Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2004
Татьяна Викторовна Ролич родилась в Ленинграде. Закончила французское отделение филфака ЛГУ. Работала в научной библиотеке ЛГУ на юридическом факультете, социологом Ленгорисполкоме. В “Неве” печатается впервые. Живет в Санкт-Петербурге.
Сквозь прозрачные занавески в комнату пробиваются яркие осенние утренние лучи. Они быстро переходят с предмета на предмет, высвечивая постсоветские остатки и постперестроечные новоделы. “Сталинки” подпали под пристальное внимание таких, как наш герой. Возводились они медленно и капитально, открывая арками в четыре этажа вход в новую жизнь, как казалось архитекторам этих грандиозных массивов, где стены украшены орнаментом из колосьев и разных плодов урожая, символизировавших богатую, сытную новую жизнь, которую через десятилетия снова “сталинки” вбирают в себя сливками нового времени, уверенно вкладывающими свои капиталы в эти памятники прошлой жизни, которые не зря облюбовали эти “новые русские” для своей новой жизни. Наши новые люди из нового времени, оно их создало, и они увековечивают своим проживанием эти сталинские громады из кирпича, думая о себе как о чем-то действительно новом, не имеющем к прошлому никакого отношения.
Так казалось нашему герою, когда он, крутя ключи от машины, идет к своему новенькому джипу, садится в него, заводит машину и с места в карьер, набирая нужную скорость, вливается в поток своих сограждан, уютно разместившихся в своих маленьких комнатах на колесах. Он уверенно занимает место в этом блестящем несущемся потоке, и настроение приподнятости над миром и уверенности в себе придает всему его телу какую-то каждый раз новую силу и отгоняет всякие, вчера еще так его беспокоившие мысли.
Кажется, это и есть смысл его жизни — нестись на большой скорости, наперегонки к какой-то конкретной цели, иногда еле улавливаемой в будущем, которое представляется цепью новых впечатлений, ощущений и новых удовольствий.
Все идет как нельзя лучше. Ему тридцать шесть, он здоров, он женат, у него сын, интересная работа, хорошие деньги. Но от чего недавно ему стало казаться, что он не живет свою жизнь, что в его жизни что-то не так, но как?.. Он эти мысли прятал глубоко в укромный уголок своей души, который недавно обнаружил. А уголок этот находился в книжном магазине на центральном проспекте, куда он случайно однажды зашел на прогулке. Ничего не было достопримечательного в этом таком обычном магазине: полки с книгами, вывески над ними. Народу было мало, кассир явно скучала за кассой, продавцы-женщины уверенно исчезали за таинственной дверью и появлялись оттуда со стопками книг, раскладывали их на прилавки, проверяя ценники, иногда обмениваясь незначительными фразами.
Наш герой в этот день был в прекрасном настроении, только что он приобрел джип, о котором он, заядлый охотник, мечтал уже давно, а белый длинный плащ очень ему шел: он в нем себя чувствовал неотразимым покорителем сердец. Когда он просматривал какую-то книгу, вдруг неожиданно стал прислушиваться к разговору продавщиц, и что-то в голосе одном ему понравилось. Он не понимал, что именно, но бессвязный разговор про всякие пустяки как будто бы был обращен к нему. Он не стал сразу смотреть, кому принадлежит этот голос, а замер, как в лесу, когда прислушиваешься к голосу птиц, и стал ждать. Он даже не вдумывался, о чем идет разговор, а слушал. Чем больше он слушал, тем больше понимал, что голос обращается к нему. Было в этом тембре что-то очень знакомое, но непонятно было, откуда возникало это ощущение. Он притаился, как охотник, всякую минуту готовый себя обнаружить.
Когда разговор закончился, он как будто проснулся ото сна. Он стоял и боялся, а чего, собственно? Он ждал, продолжая находиться под впечатлением то ли давно забытого, то ли неизвестного нового, и замер перед чем-то непонятным.
В магазине стало тихо, и эта тишина его насторожила, он вышел из оцепенения и обнаружил, что в руках у него какая-то книга. О чем она? Он смотрел на страницы и ничего не видел. Сейчас он ее положит на место и…
Когда он поднял глаза, то увидел женщину средних лет с выразительными глазами, которые внимательно и уверенно на него смотрели. В первый момент эта картина была какой-то расплывчатой, но, когда он стал присматриваться, он встретился взглядом с этой женщиной. Тогда он понял, кому принадлежал этот таинственный голос. Она, тем же, ему уже знакомым голосом, обратилась к нему с вопросом, и он что-то пытался вразумительное ей ответить. Руки у него дрожали, когда он ей протянул книгу, которую она сразу спрятала под прилавок.
