Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2004
Капышев Геннадий Константинович уже публиковался в “Неве”. В ближайшее время в издательстве “Журнал └Нева”” выходит его сборник рассказов “Распутица”.
НЕВЕЗУЧАЯ
Начиналось-то все хорошо. В субботу, днем, Вадим принес в подарок щенка. Дома находились Мария и Витюша, сынишка ее племянницы Нинки. Та болталась где-то, а Вадик заявился к ней, он давний дружок. Собственно, квартира вовсе не их: прописаны сестра и мать Марии, только они отсутствовали.
У Нинки жилье в центре Питера, но там она не живет. Явочным порядком, по-наглому, против воли близких, занимает бóльшую из трех комнат тут, в Автове. И вообще, в свои тридцать лет, имея девятилетнего сына без отца и алиментов, Нинка нахально бездельничает. Да и всегда не хотела работать, и ей удавалось… Кормилась со стола родственников, а порой оказывалась на содержании у Вадима, продолжавшего любить ее, к удивлению окружающих. Однако и его не ценила, вела себя так, что их отношения часто обрывались, и разрывы раз от разу все более затягивались. О своем сынуле не думала, знала: побеспокоятся близкие.
У Марии однокомнатная в трехэтажке, на Санкт-Петербургском шоссе, перешедшая от четвертого мужа, умершего. Сдает ее внаем, и вырученные деньги быстро тратит до копейки с сожителем Сергеем, на его площади и обитает. В Автове появляется урывками, когда денег нет вовсе. Наезжает внезапно и без радости для родных. О работе, в свои пятьдесят, напрочь забыла. Хотя давным-давно, окончив медучилище, пару лет протянула в психбольнице. Да потом все что-то мешало: то семейные дела, то бог знает какие препятствия…
А хозяевам квартиры — Татьяне и Вере Ивановне — самим жить стало трудно, заботиться же о Витюше, Нинке, Марии — и подавно. Таня — с началом рыночных передряг потеряла работу на заводе и какое-то время получала пособие на бирже труда. Время от времени подряжалась шить на дому, выполняя за полцены заказы знакомой портнихи, имевшей постоянную клиентуру. Но после пятидесяти уже перестала думать о работе и живет как придется, благо один военный пенсионер помогает, чем может. Вера Ивановна когда-то была труженицей, ударницей, а теперь, в 80 лет, что ж с нее взять?!
…Итак, в тот день Вадим притащил щенка.
— А Нинули нет?.. Ну, да ладно, мы без нее… Вот, Витек, держи-ка… А тебя, песик, как звать? Может, Дик?.. Только что нашел под своей машиной, когда в универсам заходил. Бери, Витек, дарю! Владей, играй, расти! Пес — друг человека!
Витюша обрадовался. И Мария, от сохранившейся сентиментальности, поначалу порадовалась за своего внучатого племяшка, но тут же опомнилась:
— Вадим, а кто кормить-то будет? За квартиру, за телефон, за Нинкину комнату давно не плачено: доходов — всего пенсия мамина!..
— Марья Петровна, щенок-то какой! Жалко на улице оставлять, а я — все в бегах! Сами знаете. А Виктору — польза. Но если вы против — такого щенка завсегда можно отдать, а то и продать!.. Вот возьмите, на пока, сосиски ему. — Вадим, всегда обходительный, симпатичный, счел свои доводы убедительными и скрылся.
Мария смотрела, как играет Витюша, и, поскольку в трезвости была, трезво соображала: “Ну, Витя — рад, ребенок! Нинке, пожалуй, без разницы будет, не ей же собаку кормить! Она сама нахлебница, и сынок у родных на руках растет. Но вот обрадуются ли такому подарочку сестра и мать?”
Вскоре вернулась из поликлиники Вера Ивановна и, увидев щенка, расстроилась:
— Собачка хорошая, красивая; а обуза-то впредь, чай, моя будет?.. Вот ужо приедет Таня, все и скажу!..
