Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2004
Когда я увлекся кинематографом, у меня еще не было паспорта, и я ходил в Публичку на Фонтанке по билету моего более взрослого друга. Делал выписки из книг по истории кино, лопатил киноповременные издания, монтажные листы фильмов и прочую кинолитературу. Стал составлять фильмографический справочник “Артисты ленинградских театров в кино”. И когда вчерне эта фильмография была готова, обратился за помощью к самим актерам. Звонил им по телефонам, которые находил самым простым способом — в телефонной книге, сообщал те сведения, что уже имел о них. Мы уточняли, пополняли мои списки. Чаще всего тут же, по телефону. Причем своего телефона у меня еще не было, и в основном я звонил во время предвыборных компаний из избирательных пунктов минут по сорок-пятьдесят, переходя из одного в другой. Иногда артисты предлагали мне встретиться, чаще всего в театре — или в антракте, или после спектакля.
И вдруг я узнаю, что на Мойке живут и здравствуют звезды дореволюционного кино Ольга Гзовская и Владимир Гайдаров. Эта весть ошеломила меня нисколько не меньше, чем яблоко, свалившиеся на голову Ньютону. Ибо имена Веры Холодной, Ивана Мозжухина, Владимира Максимова, Гардина, Гзовской, Гайдарова и других далеких “звезд” были для меня легендой, сказкой, но отнюдь не явью.
К телефону подошел Владимир Георгиевич и, узнав мою нужду, пригласил в гости. Для солидности, для взрослости я вырядился в серый костюм, взятый на прокат из самодеятельного спектакля, в котором играл.
Дверь открыл совсем даже не старый, красивый мужчина, выше среднего роста, с высоким лысеющим лбом. Помог ли костюм, не знаю, Владимир Георгиевич заметил, или — не захотел замечать юности явившегося к нему “киноведа”, и принял меня всерьез. Он уточнял мои записи, дополнял пропущенное. Меня поразила его память. Часто актеры не могли вспомнить названия картин, в которых снимались, имени своего персонажа, даты съемок, хотя речь шла о тридцатых годах (это в начале пятидесятых-то!). Гайдаров с легкостью восстанавливал и то, и другое, и третье. Причем делалось это с точностью до месяца, а говорили мы о картинах предреволюционных лет. Потом он вывалил на меня ушат названий, стран, студий и дат зарубежных картин, в которых снимался. Оказалось, что в двадцатые годы он был еще и немецкой кинозвездой. Первым исполнителем в кинематографе Владимира в “Метели” по Пушкину, Людовика XIX и его брата Бертрана в “Железной маске”, Париса в “Падении Трои”, кавалера де Грие в “Манон Леско”; снимался во Франции, Испании, Африке…
В 1912 году из Полтавы семнадцатилетним юношей Владимир Гайдаров приехал в Москву учиться, был принят на философское отделение историко-филологического факультета Университета. “Само собой разумеется, — напишет он потом, — что мимо моего внимания не прошли театры Москвы, ее картинные галереи и музеи. Особенно театры! И в первую очередь — Московский Художественный театр, тогдашний кумир молодежи, властитель ее дум”. И первым спектаклем, что он увидел там, был “Гамлет”, который его потряс и в котором Офелию играла Ольга Гзовская. Не бросая учебу в Университете, Гайдаров в 1914 году держал экзамен в студию МХТ и был принят. Мало того, его сразу же стали привлекать к участию в спектаклях. Поначалу он исполнял одного из Шуйских в “Царе Федоре”, Гостя в “Пире во время чумы”, Городового в “На дне;”; в пятнадцатом начал репетировать Сережу в “Селе Степанчикове”, Аликсана в “Розе и крест”, Всеволода в “Младости” Л.Андреева во Второй студии и проч. На репетициях “Горя от ума” познакомился с Ольгой Владимировной Гзовской, имя которой уже гремело по России. Вскоре они стали мужем и женой.