Он не помнил, как дальше продолжался разговор, он не запомнил ее, а только ее голос, к нему обращенный, как ему казалось. Впечатление от него не давало ему покоя. Что за наваждение, спрашивал он себя дома. и он решил проверить.
В этот день вечером он пошел с сыном на прогулку и зашел как бы невзначай в этот магазин. Когда он вошел, он понял, не видя ее: она его ждет. Присутствие сына придавало ему уверенность, и он подошел. Она его узнала и обратилась к нему с какими-то незначительными словами. И опять он не запомнил, о чем был разговор, но она запомнила, и очень обрадовалась, и не удивилась, когда он сказал: “Я буду заходить”. Она этого ждала. Без единого слова, по звуку голоса и по ощущению, однажды, встретившись глазами, двое поняли, что случилось что-то, но что — тогда не мог знать никто, даже господь бог, за нами наблюдающий пристально с высоты.
Разговор был незначительный, ни о чем, но каждый понимал, о чем он говорит. Губы для приличия шевелились, набирая слова, значение которых не доходило до сознания, и только потом можно было вспоминать обрывки фраз, и на чем-то потом сознание останавливало внимание, повторяя бессчетное количество раз фразы, из нескольких значений пытаясь выбрать подходящее для воображаемой ситуации. Что значили эти фразы, на самом деле никто не мог бы объяснить, но значительность их возникала иногда в процессе разговора, иногда потом.
Это продолжалось редкими визитами в магазин, и из этих встреч воображение сочиняло историю, которая была известна только двоим, но никаких реальных событий, кроме фраз, истолковываемых в нужном направлении, не было.
Процесс общения начинался с учащенно бьющегося сердца, но только оно об этом знало и заставляло действовать в соответствии с его ритмом, когда сознание переходило из подсознания и творило нечто волшебно-таинственное, уму не подчиняясь, и только пальцы по приказу сердца, бившегося, как птица в клетке, своим дрожанием выдавали волнение, а учащенное дыхание придавало интонациям непривычную окраску, и ритм речи был каким-то волнительным, и скрыть это не было никаких сил у того, кто в данный момент вступал в диалог двоих для двоих. Сам язык утрачивал свое первоначальное значение как выразителя мысли, а превращался в хаотическое нагромождение несвязных слов, ибо сознание становилось неподвластным разуму.
А всему этому предшествовало желание спрятаться и обязательно повернуться в противоположную сторону, якобы в поиске какого-то предмета, лишь бы оттянуть минуту встречи с глазами, на тебя устремленными. За эти считанные секунды совершается укрощение страсти, охватившей так внезапно, что все окрашивалось в тона волшебной благодати и любви, снисходящей на нас свыше, нашу жизнь, украшающей по образцу, кем-то когда-то задуманному.
Это случилось, и начиналась сложнейшая игра слов, интонаций, взглядов, ожиданий, трактовок переживаний. А вот и оно, первое страдание, каждого поджидающее, признак эволюции, и где-то недалеко и конец его, а дальше упразднение ситуации в спокойном, размеренном жизненном ритме. Вот и все!
Не думая ни о чем конкретно, однажды, вспомнив о чем-то приятном для него, он зашел в этот магазин. Он ждал чего-то, и только ощущение, что ничего нет, вдруг заставило его оглянуться по сторонам. Ее не было. Ему это было ясно с первого мгновения, когда он вошел, но была надежда, что, может быть, он ошибся, и, когда ему ответили, что ее не будет, он испытал чувство потери чего-то такого важного, в чем он никогда себе не признавался. Ее нет, и все как-то поблекло, померкло, и он даже не спросил, где можно ее найти. Он страдал и не мог быть там, где ее не было.
Он вышел на улицу, где осеннее мягкое солнце весело освещало деревья, легкий холодный ветерок гнал опавшие сухие листья, и, не видя ничего вокруг себя, шел наугад, непонятно, в каком направлении. “Что-то случилось”, — повторял он про себя. Неожиданно ему пришла мысль вернуться обратно, чтобы узнать о ней что-нибудь, но непонятная сила удержала его, и он продолжил свой путь, как в тумане, повторяя про себя: “Что-то случилось…”
Через некоторое время он оглянулся вокруг и не обнаружил своего джипа. Он его забыл около магазина. Сейчас решалась его судьба. Он вернулся к машине и, уверенно открыв дверцу, сел за руль, но на мгновение остановился, что-то его удерживало не ехать сразу. Он сделал над собой усилие, нажал на педаль и дернул ручку сцепления. Машина резко рванула вперед.
