цветным экзотическим орнаментом расположились бабочки. Ася улыбнулась, невольно залюбовавшись пиктографическими письменами, проступавшими на крыльях.
“Знать бы смысл этих писем — подумала девушка, — быть может, тогда бы я распрощалась с привязанностью к земной тверди и обрела наконец свободу”. Поправляя волосы, она отошла от окна и остановилась у зеркала. Встретившись взглядом со своим отражением, Ася замерла, и в это мгновение раздался стук в дверь.
— Войдите, — проговорила она, не оборачиваясь, и, обращаясь к своему отражению, продолжила: — Все-таки никто так искренне и без стеснения не смотрит на меня, как ты…
— Как я? — за левым плечом в зеркале появился Шурик.
— Как ты… вошел? — смутившись от того, что ее застали врасплох, спросила Ася.
— Сосед открыл, — пожав плечами, ответил Шурик.
— Я еще не готова.
— Я подожду, — улыбнулся юноша, — ты приводи себя в порядок, а я пока покурю на кухне.
— Я быстро, — проговорила ему вслед девушка и, как только дверь за молодым человеком закрылась, скинула с себя халат и принялась одеваться.
Фен-пистолет горячим ветром мгновенно высушил густые красные волосы, щипцы для завивки сформировали крупные пружинистые локоны, увлажняющая эмульсия, не содержащая жира, придала матовость коже лица, дезодорант-антиперспирант выдал гарантию о надежной защите в течение двадцати четырех часов, а питательное молочко на основе масла какао сделало кожу рук, ног, груди и спины упругой и эластичной. Свитер и джинсы моментально спрятали обнаженное тело девушки от посторонних взглядов, и в довершение всего капля духов из маленькой фигурной бутылочки заставила воздух вокруг Аси заблагоухать нежным трепетным ароматом.
— Вот вроде бы и все, — проговорила девушка, и тут взгляд ее упал на выпавшее из поспешно скинутого халата маленькое карманное зеркальце. Ася подняла его и, глядя в отражение, тихо прошептала: — Мне кажется, что только Он смотрит на меня так искренне и без стеснения.
— Можно? — в комнате, не дожидаясь реакции на стук, материализовался Шурик.
Вместо ответа Ася взяла со стола синий фломастер и, подойдя к большому парикмахерскому зеркалу, аккуратно написала прямо на нем: “Можно”.
— Спасибо, — Шурик улыбнулся, отвесил поклон зеркалу, попросил у девушки фломастер и, взяв его в левую руку, нарисовал под надписью “Можно” маленькое сердечко, проткнутое стрелой.
— Ты что, левша? — как бы не замечая сердечка, спросила Ася.
— Да, — признался Шурик, — как в детстве ни переучивали, все равно ем и пишу левой.
— Я слышала, что левшей нельзя переучивать, это чревато…
— Ну, в то время об этом не знали, — Шурик махнул рукой, — да ведь меня и не переучили.
— Хорошо, что не переучили, — Ася взяла красный фломастер правой рукой и, отвернувшись от Шурика, принялась заштриховывать сердечко, — мне всегда нравились люди, которые не похожи на остальных, хотя сама я самая обыкновенная и не представляю, как это можно рисовать и есть левой рукой.
— Ты необыкновенная, — подойдя ближе, прошептал ей на ухо Шурик, — самая необыкновенная.
Девушка почувствовала, как ее щеки заливает румянец, и она, глядя через наполовину заштрихованное сердечко прямо в глаза Шурику, проговорила:
— Весна, солнце, пойдем погуляем.
1.04. 11.20
Утром уснули бабочки, уснули и ни за что не хотели просыпаться, красочными разноцветными пятнами расположившись на зеленых листах. Вернее, уснули они наверняка раньше, но Ася обнаружила их только сейчас и через линзы внезапно выступивших на глаза слез смотрела на эту совершенную, но, увы, уже беспробудно уснувшую красоту.