А Татьяна, еще третьего дня, уехала в Псковскую, на недельку. Там Вера Ивановна (в деревне, где когда-то сама родилась) давно приобрела и привела в порядок домишко. Затем ежегодно, в дачный сезон, занималась огородом и растила внуков, а в последние годы — правнука Витю. Вот Таня и поехала со своим пенсионером проверить, что же там стало после зимы, да поправить, если надо, перед выездом на летнее время. Так что приходилось ждать.
Назавтра — Нинка еще не вернулась — Вера Ивановна выдала Марии деньги: послала за хлебом в универсам. Та согласилась — отчего ж не пойти, раз деньги дали и жрать хочется — и увидела на водосточной трубе соседней пятиэтажки объявление:
“Пропал щенок: порода — пудель, возраст — четыре месяца, окрас — абрикосовый, кличка — Аким. Того, кто нашел или видел щенка, просим срочно позвонить по телефону. Хорошее вознаграждение гарантируется!”
И на той же бумажке, внизу, отрывные талончики с номером, для желающих.
“Матерь Божия! Это же о нашем щенке написано!” — ахнула Мария, оторвала сразу два талончика — и ходом в магазин. А там, на стекле у входных дверей, точь-в-точь такое же объявление. Она сообразила: “Хозяева щенка живут поблизости и будут искать… а Витюша и вчера, и сегодня с ним во двор бегал… надо б скорее маме сказать!” Быстро купила по две буханки черного да белого, прибежала домой и в комнате, без Вити, сразу выложила новость Вере Ивановне.
— Мам, во дела какие! Собаку нашу ищут вовсю! По этому номеру позвонить просят и вознаградить хорошо обещают! Что делать будем, скажи?! Нинки все нет, и Таня вернется не раньше завтрашнего… А хозяева, видать, за щенка переживают, раз хорошо заплатить предлагают… Надо б Витюшу позвать и ему рассказать, а то он во двор со щенком… Да и Вадиму позвонить, он собаку принес, а сейчас ее вроде бы возвращать придется.
— И думать тут нечего, — Вера Ивановна явно обрадовалась возможности освободиться от обузы, — объясни по номеру все как есть и Витюше накажи, чтоб дома сидел. Ни Нинку, ни Таню ждать нечего, коль собаку хозяева ищут. А Вадим сам все заботы нам передал, мы ему потом объясним. Сейчас и звони!
Мария позвонила — хорошо, хоть телефон за неплатежи еще не отключили, — и выяснилось, щенок оказался тот самый! Где и когда потерялся-нашелся, а также внешний вид совпадали полностью. Да и на кличку Аким он, кажись, отзывался…
Скоро в квартире появились хозяева щенка: молодая пара с девочкой-школьницей. Она и упустила Акима накануне, увлекшись разговором со своими сверстницами, второклашками, около универсама, где мороженое покупали.
Наблюдая со стороны, трудно было определить, кто радовался встрече больше: хозяева или щенок! Хозяин, поблагодарив, вручил деньги. При этом он не спросил, сколько с него за хлопоты, а просто достал из бумажника и положил на стол.
Мария и предполагать не могла, что вознаграждение окажется больше пенсии матери. А потому в свою очередь рассыпалась в благодарностях. И Вера Ивановна, все время находившаяся рядом, но в разговор не встревавшая, осталась довольна.
Проводив щедрых людей, женщины решили разделить деньги на две части: одну истратить сразу же на продукты — близилась поездка с Витюшей в деревню, а другую отдать Татьяне на расходы, то есть опять же для мальчика.
Так и поступили. Мария вновь отправилась в магазин, но уже при деньгах и с хорошим настроем, чуть ли не пританцовывая. Купила одной, другой, третьей крупы, макарон и консервов мясных — все на природе сгодится. А также картошечки, селедочку, маслица, колбаски, всего понемногу, к столу. И — не удержалась, да и повод какой! — бутылочку белой.
К вечеру сели за стол. Нинки еще не было. Мария захмелела, душа радуется, и Вера Ивановна от рюмочки не отказалась… Ну, а Витюша на аппетит не жалуется, растет паренек, за столом на него смотреть приятно.
Вот тут Нинка и явилась.
— О-го-го, пир горой?! Тетя Маша, на какие шиши? — И к столу, на закуску навалилась. В другое время, еще месячишко назад, она набросилась бы и на пузырек. А теперь нельзя: Вадим настоял, чтоб закодировалась, — вот и боится.