Когда машина ему подчинилась и он занял свое, ему принадлежавшее место в первом ряду, он пришел в себя и понял, что больше никогда не вернется туда, где он обнаружил в себе способность потерять свое спокойствие. Он навсегда оставил мысль узнать, где Она, только из тех соображений, о которых он раньше не знал, что это будет другая история, не имеющая к этой фантастической никакого отношения.
Он вернулся в свою “сталинку”-студию. Бессмысленно стал ходить по комнатам. Он был один и был этому рад, и, чтобы себя как-то привести в чувство, он позвонил кому-то и назначил встречу.
Жизнь взяла свое. Здравый смысл царствовал на обломках придуманной душой ситуации, и это его торжество было символом, знаком, что с душой можно справиться и все ее выкрутасы рано или поздно будут в его власти.
А ее такой, какой она ему в первый раз увиделась там, в том конкретном интерьере, в то осеннее солнечное утро, когда он вечером пришел на нее посмотреть: “Есть ли она?” и “Что это?” — больше никогда не будет, и любовь эта, его так внезапно посетившая, умирала в душе от безысходности ситуации нереальной, от невозможности в реальности получить какое-то подобие тому счастью, которое он испытал однажды, случайно с ней познакомившись, и страдания были признаком мучительной смерти любви, только ему известной, такой, о которой он никому никогда не сможет рассказать.
ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
Перемывание костей — главное занятие свободных, не занятых делом людей, и занятых тоже. Это и приятно, и полезно — обнаружить что-то новое в старом и наоборот.
Круг людей интеллигентных — это обычно скромно, но со вкусом одетые мужчины и женщины, и чем более заметно их якобы наплевательское отношение к одежде, тем более это похвально, и кто-то, вдруг осмелившийся прилично одеться, оказывается парией в этом сплоченном коллективе старых дев замужем и женатых холостяков.
Особенность этого круга — бесполость женщин и ум как обязательная вещь для этих мужеподобных особ, хвастающихся тем, что они любят рубить дрова. Красотка-дурочка, вдруг там появляющаяся, не понимает, как можно этим хвастаться. Она не знает, что удивить, шокировать — это не самое главное, чем занимаются эти люди. Здесь царит иерархия ярлыков, мифов, статусов и титулов, которые негласно выдаются прямо по результатам экзамена, к которому ты допускаешься фактом присутствия и не знаешь, что опытное жюри завсегдатаев, присвоившее себе право экзаменовать всякого, кто ему попадается на глаза, негласно наделяет титулами, определяет статусы и навешивает ярлыки.
Собираются эти люди не для удовольствия, а для ни с чем не сравнимого удовольствия подтверждения своего внутреннего статуса, без чего невозможно претендовать на какие бы то ни было достоинства, которыми тебя прямо тут и наделяют. Не всякому повезет.
Иногда возникает коллизия, когда статус, подтвержденный где-то, оспаривается результатом экзамена здесь, в нашем кругу. Когда-то очень давно теперешний завкафедрой получил титул “дурака” и продолжает в нашем кругу нести его, что отнюдь не мешает ему заведовать кафедрой и устраивать дела детей этого круга. Это обстоятельство вносит коррективы и теперь уже как бы забыто, что когда-то в связи с этим начальником упоминалось грубое слово “дурак”, и новичок с удивлением смотрит на это “чудо” в виде солидного “дурака” — заведующего кафедрой. В этом есть особая прелесть, шик.
Обо всем, что происходит на этих сборищах, допущенный будет потом целый год вскользь при всяком удобном случае рассказывать, вызывая зависть у слушателя.
Танцы, пение и всякие человеческие проявления из этой жизни убираются как вещь существующая, но здесь невозможная.