Ослепительный свет набирающего силу и уже всецело царствующего над миром весеннего солнца не соответствовал настроению девушки, и она, взяв серую тряпку из стоящего на подоконнике тазика с грязной водой, принялась водить ею по вымытым позавчера окнам. Прозрачные стекла приобретали серый, как у тряпки, цвет, и одновременно с ними посерело все в комнате: яркие инсталляции, развешанные на стенах, надписи, сделанные флюоресцентными маркерами, белый потолок и даже переливающиеся волшебными цветами пятна на крыльях мертвых бабочек.
“Хочу, чтобы все всегда было серым. В сером цвете нет никакой радости, но он успокаивает, убаюкивает и не пускает к тебе эту распространяемую весенним солнцем тревогу. Бабочки умерли, и, может быть, совсем скоро и я, так же как они…” — мрачные мысли сломали Асю, она легла на кровать и, уткнув лицо в подушку, заплакала.
Слезы не приносили никакого облегчения, становилось даже хуже; потом в мрачные мысли вторгся доносящийся с кухни оживленный разговор соседей. Радостные тона находились в абсолютной дисгармонии с эсхатологическим настроением Аси, и девушка, промокнув слезы наволочкой, отправилась узнать: какого черта они веселятся?!
Мрачной ноябрьской тучей Ася вплыла на кухню и бросила тень на забрызганный пятнами апрельского солнца линолеум.
— Полюбуйся, — лучезарная улыбка Ларисы разметала хмурь осеннего настроения, — у нас обновка.
— Не об-бновка это, а те-технический прогресс входит на н-нашу кухню сем-мимильными шагами, — встрял в разговор Эдик, до этого внимательно рассматривавший инструкцию на английском языке, — эт-то у вас в г-галантерее обновки, — не унимался он, — а з-здесь с-с-сенсорные кнопки!
На холодильнике Ася увидела белый, обклеенный цветными этикетками куб с прозрачной передней стенкой.
— Вы все-таки купили микроволновку? — спросила девушка. Радость соседей и это загадочное слово “с-с-сенсорные” из очередной репризы Эдика окончательно вынесли приговор унынию.
— Это не м-микроволновка, это ос-свобождение русской ж-женщины от п-пут готовки и ж-жарки над засаленной и с-смердящей газовой п-плитой, — дядюшка тряс над головой инструкцией, как революционер красным флагом над баррикадами.
— Господи, сколько экспрессии-то, — всплеснула руками тетушка Лариса.
— Да пьяный, наверное, — улыбнувшись, предположила Ася.
— С-сделал п-приобретение — имею право, и сие ман-нифестировано на рекламных щитах по всему г-городу, — Эдик на всякий случай понизил голос и слегка подмигнул Асе.
— Ладно, ты и без микроволновки, как показывает практика коммунального общежития, имеешь это право, причем в последнее время почти ежедневно, — Лариса махнула рукой.
— И право-то он имеет каждый день, а микроволновки появляются гораздо реже, — проявила Ася женскую солидарность.
— Им-м-мею п-право, — Эдик почувствовал нарастающий прессинг со стороны женской половины квартиры, из-за чего начал заикаться пуще прежнего.
— Бог с ним, — тетушка сделала примирительный жест, — с твоими правами все ясно, их ни один референдум не отменит, а вот как относительно наших прав?
— К-каких ваших?
— Объясни, как пользоваться этим агрегатом, ты ведь уже полчаса читаешь инструкцию.
— Н-не могу, — замялся дядюшка, — она н-написана на языке, к-которого я не знаю. Думаю, п-придется ис-спользовать метод “тыка”.
— Дурак! — смачно произнесла Ася и достала из картонной коробки дубликат инструкции на русском языке.
— Как есть дурак, — согласилась с ней Лариса и, обратившись к Эдику, продолжила: — Твой метод “тыка” мы уже апробировали на унитазе.