Мария радостно поведала о свалившихся на них нежданно-негаданно собачьих рублях. Вера Ивановна согласно кивала. А Витя норовил добавить, что такую собаку он тоже хотел бы держать.
Дальше все пошло наперекосяк.
— Теть Маша, — начала племянница, — ты сколько уже промотала деньжат? Так что остальные гони-ка сюда! Вадька и Витька — мужички мои, вот и денежки мне гони, те-туш-ка!
Еще днем оставшуюся половину денег спрятала у себя мать до возвращения сестры. Мария стала подробно объяснять, как они вместе с бабушкой решили распорядиться деньгами, какие из припасов уже закупили, остаток же будет передан Татьяне, как только вернется домой…
Нинка, сообразив, что денег ей не видать, слово за слово, начала попрекать тетку бутылкой, украденной, мол, у нее. А затем и вообще разошлась, рассвирепела, вцепилась ей в волосы…
Такого, конечно, никто не ждал. Вера Ивановна пыталась было образумить внучку, но, зная ее буйный нрав, сама испугалась и скрылась в своей комнате, забрав Витюшу и заперев дверь на замок. А племянница с теткой подрались, и всерьез…
Нинке в драке придавала силы злость за постоянное безденежье, ставшее повседневным, как бы по вине других. Марии — ощущение обиды за незаслуженные обвинения. Сильнее оказалась молодость. И хотя из потасовки вышли потрепанными обе, но у тетушки, кроме синяка под левым глазом, потекла кровь из тут же вспухшего носа. Продолжая переругиваться, разошлись по комнатам: племянница — как уже давно считала! — в свою, а тетка — в Танину.
Наконец шум в квартире затих. Время позднее. Мария ворочалась с боку на бок, никак не заснуть. Одолевала жалость к себе: “И чего родилась такой невезучей?! С какой стороны ни смотри, все кувырком…” И, словно объясняя кому-то свою жизнь, ворошила и ворошила минувшее…
Сразу после школы, поступив в медучилище, влюбилась и вышла замуж за Омара. Красивый узбек из Ташкента учился в Ленинграде, готовился на режиссера в кино… Да вот стал фарцовщиком, покатил на пять лет в лагеря. А ее оставил с маленьким Вовиком на руках… Родители Омара сразу примчались, уговаривали отдать внука на воспитание. И она согласилась: условия жизни у них, в Ташкенте, не сравнить. Давно не знает о них ничего.
Потом, работая медсестрой в психбольнице, повстречала Андрея, моряка-рыбака. Появился сын Славик. Но известно же, как с моряками жить: встречи и расставания, ожидания и переживания… А когда муженек на берегу — то у них гости, то сами в гостях…
И от всего благополучия остался пшик: в частых ожиданиях случалось прикладываться, благо выпивка в доме всегда была. Распалась семья. Осталась одна, без мужа и сына.
Лечили в принудиловке — целых два года понапрасну мучили… Там и нашелся третий — Михаил, тоже прошедший курс… Только он слабый был, прожила с ним всего ничего: вскорости помер.
И опять одна, пока не вышла за Василия. Неплохой мужик, да туберкулез подрубил… Вот и сошлась с соседом, квартиру — внаем.
Квартира, квартира… Мать получила первую площадь в подвале на Выборгской стороне, когда после войны вырвалась из Псковщины и начала работать дворником. Там родились они, сестрички-близняшки, и, рано потеряв отца, продолжали ютиться втроем все школьные годы, а после появились Омар и Вовик. Может, из-за тех условий ее красавец узбек пошел фарцевать, и распалась семья…
Наконец по городской очереди дали двухкомнатную на Охте. А вскоре мама встретила хорошего человека, расписалась, переехала жить к нему. И она с сестрой, обе — кровь с молоком, одновременно оказались замужем. Родились дети, ровесники: у Татьяны — Нина, у нее — второй сын Слава. Вместе стало тесно. А тут случилось с отчимом… и провели сложный обмен.
