Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2004
Григорий Немцов рисовал всегда, сколько себя помнит. Но по-настоящему занялся изобразительным искусством, будучи уже человеком зрелым, когда окончательно убедился, что это единственное средство, с помощью которого можно заглянуть в свою душу и познать самого себя. Мерой этого выражения с самого начала стала живопись. И хотя сегодня за плечами художника почти сорокалетний художественный опыт, но этот долгий путь к себе — “дорога без начала и конца” — продолжается. Как неизбывным остается в нем древнегреческий постулат-апофеоз: от дерзновенной мысли к осмыслению жизни и искусства через учение и познание (“сквозь тернии — к звездам”).
Немцов осваивал изобразительные навыки в Ленинградском высшем художественно-промышленном училище им. В. И. Мухиной и Ленинградском филиале Московского технологического института (дизайн, декор). Самостоятельно, глубоко и основательно изучал философию, историю, различные направления и тенденции мирового изобразительного искусства, приобщался к научной мысли. Это человек “насквозь” книжный, и, пожалуй, множество авторов — от Платона до Льва Гумилева — отдали бы ему должное за столь пристальное и добросовестное прочтение их произведений.
Был в жизни Григория период, когда он всерьез думал над тем, чтобы профессионально заняться литературой. По наблюдению жены Галины (верного и преданнейшего друга, свидетельницы мучений, метаний и исканий художника), написанное Григорием пером не было лишено оригинальности и чистоты стиля. Галина как филолог по образованию имеет право на подобную оценку. Однако времена были не для “такой” литературы, как, впрочем, и не для “такой” живописи, на которые ориентировался молодой художник Немцов. Но так сложилось, что, перебравшись в 1972 году на жительство с юга на север, в городок Тосно под Ленинградом, Григорий неожиданно для себя обратился к живописи, как говорится, всерьез и надолго.
В 1988 году он сформулировал собственный творческий метод, который назвал субреализмом — субъективным реализмом. Творческим кредо художника стало понятие “реализм подсознания”, под сакраментальным знаком которого он работает уже пятнадцать лет.
Выставляясь с 1990 года, сегодня он насчитывает около двадцати персональных выставок в различных музеях, галереях и культурных центрах Петербурга, России, ближнего и дальнего зарубежий. Его работы находятся в коллекциях и собраниях более чем двадцати стран мира.
Странные на первый взгляд картины Немцова, с оттенком сюрреалистической направленности, притягивают к себе прежде всего зрителя, достаточно искушенного в вопросах философии, литературы, мифологии и хорошо знакомого с символистским языком мирового искусства. Его станковая живопись — это рассказ о бытии человека и его сущности в этой жизни, где переплетаются подробности и случайности, драмы и коллизии, фарс и комедия: “Дант”, “Шекспир”, “Достоевский” и “Дали”. Это картины-раздумья над вечными проблемами нашего земного со- и- существования в бесприютном, по мысли художника, пространстве бесконечного времени, ограниченного, однако, интеллектом нашего сознания. Приглашая зрителя к размышлению, автор вовсе не обещает, что ему тут же откроется долгожданная тайна жизни. Нет, он только предлагает свою интерпретацию, еще один вариант трактовки библейской загадки “Что есть истина?”…
Цикл, состоящий из нескольких полотен, над которым продолжает работать Немцов, назван им апокалиптически — “Во зле безнадежности”. Художник-философ считает, что “Во времени жизни не осталось места для добра, а значит, и для душевного равновесия”. И окончательно утверждает, что именно “зло, в его разных обличиях реального и ирреального, торжествует, правит и направляет, претендуя на абсолютную истину”. С этим, наверное, трудно не согласиться, когда видишь сегодня гнев божий в справедливом возмущении земной природы против агрессивного и немилосердного людского насилия над ней.
То, что ожидает новых Адама и Еву после “конца света”, Немцов предсказывает картиной этого цикла — “Дети ландшафта”: в яблоке с “древа познания добра и зла” нет соков, потому что их лишена земля, на которой произрастает яблоня. И сами деревья будущей целлулоидной жизни корявы, обездоленны и смертельно больны, из своего земного болотного существования молящие небо о помощи (“Древа”). Это не тоска по утраченному раю — это еще один вопрос, которым задается художник: а был ли рай? Вопрос, взыскующий из “сталкеровской зоны” Андрея Тарковского. “Птицы вдоль стены” еще один символ, предвещающий трагедию безысходности земного существования. Трагедию в ее буквальном переводе с древнегреческого языка: песнь козла. Написано в жесткой манере, плотно и точно.
Каждая картина цикла “Во зле безнадежности” представляет собой законченную главу повествования. Здесь нет лишних деталей, все подчинено строгим законам живописной композиции и напоминает строгий принцип Павла Филонова, который в своей “Идеологии аналитического искусства” указывал: “Чем сильнее выявлена форма, тем сильнее выявлено содержание. Форма делается упорным рисунком. Каждая линия должна быть сделана. Каждый атом должен быть сделан, вся вещь должна быть сделана и выверена… Упорно и точно вводи прорабатываемый цвет в каждый атом, чтобы он туда въедался, как тепло в тело, или органически был связан с формой, как клетчатка цветка с цветом”.