— Плоды пожинаем до сих пор, — добавила Ася, и соседки, забыв про Эдика, склонились над инструкцией.
Паузу в беседе заполнило тяжелое жужжание весенних мух, играющих под потолком в пятнашки.
— Г-готово! — дядюшка издал радостный возглас, сопровождающийся тихим урчанием и поскрипыванием только что запущенного агрегата. Зеленые цифры на маленьком табло бежали, отсчитывая секунды.
— Молодец, — с каким-то сомнением проговорила тетушка Лариса, — сам разобрался.
— И б-буквально через м-минуту, — заулыбался воодушевленный похвалой Эдик, — м-мы сможем в-вкусить п-первое б-блюдо.
— И какое же? — сомнение Ларисы передалось и Асе.
— С-самое п-п-примитивное, — с видом фокусника, собирающегося объяснить зрителям суть своего фокуса, произнес дядюшка, — яйца вс-смя…
Он не успел договорить, так как за его спиной прогремел, в прямом смысле этого слова, взрыв и из белого, обклеенного цветными этикетками куба повалил черный вонючий дым. Потрясенный, шокированный Эдуард присел на корточки и закрыл уши ладонями.
— Быстро выдерни ее из розетки, — завизжала тетушка и, не дождавшись от соседа адекватной реакции, сама произвела это нехитрое действие.
— Болван! — констатировала Ася, открывая окно. Едкий дым мгновенно превратил чистенькую, аккуратную кухню в газовую камеру концентрационного лагеря Бухенвальд, и находиться в ней стало, мягко говоря, невозможно.
— Болванище! — поддержала Лариса, прогоняя дым взмахами полотенца, — как таких придурков земля носит? Надо же, сырые яйца в микроволновку поставить!
— Лучше б ты свои яйца туда засунул, — девушка сорвалась на грубость, но на то, по ее мнению, была веская причина.
— Потрясающая способность все испортить, — продолжала негодовать школьная учительница, — тебя надо изолировать как особо опасное биологическое оружие!
Эдик, похожий на птенца-переростка, выпавшего из гнезда и неспособного взлететь, так и сидел на корточках, закрыв ладонями уши, и не принимал участия в общей противопожарной суете.
— Ты жив? — смягчившись и перестав махать полотенцем, спросила Лариса.
Ответа не последовало.
— Эй! — Ася легонько потрясла дядюшку за плечо.
— Все в порядке, — тихо проговорил Эдик и встал, — просто испугался чуть-чуть.
— А мы, по-твоему, не испугались? — девушка возмущенно всплеснула руками.
— Ты нас чуть всех не спалил! — взвизгнула Лариса.
— Извините, пожалуйста, я ведь всегда хочу как лучше, а у меня все из рук валится. Черт! Я ведь для вас стараюсь! Работаю на этой маршрутке, устал, как долбаный лось…
— Ладно, ладно, не переживай, — Лариса принялась успокаивать соседа, — ерунда, ничего ведь такого не случилось…
— А по-моему, случилось, — перебила ее Ася.
— Что? — в один голос проговорили Эдик и Лариса.
Девушка выдержала паузу и, кивнув на дядюшку, произнесла:
— Он перестал заикаться.
1.04. 12.50
— И когда я уходила, на кухне стояла такая недвусмысленная тишина, которая возникает только тогда, когда встречаются два одиночества, — Ася, закончив рассказ об утренней коммунальной трагикомедии, улыбнулась и пристально посмотрела в глаза Шурику.
— И что, по-твоему, означала эта тишина? — смутившись и отводя взгляд, спросил Шурик.
— Я думаю, они целовались, — засмеялась Ася и, убежав немного вперед, топнула ногой, обутой в тяжелый высокий ботинок на шнуровке, по умирающей на солнце луже. Брызги полетели во все стороны, и в каплях заиграла радуга, окружив на мгновение девушку разноцветным сиянием.
Это сияние оставило отблеск в больших зеркальных окнах здания научно-исследовательского института, украсив собой отраженный там памятник Ф. Дзержинскому, что на Шпалерной улице.