Ей досталась однокомнатная, а родственники съехались в Автово. В отдельной квартире, с морячком Андрюшей да маленьким Славиком — сперва вздохнула свободнее. Да ведь трудно же в напряжении жить, вот и приходилось расслабляться спиртным… Когда осталась одна и лечилась — жилье потеряла…
Пришлось вновь тесниться, в комнатенке Михаила. Хотя и в центре города, а толку с того? Коммуналка вроде колхоза! Правда, после Миши, когда вышла за Васю, комнату удалось продать… почти за гроши… незаметно все ушло, как в песок.
Да и у родни не заладилась жизнь. Сестра осталась без мужа, с дочкой и матерью, а затем и Витюша прибавился… Но, слава Богу, она опять вышла замуж, приняв Бориса к себе и отселив Нинку в его комнату. Та поначалу обрадовалась: свободная жизнь наступила. Порезвилась в охотку. Но ей, стерве, что-то жрать и одевать надо, а работать — ни в какую! И только не стало Бориса — приперлась к родным, кровь отравлять.
Конечно, Васина однокомнатная неплохая. Жаль, он рано сгорел, приходится сдавать: жить как-то надо. И хорошо, хоть рубаха-парень Серега есть, какой-никакой…
Вот и получилось: и мужья были, и два сына, и, нечего греха таить, любовники имелись… А настоящей-то жизни не было и, пожалуй, уж не будет. “Невезучая я…” — так о себе давно решила Мария. Жизнь вроде долгая, бывало всякое, а главное-то промелькнуло мимо, не догнать…
…Уснула она лишь под утро и проспала целый день. А к вечеру, из Псковской, вернулась Татьяна. Узнав домашние новости, очень обрадовалась нежданным деньгам, но сестре все же высказала:
— А ты, Машка, могла б и не пить… Тогда б и драки с Нинкой не вышло… А вообще-то, надоело мне все, поезжай-ка завтра к себе. Так-то лучше для всех будет.
Вот и опять обида Марии, вот и старайся делать добро…
Наутро Мария отправилась домой. В трамвае кондуктор, пожилой мужчина, оценив ее “боевой вид”, махнул рукой, — спасибо, не высадил вон, безбилетницу.
Вышла на конечной остановке Стрельна и направилась вдоль шоссе, по обочине, к дому. Местного автобуса ждать не стала: ехать-то всего три малюсенькие остановочки, а ругаться с кондуктором… Весеннее солнце не радовало, на душе обида и горечь. Миновала остановку, другую. Уже виден мост через речку Стрелку и за ним ее квартал трехэтажек.
“Эх, если б сейчас Серега бутылочку выставил… Да откуда ж ему… А так хочется…” — нахлынуло на нее.
Внезапный автомобильный сигнал смел ее с обочины к кювету — на Петродворец, чуть шелестя шинами, пронеслась иномарка с затемненными стеклами. Мария сгоряча выматерилась вслед и, отходя от испуга, все больше озлоблялась: “Вот развелось сволочей! Простому человеку и на обочине места нету!..”
ВАСИЛеК
Из армии Василек писал домой редко и кратко: мол, здравствуй, мам; жив-здоров, погода хорошая, вот бы и кормежку такую же; подробнее в следующий раз, а пока что с приветом, целую…
Валентина обижалась: следующий раз наступал не скоро, и письмо оказывалось точно таким же, только дата стояла другая. В свою очередь она сообщала обо всех новостях и просила: подробнее, сыночек, как, что… Помогала ему деньгами, понемножку, сколь могла, при своей небольшой зарплате.
Сын не возражал, но все оставалось по-прежнему — до завершения службы.
Валентина считала последние недели, денечки, и вот рано утром, в будний осенний день — долгожданный звонок. Она открыла дверь. Ее Василек и… беленькая миловидная девушка.
— Знакомься, мам! Моя жена — звать Вера!
— Здрав-ствуй-те… здрав-ствуйте!.. Вместе приехали?.. Ну, что же у дверей… Проходите… Ой, да что ж это я?!. Дайте-ка обниму! — с дрожью в голосе говорила Валентина. Обняла сына, невестку и расплакалась.