Гзовская еще в 1905 году закончила театральную школу при Малом театре и уже в первые сезоны выступила в таких ролях, как Тея (“Праздник жизни” Г. Зудермана), Ирэн, (“Золотое руно” С. Пшибышевского), Беатриче (“Много шума из ничего”) и Дездемона (“Отелло”), Марина Мнишек (“Дмитрий Самозванец” А. Островского), Клеопатра (“Цезарь и Клеопатра” Б. Шоу), Керубино (“Безумный день” П. Бомарше), и др. А в сезоне 1910/11 она перешла в МХТ. С этого времени в ее репертуар вошли роли Катерины Ивановны в “Братьях Карамазовых”, Тины в “Мисерере” С. Юшкевича, Мирандолины в “Хозяйке гостиницы” К. Гольдони, Софьи в “Горе от ума”, заглавные роли в “Норе” Г. Ибсена и “Саломее” О. Уайльда…
В 1915 году она снялась в первой своей картине “Мара Крамская”, поставленной по ее же сценарию. В хоре цыган впервые на экране появился и Гайдаров. Потом у него был эпизод в “Урагане”.
С 1916 году Гайдаров снимается уже в главных ролях: пианист Стрижеекни (“Панна Мэри”), князь Ипполит Златогорский (“На крыльях смерти”), Владимир (“Шквал”), миллиардер Старк и принц К. (“Ты ко мне не вернешься”). Он скоро постиг нехитрую тогда специфику кино, и его послужной список быстро рос. Его партнершами были тогдашние звезды — Вера Орлова, Наталия Лисенко, балерина Мария Рейзен и, конечно же, Ольга Гзовская. Популярность Гайдарова была столь велика, что когда он ушел от И. Ермольева, тот продолжал выпускать афиши с его именем меняя, правда, инициалы. До сих пор это сбивает с толку исследователей кинематографа. Так, например, в послесловии к книге Гайдарова А. Я. Альтшуллер писал, что он снимался в знаменитом “Отце Сергии”, которого в ту пору вновь выпустили на экран. С кем же он его спутал?
В наши встречи Владимир Георгиевич показывал фотографии из фильмов, вытаскивал с разных полок папки с вырезками из газет и журналов. Я подумал тогда — вот бы написать книгу о его жизни и приключениях. Потом Гайдаров сам напишет воспоминания и подарит мне с надписью: “Дорогому Евгению Биневичу в память наших встреч и бесед и новогодними поздравлениями и пожеланиями творческих успехов… Автор. Ленинград. 26.XII.1966”. К моему удивлению, он почти ничего не написал о своей работе в дореволюционном кино. А кое-какие из его фильмов сохранились. Когда во Дворце культуры им. Кирова еще существовал госфильмофондовский кинотеатр, в котором демонстрировались старые фильмы, там однажды состоялся вечер Гайдарова. Он рассказывал о своих и Ольги Владимировны картинах, после чего были показаны какие-то из них. Я тогда не озаботился записать хотя бы названия и помню лишь свое ощущение отсутствия в них какой-либо искусственности, примитива только зарождающегося искусства.
Среди еще не названных картин Гайдарова: “Ее влекло бушующее море” (рыбак), “Ее жертва” (Леон Рунич), “Когда его час настанет” (Михаил Арренстоун), “Не надо крови” (студент Сергей Глаголин), “И смерть была им суждена” (Джон Старк), “Песнь свободы” (певец Ларионов) — все 1917 г.; “Горничная Дженни” (Жорж Анжер), “Иола” (художник Арно) — 1918; “Голгофа женщины” (1919).