— Я тоже хочу, как они, — крикнул девушке Шурик.
— Лет через тридцать, пожалуй, так и получится, — засмеялась та.
— Я не хочу столько ждать, я хочу сейчас.
Ася подскочила к Шурику и, прежде чем поцеловать его, проговорила:
— Тогда это будет вот так.
1.04. 13.13
После длительного и чувственного поцелуя Шурик пришел в себя только на скамейке в Таврическом саду, куда свернули влюбленные, чтобы срезать дорогу.
“Это самое прекрасное, что произошло со мною в жизни”, — думал юноша.
— Осмелюсь тебе напомнить о конечной цели нашей прогулки, — Ася пихнула локтем в бок разомлевшего на весеннем солнышке Шурика.
— О какой цели? — обалдело спросил тот.
— Мы идем к твоей маме, ты сам хотел, чтобы мы познакомились.
1.04. 14.00
В городе появилась пыль, образовавшаяся из высохшей осенне-зимней грязи; пыль, заставляющая отворачиваться от порывов ветра и щурить глаза, пыль, вызывающая неприятное першение в носоглотке. Коричневые душные тучки гонялись за каждой машиной, с каждым порывом ветра нападали на беззащитных пешеходов и уже не спотыкались об еще оставшиеся кое-где лужицы.
— Хоть бы дождик какой-нибудь непродолжительный полил все это, — Ася зажмурилась.
— А мне нравится, — проговорил Шурик, — только странно все это.
— Что странно?
— Мягкость этого дня, хаотичная размазня образов, звук города, падающий на нас, не имеющий источника свет и этот отвратительный приторный холод ментола во рту.
— Может быть, ты просто боишься представлять меня своей маме?
— Может, я просто люблю тебя слишком сильно? — Шурик обнял девушку.
— А может, я тебя?
Невидимое облако нежности окутало собой влюбленных, не давая подобраться к ним надоедливой пыли и звуку города.
— Мы уже пришли, — торжественно проговорил юноша, указывая на дверь парадной.
— А она не очень строгая? — внезапно забеспокоилась Ася и поправила волосы. — Может, ей не понравится мой внешний вид.
— У тебя самый лучший внешний вид на свете, — произнес Шурик, — а она не строгая, бывают, конечно, перекосы, но у каких мам этого не бывает?
1.04. 15.05
Судя по всему, сегодня в расписании у мамы был этот самый перекос. Она с каким-то непонятным испугом холодно кивнула Асе и, сославшись на неотложные дела у плиты, отправилась на кухню. Через некоторое время тихонько застрекотал параллельный телефон, означая то, что мама решила кому-то позвонить, и следом за этим возбужденный мамин голос, глухо доносящийся из-за двери.
— Что-то она сегодня не в духе, — нахмурил брови Шурик, — пойдем, может, в мою комнату?
— Пойдем, — согласилась Ася.
— Я покажу тебе своего Жарика.
— Какой хорошенький! — обрадовалась Ася. — А почему ты называешь его Жариком?
— Сокращенно от жаркое, — молодой человек потупился, — он был куплен для того, чтобы быть съеденным.
— Ужас какой! — возмутилась девушка и, взяв кролика на руки, нежно прижала к себе.
— Не съел ведь, — проронил Шурик, плотоядно прихватывая кролика за уши.
— Еще б ты его съел! Я бы тогда… я бы сама тебя съела, — девушка села на диван, отпустила Жарика на пол, и тот как ни в чем ни бывало продолжил свои сумасшедшие скачки.
Шурик сел рядом с Асей и, обняв за плечи, откинулся вместе с ней на разбросанные по всему дивану большие, зачехленные в разноцветные мамины наволочки подушки.
— Ты что, — девушка принялась вырываться, — мама сейчас может зайти, неудобно.