Она суетливо частила, что сейчас, мол, слетает в магазин, соберет на стол… И что ванна в порядке… после дальней дороги… Говорила и все разглядывала: сына — открыто, невестку — тайком.
Позже, помывшись, одевшись в домашнее, что подошло, сидя за столом, Василек неспешно объяснял Валентине:
— Так вот, мам, Вера-то из Урюпинска. И мать там с сестренкой. Я — рядом служил. Ну, ихняя швейная фабрика взяла шефство над нашей частью. Вот девчата с фабрики и приехали к нам зимой, на 23 февраля. Тогда и познакомились, встречаться стали… решили пожениться, а после службы — в Ленинград. У нас же площадь… Домой я не сообщал, чтоб не расстраивать тебя. В письме-то много не скажешь. А как говаривал наш старшина: “В личной беседе все вопросы можно обсудить да на все ответы получить!..” Мы и записались там, чтобы расходов на дорогу меньше. Переезд — оттуда досюда — дальний, а солдатская семья — бесплатно. Так-то, мам!.. Можешь поздравить нас!..
Валентина поздравляла молодых, желала счастья, и спрашивала, и слушала, и что-то говорила сама… Но, помимо ее воли, в глубине, свербил обидный вопрос: как же мог поступить так — ее родной сын?!. Слышала о подобных случаях, но то — с другими… А тут женился, ничего не сообщил матери не кто-нибудь, а ее Вася! Да нет же, он и теперь для нее не Вася, а родненький Василек!
Вечером, после смены, заглянул давний приятель Валентины, Иван Михайлович. Она, еще утром, позвонила на комбинат, договорилась о трех днях отгулов. Тогда же сообщила Ивану новость, попросила зайти вечерком: без нажима, в обход, узнать планы детей на дальнейшую жизнь, мужику это дело сподручнее…
Посидели за столом вчетвером. Иван основательно потолковал с молодыми о том о сем, об их взглядах на совместную жизнь. Вера рассказала о себе, о родне, еще — о желании ее матери, Капитолины Сергеевны, приехать в Ленинград познакомиться со сватьей. Василек говорил: планы есть, но сперва, как водится, ему надо б отдохнуть от службы армейской, а уж потом, осмотревшись, решать…
Наговорились, Иван отправился домой, молодые — в комнату Василька, теперь ставшую ихней. А Валентина еще долго прибирала стол, мыла посуду и легла за полночь. Но остаток ночи провела без сна. Хорошо, что утром не надо на работу.
Василек родился поздним и — третьим. Он появился на свет, когда Валентине перевалило за тридцать пять, от второго мужа, Гриши Новикова. До того была замужем неудачно. Родившиеся в первом браке девочки умерли в младенческом возрасте. Вся материнская любовь досталась единственному сынку.
Как всякая мать, Валентина желала своему сынуле лучшей доли, чем выпала ей самой. Она в своей жизни, хоть и родилась в благополучной ленинградской семье, успела хлебнуть лиха.
В тридцать шестом, когда ей минуло девять, погиб отец — партиец, руководитель из рабочих. И хотя их семью — мать, бабушку, Валентину, сестру — не выслали, в жилплощади потеснили изрядно…
В блокаду, тринадцатилетней девочкой, устроилась на прядильно-ниточный комбинат, да так и осталась там на всю жизнь — более сорока лет за небольшую зарплату, у грохочущих станков. А тогда — Валентина и мать чудом выжили, бабушка и сестренка — лежат на Волковском. Как блокадница Валентина Ивановна получила медаль “За оборону Ленинграда” и тем гордилась.
Ее бывшие мужья оказались выпивохами. Так и разошлись их пути-дороги… Растила сыночка одна.
Василек пробовал поступать в текстильный, но студентом стать не удалось. Имея отсрочку от призыва, начал было учиться слесарному делу, на том же комбинате, однако овладеть специальностью толком не сумел, призвали на срочную, попал в стройбат.
После приезда молодых миновал месяц, другой. Валентина, предварительно разведав обстановку на комбинате, спросила сына, что же собирается делать молодежь.