В конце 1920 года Гзовская и Гайдаров уехали в заграничные гастроли. В Риге во время их выступлений в кинотеатрах прокатывали фильмы с их участием. Актерами заинтересовались немецкие киностудии, чьи представители находились в Риге. О фильмах той поры в книге Гайдарова рассказано более подробно. Но и среди них Владимир Георгиевич не назвал свои “русские” роли в фильмах “Дама под маской” (Флягин) и “Тернистый путь княгини” (студент Алексей Колосов) — обе 1928 г.; “Преступление Ван-Гельдена” (загл. роль, 1929), “Александр I и королева Марго” (Александр I, 1931); не упомянул, что в 1930 г. на берлинской студии “Гайдаров Урания фильм” с Гзовской они поставили картину “Путь к женитьбе” (писатель Рэкс Ронней), что сценарии фильмов “И тайну поглотили волны”, “Ее влекло бушующее море” (1917) и “Иолы” (1918) написаны тоже ими, а “Любите жизнь” —в соавторстве с Г. Азагаровым (1923).
Список работ в кино Ольги Владимировны был еще солидней. Ее книга “Пути и перепутья” вышла лишь через пятнадцать лет после ее кончины, любовно подготовленная Вл. Г. Но и она о своих кинематографических работах пишет очень мало, и только в связи с воспоминаниям о Якове Протазанове. А ведь у нее и у других режиссеров были вполне не проходные роли: Наташа в “Урагане” Б. Сушкевича (1916), к примеру, или Таня в “Шквале” и Анеля в “Ее жертве” Ч. Сабинского, Нелли в “Ее влекло бушующее море” А. Волкова или танцовщица Лилиас в “И смерть им была суждена” Г. Азагарова (все — 1917), Маруна-Иола в “Иоле” В. Старевича и Маша в “Метели” И. Маликова (1918), Анета в “Сороке-воровке” А. Санина” (1920) и др.
А вот за границей в кино ее занимали меньше: “Интриги мадам Помери” (загл. роль, 1922), “Любите жизнь” (Ольга, 1923), “Жулик против воли” (графиня Веринбер, 1924), “Псиша” (загл. роль, 1927). Зато здесь она начала свою режиссерскую и педагогическую деятельность. В берлинском Городском театре она ставит “Пиковую даму” (1926), в Риге — “Чикаго” М. Уоткинса (1929), “X. У. Z.” В. Клабунда, “Жизнь зовет” Г. Гауптмана (1930) и “Лжец и монахиня” К. Гетца (1931), гастролировала во многих городах Европы со своими программами и спектаклями.
В мой первый визит на Мойку Ольги Владимировны не было дома, и познакомился я с нею несколько позже. В 1932 году они вернулись в Россию. На Киевской киностудии снялись в картине “Степные песни”. В тридцать четвертом переехали в Ленинград. Долгое время, кроме чтецких концертов и лекторских выступлений, работы не было. Только в 1938-м Вл. Георг. зачислили в труппу театра драмы им. А. С. Пушкина, а Ольгу Влад. приняли в театр и того позже: в эвакуации 1943 года. В 50-е гг. ее уже стали забывать. Выступала лишь с концертными программами, руководила художественной самодеятельностью в ДК моряков. Если бы я тогда знал об этом! Я в ту пору занимался в драмкружке ДК им. Цюрупы, в ее ДК находился совсем неподалеку. Но мы как-то не говорили о тогдашнем состоянии ее бытия, меня больше интересовали истоки их творческой жизни, да и им вспоминать о прошлом было, вероятно, отраднее. Тем более, что Ольга Владимировна писала воспоминания, и ей, по-видимому, нужен был сторонний слушатель. Она читала кусочки о встречах с Блоком, о том, как по ее сценарию снималась “Мара Крамская”, которая нравилась Поэту.
Наше знакомство продолжалось и после моего возвращения из армии в 1958 году. Я их обоих очень любил. Ольга Владимировна умерла 2 июля 1962 года, а 6 июля у меня родилась дочка, и я хотел назвать ее Ольгой. Но воспротивилась жена. У нее было несколько знакомых Ольг, и так случилось, что каждая из них вызывала неприятные ассоциации. Но Ольга — это и Ляля, и мы назвали дочь Валерией и до сих пор зовем ее Лялькой. И все-таки дань памяти я отдал Ольге Вл. Ольгой я назвал дочь героя повествования в “Исповеди, написанной в дневную смену”.