— У нас в семье правило: мама не имеет права входить в комнату к сыну без предварительного стука и последующего разрешения, так что не волнуйся, — Шурик еще крепче обнял Асю и, слегка отодвинув рукой красные, как поверхность Марса, волосы, нежно поцеловал девушку в шею.
— Это приятно, — смутившись, проговорила она.
— И так будет всегда…
— Не говори так, — произнесла девушка, — ведь ты не знаешь, как будет всегда. Может, ты сейчас закроешь глаза и, открыв их, никогда больше меня не увидишь.
— В таком случае я больше никогда их не закрою.
Через мгновение комната была заполнена до краев всевозможными оттенками красного.
— Какая красота! — восхищенно произнес Шурик.
— Может, именно так выглядит любовь? — спросила Ася, еще сильнее прижимаясь к Шурику.
— Да, и теперь я знаю это наверняка, — ответил юноша и засмеялся.
1.04. 16.10
— Что такого смешного, молодой человек? — красный цвет внезапно исчез, и прямо перед Шуриком образовался невесть откуда взявшийся плотный, но при этом весьма подвижный лысоватый мужичок в сопровождении двух амбалов с безразличными выражениями на лицах. Все трое были облачены в синие со светоотражающими полосками, так хорошо знакомые Шурику костюмы сотрудников скорой медицинской помощи.
Один из амбалов проследовал к окну и встал там невозмутимо, скрестив руки на груди. Второй остался у двери и лениво кивал головой в ответ на сбивчивую трескотню чрезмерно взволнованной мамы.
Шурик сел на диване и угрюмо уставился на лысоватого. Из глубин памяти всплывало что-то затаенное, однажды уже виденное, но никак пока не укладывающееся в рамки столь прекрасно начавшегося дня.
Лысоватый, видимо, был старшим в бригаде. Не спрашивая разрешения, он уселся на диван рядом с Шуриком и, взяв своими мясистыми короткими пальцами юношу за запястье, принялся считать пульс.
— Так что вас все-таки так развеселило? — спросил доктор и, не дождавшись ответа, продолжил допрос: — Какое сегодня число?
— Не помню, — тихо ответил Шурик и посмотрел в противоположный угол комнаты, туда, где, забравшись с ногами на кресло и прижав к себе испуганного кролика, сидела Ася.
Спутанные красные волосы обрамляли бледное, внезапно осунувшееся, но все равно самое прекрасное лицо на земле. Полные слез глаза затравленно смотрели на происходящее. Такие же бледные, как и лицо, лишь чуть-чуть с оттенком розового, губы шевельнулись, и Шурик разобрал всего лишь три слова. Он не услышал их, он прочел по губам: “Вот и всё”.
— Нет, не всё! — закричал юноша, да так закричал, что на последнем слове “всё” голос его был уже окончательно сорван. — Нет, не всё, — прохрипел он и попытался вскочить с дивана.
“Не давай психиатрам трогать тебя за руки” — гласит народная мудрость. Вот и сейчас под видом безобидного измерения частоты пульса на лучевой артерии лысоватый врач незаметно соорудил хитрую веревочную петлю, которая затянулась мертвым узлом на запястьях юноши, как только тот предпринял активные действия. С виду неповоротливый амбал, стоящий у окна, быстро перегруппировался, прыгнул и, как футболисты, выполняющие подкат сзади, двумя своими огромными ножищами подсек Шурика. Юношу перевернуло в воздухе, кинуло на пол, и он, глухо застонав от внезапной боли, почувствовал, как третий медработник навалился на него всем телом, прижимая к жесткому ковровому покрытию.
— Ася…— еле слышно просипел Шурик, и тут его укусил комарик, маленький пластмассовый комарик запустил свое тоненькое жало в вену на правом локтевом сгибе. Мутная маслянистая жидкость вползла в юношу, и в то же мгновение все вокруг потеряло свой весенний цвет и стало серым, однообразно уныло серым, без чувств и эмоций, серым, как небо в этом обреченном городе. Небо просочилось в окно, заполнило тесное пространство комнаты и растворило в себе уже спокойного и безразличного ко всему юношу.