— А мы думаем, мам! Пока только думаем… Одно скажу, что на комбинат не хочу; да и Вера по своей специальности на фабрику швейную не хочет. Время, мам, другое! Перестройка! Сегодня не на завод, в кооператив надо. Работа — та же, а деньги… Я с ребятами толковал, обещали помочь, пристроить в стоящее местечко. Обоих.
И правда, через пару недель Василька взяли торговать сигаретами в табачный киоск, он начал выдавать какой-никакой рублишко на общий стол, Валентине в расходах полегче стало. Да и Вера собиралась куртки-ветровки шить в каком-то маленьком кооперативе. И все уже шло к тому, но в последний момент выяснилось, что ей устраиваться поздненько: беременна. А молодые и не думали, как скоро это может на работе сказаться.
В Питер, ко времени, прикатила Капитолина Сергеевна, познакомилась со сватьей, с городом и осталась дочке помочь.
Вера благополучно родила девочку, назвали Аленушкой.
Валентина, чтобы не стеснять молодых, расписалась с одиноким Иваном и переехала в его двухкомнатную квартиру. И Капитолина Сергеевна подалась в свой Урюпинск — готовилась замуж младшая дочь. Молодая семья могла устраивать жизнь без помех…
Работая по торговой части, Василек заимел знакомых “челноков”, хорошо зарабатывавших на поездках в Польшу. Одни из них занимались куплей-перевозкой-продажей товаров; другие же возили туда породистых щенков, а оттуда — товары. Коммерция щенками сулила большую прибыль — при условии наличия немалых средств и нужных связей как здесь, так и там.
Василек приобрел молоденькую сучку породы ротвейлер и начал кататься в Польшу, но пока без щенков, с товаром. Новое дело пришлось по душе. И хотя прибыль получалась еще невелика, оставил торговлю в киоске, стал челноком…
В Польшу Василек ездил не один, в компании. Вера и Валентина знали его ребят, соседей по дому. Однажды из очередной поездки возвратились все, кроме Василька. От расспросов уклонялись: мол, остался на время, позвонит сам…
Наконец последовал долгожданный звонок, Василек сообщил причину задержки: в Питере он взял в долг крупную сумму, в долларах, а рассчитаться сейчас не может… Вот заработает в Польше — тогда и сам вернется, и долг привезет; иначе — пришьют. Пообещав звонить впредь, оборвал разговор. Чем могли помочь мать и жена? Оставалось ждать.
Отсутствовал он более года, и было всего два звонка. Наконец вернулся домой, что-то привез, как-то утряс дела. Однако сам остался на мели — с Верой и дочерью на руках…
Кроме торговли, Василек о другом занятии не помышлял. Поездки в Польшу как-то отпали. И он вновь стал торговать то в одной, то в другой точке. Но теперь у него везде все не складывалось, приходилось частенько начинать заново. Так продолжалось года три…
И у Веры тоже что-то не ладилось. Когда ей надоело прозябать в постоянных долгах, забрала Аленушку и отбыла в свой Урюпинск, повидать родных. Да так и осталась там, под материнским крылом…
Развод молодые оформили заочно. Василек не грустил. Жилплощадь позволяла, и он сходился с женщинами, но все связи завершались одним… Поскольку с работой не ладилось, да к тому же он стал дружить с “одноруким Джеком”, то женщины, сперва прельщаясь квартирой, сходились с ним, а затем, присмотревшись, уплывали к другим.
Валентина ушла с комбината на пенсию и, переживая за сына, совсем потеряла покой… А он, работая от случая к случаю, часто оставался без денег, перестал платить за квартиру — все надеялся на счастливый случай.
“Ведь должно же когда-то подфартить и мне!” — так считал Василек и придумал выход из положения. Он встретился со своим родным, одиноко жившим отцом — Григорием Новиковым — и уговорил того продать комнату, а самому переехать к нему, к Васильку. Папаша согласился.
Комнату продали. Деньги разлетелись невесть куда… Отец некоторое время пожил у Василька. Сперва у них не ладилось с питанием, затем не заладилось вообще. И родитель куда-то тихо исчез, не подавал вестей, а сынок и не вспоминал о нем… Валентина посочувствовала бедолаге Григорию да постыдила Василька. На том и кончилось.