Праздник считается состоявшимся, когда появляется Он, любимец всех этих подобий женщин, которые при всей их мужественности все влюблены в Него, о чем знают их мужья, умные, скучные, неинтересные. Эти бабы-мужики никогда не признаются, что хотят быть другими, а иная, бросая вызов всем, не скрывает свои связи в кругу этих столпов ума, но внешне эти “продувные бестии” никак не отличаются от прочих: обязательно интеллигентное некрасивое лицо, внимательные, оценивающие, отбирающие глаза, выискивающие среди присутствующих достойную жертву, число которых увеличивается постоянно за счет новичков. Об этом все знают, но никто не замечает ничего.
Связи там устанавливаются раз и навсегда, и только особенно сообразительные изловчаются иметь жизнь на стороне не по правилам круга, а по душе.
У каждого принятого в это общество год был расписан по дням рождения, присутствие на которых обязательно, куда ходят, как на работу, и могут когда-то лишиться премии из-за отсутствия там, где иногда появляется начальник, который и на отдыхе зорко наблюдает за подчиненными и заинтересованными в нем людьми, оценивая, у кого с кем какие отношения, узнавая то, что хочется узнать от подвыпившего сотрудника и в душе ставя ему минус за откровенность, — признак глупости в среде этих гигантов ума.
Этот начальник уже упоминался как получивший когда-то титул “дурака”, но никто из присутствующих не признается, что именно его ждут теперь для подтверждения своего статуса, что он теперь полноправный экзаменатор всех, что его мнение является важным и интересно именно потому, что он когда-то не обратил внимания на присвоенный ему титул, а вопреки всем нормам “приличных” людей вступил в партию и благодаря ей сделал карьеру. А теперь он уверенно смотрит на это суетное тщеславие с высоты кафедры, которой руководит.
В общем, здесь собираются злые, тщеславные люди и снобы в самом прямом значении, претендующие на изысканно-утонченный вкус, на “исключительность интересов” и обязательно умные, где ум и доброта плохо сочетаются, и подтверждение этому быстро обнаруживает новичок, попав случайно в этот кладезь мудрости.
Сначала он не знает, как ему быть, — никто на него не обращает внимания, и его робкая попытка что-то спросить натыкается на злые недоумевающие глаза и крепко стиснутые зубы, на напряженно-недовольное, к нему обращенное лицо.
“Что надо?” — как бы спрашивает у новичка это Лицо, отчего простой вопрос: “Куда сесть?” — вылетает из головы новенького и исчезает за дверьми квартиры. Вопрос больше сюда не вернется.
Новенький стоит в проеме двери, не смея от страха обнаружить свое присутствие, не чувствуя, что всем своим видом дает пищу для внутреннего удовольствия Лиц получить жертву, которая в конце концов привлекает внимание другой жертвы, уже допущенной до места за столом, которая, вспомнив свои мучения в этом оазисе злобы, сочувственно делает знак новичку, мол: “иди сюда, садись рядом”.
В этот момент новичку кажется, что все лица, как нарочно, от него отворачиваются, не желая смотреть на мучения, которые неловкими движениями демонстрирует новенький.
Незамечание — это обязательное испытание для жертвы, и этот признак воспитанности почему-то очень заметен и неестествен, отчего невольно приходишь к выводу, что все это делается специально.
Все это уже потом подтверждается, когда по такому же принципу будешь все разыгрывать со своими прошлыми мучителями, которые к тому времени будут тебе равными и будут недовольными покидать твои праздники, где ты им будешь демонстрировать своими манерами, что ничего нового люди не изобретают, проявляя свою злобу, не замечая якобы присутствия людей достойных. Унижение достоинства — самая простая и примитивная вещь, а формы его очень разнообразны, и ты научишься своих кумиров прошлого вгонять во мрак, как это когда-то они делали с тобой.
Такое не с каждым случается, и важно вовремя занять достойное тебя место, но, освободившись от одних людей, ты непременно получишь других, выше тебя стоящих.
Когда же наступит свобода? А наступит она тогда, когда ты сам себя высоко оценишь и сразу будешь искать общество людей, которые сразу тебя оценят, как тебе этого хочется, но этого обычно не случается, и надо создавать миф о себе и вести себя в соответствии с ним.
А наш новичок — он фигура вечно живая, как юность, когда мир не понятен, но интересен, когда чувствуешь себя над ним, а он тебя под себя переделывает.
А как остаться самим собой и быть счастливым независимо от всех этих кругов, кружков, содружеств, коллективов? Непонятно… когда деньги зарабатывать приходится каждый день, каждый час. Вопрос этот в нас молчит и не будоражит мысли, мешающие нашему спокойствию.