25.04. 9.35
Равномерный гул голосов, перемежаемый довольно громкими и немного неуместными для данного заведения смешками, доносящимися из-за дверей учебной комнаты № 3, успокоил Кузьму, студента последнего курса мединститута. Он остановился, скинул со спины рюкзак, достал из него мятый, бывший когда-то белым, а теперь ставший цвета слоновой кости халат и вытер им вспотевший от утренней беготни лоб.
“Если бы препод был на месте, они бы так не шумели”, — сделал верный вывод студент и распахнул дверь аудитории.
Голоса моментально стихли, как будто кто-то резко повернул ручку громкости на ноль. Кузьма выдержал паузу, надевая на себя несвежую спецодежду, затем шагнул внутрь. Гомон возобновился, причем с удвоенной силой:
— Стучаться надо! Ты меня до смерти напугал! Хомячкова, где мое зеркальце? У кого-нибудь есть конспект лекций? Привет, Кузьма! Давай, Саша, тасуй и сдавай, ложная тревога, — загалдела со всех сторон неугомонная студенческая биомасса.
— Что на этот раз? — нехотя отодвигаясь и уступая место рядом с собой за партой, спросила подруга и спутница жизни Кузьмы — девушка по имени Кристина. — Мне уже нельзя переночевать у родителей? Когда ты один, ты все время опаздываешь, прогуливаешь или попадаешь в истории…
— Хватит ныть, — Кузьма обнял свою подругу и, отодвинув ладонью роскошные густые черные волосы, звонко чмокнул ее в ухо.
— Сволочь какая! — девушка пихнула молодого человека в бок своим острым локотком. — Я же оглохну…
— Оглохну, ослепну, онемею — это все не на нашей кафедре, — в аудитории как-то незаметно появился преподаватель, звезда отечественной психиатрии профессор Точило, — у нас на кафедре и в клинике лечатся одуревшие. Вы все уже взрослые люди, не первый год, так сказать, в замужестве, и я искренне надеюсь на вашу тактичность и благоразумие. Смеяться, шептаться и задавать вопросы без разрешения на занятиях, а особенно в присутствии наших пациентов категорически запрещено. Нарушителей будем без предупреждения отправлять домой, гарантируя им большие проблемы при сдаче экзамена по психиатрии, который надвигается на вас вместе с летней сессией.
В учебной комнате № 3 повисла мертвая тишина. Негромкий голос профессора, а также пристальный, гипнотизирующий взгляд глубоко посаженных глаз безотказно подействовали на всех. Даже пробная весенняя муха, без устали бившаяся до этого в окно, прекратила бессмысленное занятие и теперь ползла по грязному, немытому стеклу в сторону открытой форточки.
— Очень хорошо, — профессор, удовлетворенный реакцией аудитории, изобразил на лице подобие улыбки, — тема нашего сегодняшнего занятия — шизофрения. Шизо — расщепление, френ — душа. Итак, расщепление или раздвоение души, обозначенное в международной классификации болезней десятого созыва как F20. Запишите, пожалуйста, — Точило отвернулся от студентов и принялся рыться в стопке историй болезней, лежащих на журнальном столике позади его кресла.
Кузьма знаком показал Кристине, что ему не на чем писать, так как тетрадь свою он забыл дома. Девушка пожала плечами, показывая тем самым, что помочь своему не в меру рассеянному избраннику она ничем не может.
— У меня на столе лежат чистые бумажки, возьмите, — не поворачиваясь к аудитории и не прерывая своего занятия, проговорил Точило, — в следующий раз на лбу у себя писать будете. И не мыться до экзаменов, потому что я проверяю конспекты.
— Спасибо большое, — поблагодарил Кузьма и, взяв с преподавательского стола пару клетчатых листков, уселся на место.