Вряд ли обычный зритель, познакомившись с “таким” Немцовым, уйдет в беспечном довольстве от увиденного, скорей опечалится и задумается. Но, может быть, сквозь боль и сострадание да и прорастет стремление доброго ростка к жизни? Ведь именно этого и добивается художник, создавая свои полотна-мифы…
Он человек сразу послевоенного поколения (1948 года рождения), воспитанного в жесткой, а зачастую жестокой жизненной реальности, к тому же советско-провинциальной, да еще с национальным уклоном. Родился в узбекском городе Фергане, жил в Павлограде на Украине, потом была деревня Босярка в бескрайной кубанской степи, затем поселок на Артем-острове под Баку и непростая жизнь в столице Адыгеи Майкопе. Для того чтобы быть, соблюдая собственные интересы, нужно было защищаться физически в буквальном смысле слова. И ему не раз приходилось отстаивать свои жизненные принципы кулаками. Поэтому будущее для него не всегда казалось безоблачным с юности и не утратило своей зловещей актуальности в последующие жизненные и творческие годы.
“Я не хочу напугать, — говорит Григорий, — хочу лишь показать бездну, разверзшуюся за спиной человека. Отшатнувшись от нее, он тем самым сделает шаг вперед. Ведь, в конце концов, сама живопись — это и есть состояние зрителя перед картиной”. Интересно, что Леонардо да Винчи в своем трактате “Спор живописца с поэтом, музыкантом и скульптором” утверждал: “Живопись в состоянии сообщить свои конечные результаты всем поколениям вселенной, так как ее конечный результат есть предмет зрительной способности…” Мысли художников-демиургов протяженностью в пятьсот лет сошлись, как две виртуальные параллельные прямые.
Духовное преображение и восхождение — вот та правда, которую проповедует он в своем творчестве и которая реалистичнее того, что мы называем реальностью. Сострадание ко всему, что он изображает, отражение взаимоотношений между художником и изображаемой им действительностью реализма подсознания — главный творческий импульс искусства Григория Немцова.
В этом смысле необыкновенно интересен цикл 2003 года “Ожерелье флоры”, состоящий из девяти работ, созданный в немцовском духе философского символизма, где круговорот от весны до осени — это не просто смена времен года, цветений и увяданий, а само течение жизни, точнее, осмысление ее во времени и в пространстве. И здесь опять умозрительно ощущаются и просматриваются поиски ответа на извечное: почему жизнь, так напористо, радостно, свободно зарождающаяся, не вечна?..
Хотелось бы заострить внимание на центральной картине цикла — “Изначальный образ”. Она не только фундаментальна по размерам (150×100 см), не просто композиционно целостна в своей живописной проработке — она одарена художником особой красотой и уникальна по воспроизведенному в ней смыслу. Здесь каждая деталь, помимо своей конкретной узнаваемости, несет еще и концептуальную семиотическую нагрузку — знаковость. Художник показал нам в этом полотне четыре стихии зарождения жизни: огонь, воду, воздух и землю. И яйцо с надломленными краями как символ происхождения — знак промежуточности между бытием и небытием. Казалось бы, концепция эволюции земной жизни традиционна и давно известна, но вот как эту философию “сказать”, как ее выразить, чтобы видимое стало осознанно значимым, — в этом, наверное, и заключается смысл того, что называется “умной живописью” (или “понятийной”). Кстати, одной из главных прерогатив такой живописи изначально считается натюрморт, в жанре которого и исполнен “Изначальный образ”. К сожалению, впоследствии, особенно в советское время, этот умный, смысловой жанр превратился в картинку с лютиками-цветочками на столе да свистульками-ложечками по краям. Немцов же своей “умной живописью” возвращает нас к символистской истине натюрмортного жанра.
И несколько слов о цикле работ 1998 года “Четыре времени любви” (катрэн). Очень притягательные по своему цветочувствительному колориту красного, синего и желтого (основных живописных цветов) и эстетической красоте, они исполнены в немцовском стиле субреализма с элементами неомодернистского звучания. Кажется, что эта застывшая “роденовская нежность” — суть души самого художника, ее акме — то, что в греческой античности понималось как цветущая сила…
Григорий Немцов, безусловно, человек одаренный, наделенный особым, острым, нервным зрением, в полной мере владеющий законами живописи. Однако сам художник редко бывает довольным собой. Дважды он уничтожал (сжигал) свои картины вместе с литературными опытами. И сегодня сомнения, самокопание, самоанализ (на грани самоуничижения и самоуничтожения) продолжаются.
Один из афоризмов Григория звучит так: “Если ты не страдаешь комплексом неполноценности, значит, ты одержим манией величия”. И еще два его откровения: “Художник — это звучит горько” и “Прежде чем признавать себя талантливым, оглянись внимательно: может, это не ты талантлив, может, твое время бездарно?!”
“Бог” в искусстве для Немцова — Микеланджело Буонарроти. Григорий считает, что приблизиться к нему — задача почетная, но нереальная для всех, кто встал на тернистый путь художника. Но коли этот “бог” есть, то следует ему поклоняться. И не только в творческом плане.
В 1990 году он стал одним из организаторов тосненской художественной группы “Зона-6”. Название родилось из проездного железнодорожного билета, где указывалась, что Тосно находится в “шестой зоне” от Петербурга. И вот в 2004 году, спустя четырнадцать лет, они собрались снова и показали совместную выставку в Тосненском краеведческом музее, приурочив ее открытие ко дню рождения Микеланджело — 6 марта. На вернисаже было высказано пожелание о том, чтобы этот день отмечался ежегодно и официально как День художника (даже на международном уровне) с многочисленными выставками, вернисажами, мастер-классами, посещениями мастерских, обсуждениями собственных достижений и недостатков. По разумению Григория Немцова — это было бы справедливо, — закономерно и в отношении Микеланджело, и в случае с художниками, и для современного изобразительного искусства в целом.