Мать радовалась за сына, когда его брали на новое место, и огорчалась, если выставляли опять. Бывало, ходила к хозяевам торговых точек, упрашивала оставить сына. И, как ни странно, случалось, Василька оставляли. Но в конце концов от него избавлялись совсем.
За хронические неплатежи из квартиры Василька не выселяли, но телефон несколько раз отключали. Однако включали опять, если мать помогала быстро гасить долги; а потом абонентский номер был ликвидирован вовсе.
Молоденькая сучка Дези, в свое время приобретенная Васильком для осуществления его коммерческих планов, давно была заброшена, так и не щенилась ни разу, несколько лет обитала у Валентины, пока внезапно не подохла.
Мать часто вспоминала внучку Аленушку, а сын свою дочку — нет. О Вере было известно, что куда-то уехала, забрав Алену с собой. Адрес сватья не сообщала.
Стояло жаркое лето девяносто девятого, как вдруг Вера вышла на связь. Позвонила по телефону бывшей свекрови и рассказала, как жила семь лет.
Оказалось, в Урюпинске она познакомилась с фирмачом из ФРГ. Уехала с ним в Германию, там у них родилась дочь Анна… Теперь Аленушке уже одиннадцать, Анхен — четвертый. Первая говорит и на русском, и на немецком, младшая осваивает родной язык отца.
Вера сообщила, что находится в Питере, у своей дальней родственницы, проездом в Урюпинск и готова показать Алену бабушке и родному отцу. Женщины договорились встретиться на квартире Ивана и туда же пригласить Василька.
Так и поступили. Встреча прошла радостно для всех, кроме Василька. О чем думал он? Невестка предложила Валентине погулять с внучкой, показать девочке Неву, Эрмитаж.
Для бабушки и внучки день пролетел, как час. Вечером Вера, принимая от Валентины Алену, пригласила родню прийти на вокзал, попрощаться перед разлукой.
Наступил день отъезда. Еще накануне Валентина через телефон соседей сообщила сыну о времени проводов, но тот что-то буркнул невнятно. На вокзал они отправились с Иваном, вдвоем. При прощании условились о приезде Алены в Питер, к бабушке на каникулы, как-нибудь… И умиленная бабушка подарила внучке на память золотые сережки, перешедшие к ней в свое время от матери.
Валентину расстроило расставание с внучкой, невесткой и, особенно, черствость Василька, так и не явившегося на вокзал. Распрощались, поезд увез гостей, а она все не могла унять слез…
По дороге домой Иван успокаивал плачущую жену:
— Тебе не расстраиваться — радоваться надо, что все хорошо!.. Внучка твоя Алена в хорошей семье. А что до Василия, то, слава Богу, здоровый, крепкий мужик! Все наладится у него, а как же иначе, ему уже тридцать пять! Нам с тобой по семьдесят, а я — молодцом, Бог даст, еще на работе подержат… На столе не последняя корка… Вот и говорю тебе, Валь, радуйся, а не плачь!
И опять через соседей Валентина связалась с Васильком: что случилось, почему не пришел на вокзал? Была готова услышать от сына всякое, но…
— Да я забыл, мам! Вернее, вспомнил, но поздно было — а откуда ж у меня деньги на такси?.. Да, мам, все забываю сказать: я в Штаты махнуть хочу!.. Ну, как Олег Маслов — ты же знаешь его! Он туда с тургруппой, а там — и остался совсем… теперь письмо прислал! Устроился, получает классно! И — только подумай — женился!
Но для оформления туда мне надо тысячи полторы. Да нет, не рублей, конечно же, баксов, мам… А таких денег я пока не набрал… Твой Ваня, мам, он же и пенсию, и зарплату имеет, да?.. Так небось и денежки копит… копит же… а?! Ты поговори с ним — пусть в долг мне на время даст! А я как на ноги стану… там, так сразу и отдам! Так что поговори… поговори-ка с ним, мам!
“Да что же это такое! Единственный сыночек, кровинушка родная… А я как же? Каково матери жить без него? Об этом он и не думает…” — Валентина выронила трубку и заплакала от неутешной обиды…