— Этиология этого заболевания так до конца и не ясна, — профессор выбрал из стопки нужный ему документ и вновь повернулся к своим слушателям, — по этому поводу до сих пор ведутся споры между представителями различных школ в психиатрии. Еще сам Эмиль Крепелин… — Точило задумался и, беззвучно шевеля губами, уставился на квадрат неба, ограниченный форточкой, через которую секунду назад вылетела та самая муха.
Студенты молчали, завороженно глядя на преподавателя.
— Ну, к истории изучения и терапии этого заболевания мы вернемся в конце занятия, — преподаватель оторвался от созерцания форточки, — а пока один очень и очень интересный случай. Сейчас мой ассистент приведет больного. Просьба вести себя в его присутствии так, как мы с вами договорились, — профессор еще раз окинул аудиторию тяжелым взглядом, давая понять, что про экзамены и сессию он не шутил. — Больной этот уже был у нас год назад, и после проведенного курса терапии мы думали, что полностью его излечили, но, как выяснилось, не тут-то было.
Профессор выпятил нижнюю губу и опять зашуршал историей болезни.
— Итак, поступил он к нам первого апреля, зовут нашего пациента Александр. Информацию о других паспортных данных вам знать не обязательно. Особенность заболевания Александра заключена в том, что он считает себя одновременно и мужчиной, и женщиной. — Точило отложил папку с историей, выдержал паузу и, пренебрегая нормами поведения “учитель-ученик”, закурил сигарету. — Вам не предлагаю, так как это вредно для здоровья, да и неприлично, — усмехнулся он и продолжил: — Александр живет с мамой и работает санитаром в небезызвестной вам больнице Куйбышева. В этом промежутке времени он мужчина. Он думает, одевается и ведет себя как мужчина, но у Александра есть комната в коммуналке, где он иногда бывает, устав или от мамы, или от своего мужского облика, и там он преображается: надевает женский парик, юбку, иные женские аксессуары и пользуется косметикой. Саша занимается парикмахерской деятельностью, и у него даже есть своя клиентура.
— Что же плохого в том, что человек живет вот так вот на два фронта? — игнорируя запрет, выступила Кристина.
— Вы не дослушали, — как бы не заметив грубого нарушения правил, проговорил профессор, —заболевание осложнено галлюцинозом, где мужская сущность Александра питает платонические чувства к его женской сущности и наоборот. Это состояние не поддается критике, и Александр не понимает, что он влюблен сам в себя. Меж тем… — профессор жестом остановил Кристину, которая попыталась опять несанкционированно выступить, — меж тем интеллект Александра полностью сохранен, и это характерная черта шизофрении, во всяком случае, на начальных этапах, как и тот факт, что сам бред тщательно продуман и обоснован, да так, что не придерешься. К примеру, Шурик, когда он мужчина, заядлый курильщик, со слов матери, выкуривает до двух пачек в день, — Точило затушил свой окурок в огромной черной пепельнице, стилизованной под уродливого толстолапого паука, — а когда его женская сущность — Ася берет верх, он не курит вообще. Со слов соседей по коммуналке, у него и пепельницы-то дома нет. Далее, и это очень интересно, с рождения Шурик — левша, хоть его и пытались переучивать, а, так сказать, его вторая половина Ася — правша. Свидетельство этому: опрос матери и соседей, а также многочисленные надписи на стенах его комнаты, сделанные одним и тем же человеком, но двумя разными почерками. В той же комнате, любопытнейшая вещь, — профессор цокнул языком, — на подоконнике стоит тазик с грязной водой и тряпкой. Когда у Александра, то бишь Аси, плохое настроение, он пачкает стекла, чтобы все вокруг тоже выглядело унылым, а когда хорошее — начисто их моет.
— Зачем же его лечить? — взяла все же слово Кристина, — ведь такой интересный, разносторонний человек, и, мне кажется, он имеет право любить сам себя.
— Человек остро галлюцинирующий не в состоянии себя полноценно обслуживать. Более того, он может представлять опасность для окружающих, ведь никто не знает, что ему привидится в следующий миг и какие голоса или образы будут им править. Такие люди, согласно законодательству, подлежат принудительному лечению в психиатрической клинике, хотя я… — профессор окинул студентов каким-то грустным, уставшим взглядом, — я лично не вижу в бреде Александра какой-либо угрозы. Но, увы, закон есть закон. Мы будем его лечить и, я надеюсь, вылечим. Сделаем из него, так сказать, полноценного члена общества. Да и мать его очень об этом просит.
— А кто определяет… — начала было девушка, но тут дверь скрипнула и открылась.
Профессор, обращаясь в основном к Кристине, шикнул и поднес указательный палец к губам. В аудиторию вошли двое: румянощекий пышноусый ассистент — карьерист, кандидат медицинских наук с очень подходящей для психиатра фамилией Дементьев (вероятно, от слова деменция — безумие) — и худенький юноша с заостренными чертами лица и коротким ежиком соломенных с проседью на висках волос. Нос юноши украшал экстравагантный пирсинг, в руках был зажат красный женский парик.
— Ну, как наши дела? — обратился Точило к ассистенту.
— Уже гораздо лучше, — залебезил тот, усаживая Шурика на специально приготовленный стул в центре комнаты, — самочувствие хорошее, аппетит в норме, галлюцинаций почти нет…
— Что значит почти? — перебил профессор.
— Во время вечерних прогулок он отделяется от остальных и, со слов санитаров, беседует сам с собой.
Точило внимательно посмотрел на пациента и покачал головой.
— Ты еще встречаешься с Асей? — спросил он у Шурика.
Сидящий на стуле пошевелился и, не поднимая головы, опущенной на грудь, еле слышно ответил:
— Нет.
— Он у нас молодец, — опять застрекотал Дементьев, — мы с ним обязательно вылечимся. Вот только с париком расстаться пока не может, а если отбираем, то тревожным становится, плачет.
— Не надо отбирать, пусть так, — произнес профессор и обратился к студентам: — Вопросы будут?
— Можно спросить у Александра? — поднял руку Кузьма.
Профессор поморщился, но, пристально посмотрев на студента, кивнул головой.
— А ты хотел бы снова с ней встретиться? — спросил Кузьма.
— Протестую, профессор… — начал было Дементьев, но Точило, подняв ладонь, остановил его.
Шурик съежился, затем посмотрел на Кузьму большими и грустными, наполненными галоперидоловым туманом глазами и тихо проговорил:
— А ты как думаешь?
5.05. 20.20
Они встречались уже больше месяца, несмотря на то, что, казалось бы, весь мир пытался им помешать и все люди, населяющие этот мир, пытались их разлучить.
Бархатный майский ветер нежно перебирал красные, как поверхность Марса, волосы Аси. Теплые желтые стены знакомого здания приветливо отдавали накопленное за день тепло. За высоким забором, вдоль которого шли влюбленные, тихо текла река, аккомпанируя им своим молчанием. Робкие полеты первых насекомых, свежесть листвы, все это пробуждение природы гармонировало с рождением настоящих чувств. Влюбленные проводили вместе все свое время.
“Как мало и в то же время как много нужно человеку для счастья”, — думал Шурик, обнимая худенькие плечи самого дорогого создания во вселенной.
— Расскажи что-нибудь, — попросила Ася и еще теснее прижалась к нему.
— Если бы все слова, которые я хочу тебе сказать, выложить в одну линию, то она наверняка закончилась бы где-нибудь в созвездии Волосы Вероники, — проговорил, улыбаясь, Шурик.
— А почему она вообще должна закончиться, и кто такая эта Вероника? — подыграла ему Ася и притворно надула губки.
— Чтобы она не закончилась, я должен промолчать.
— Почему?
— Потому что только молчание может продолжаться бесконечно, только молчание и наша любовь.