В 1973 году 80-летие Гайдарова и 20-летие нашего знакомства я отметил интервью с ним для “Кинонедели”. Другими возможностями я тогда еще не располагал. Оно получилось больше, чем могла вместить газета, и потому кое-что оттуда процитирую по полному, сохранившемуся тексту нашего тогдашнего разговора.
Помимо всего прочего, я спросил, какие из работ в кино того дальнего времени он считает для себя наиболее интересными.
— Я бы назвал “Метель” по Пушкину и “Иолу” по Жулавскому…
— Почему?
— За насыщенность внутреннего действия. За то, что мне не приходилось искать срочных оправданий тому или иному поступку моих героев. Все было правдой, настоящей жизнью. Не было схематизма в ролях. Меня всегда пугала схема: с самого начала герой или плохой или благородный. Что же тут играть?
— Благородство и играть…
— Это-то и неинтересно. Образ должен развиваться, меняться, как в жизни…
— А чем приемы зарубежных режиссеров отличались от русских?
— В длительности съемочного процесса. Знаменитых “Нибелунгов” Франц Ланг снимал 16 месяцев, на съемки “Метрополиса” ушло два года. “Трагедию любви” мы снимали семь месяцев, чуть меньше “Манон Леско”…
— А не было это фактором времени?
— Не знаю. Конечно, пять лет для кинематографа большой срок… Я говорю только о том, что застал. Там были обязательны пробные съемки. В русском кинематографе их не было. Интересно вспомнить… В тридцать пятом году я пробовался на роль Петра 1. Мы с Николаем Симоновым дошли до последнего барьера, но он его перепрыгнул, а я — нет…
— У вас с Симоновым была конкуренция и на “Оводе”…
— Да-да… Нас все время почему-то спаривали. Еще раз меня пригласили на пробу в “Человеке-амфибии”, но я отказался.
— А как вы относитесь к “Степным песням”, в котором сыграли солдата, крестьянина и бунтаря Данилу Рогозного?
— Ну, это тяжелая страница в моей жизни. Несмотря на то, что я отпустил усы, “лишился” ноги — ходил на костыле, ничего из этого не вышло. И фильм был неинтересен, и роль не получилась, хотя с украинским языком я справился легко. В это же время были предложения и от “Ленфильма”, но роли в сценариях были настолько схематичны, что после “Песен” я уже боялся браться за них. Может быть, из-за этого я и испортил тогда отношения с кинематографом.
— Расскажите немного о Паулюсе.
— Меня пригласили на пробу. Были те же испытания, что и на “Петре”, только теперь среди других претендентов барьер перепрыгнул я. Хотя Паулюс находился еще в плену, встретиться с ним мне не довелось. Но я просмотрел тысячи три метров документальных материалов, в которых он был снят, и множество фотографий. Расспрашивал полковника Адама, личного адъютанта генерал-фельдмаршала, о его командире, играть эту роль было чрезвычайно интересно потому, что здесь как раз и совершалось движение характера, о котором мы говорили. От успехов к трагедии, от самонадеянности к пониманию происходящих событий. Особенно я люблю один эпизод — прозрение. Армия окружена. Остался только узкий коридор, через который еще можно вывести и спасти ее. Он запрашивает разрешения у Гитлера и не получает ответа. И вот он сидит, без шинели, без фуражки, в очках, — сломленный человек. И когда кольцо замкнулось, и к нему приходят парламентеры с требованием сдачи оружия для прекращения бесполезного кровопролития с обеих сторон, он вынимает пистолет и кладет его на стол…
Прелестный эпизод о съемках “Сталинградской битвы” — первой встречи с адъютантом Паулюса — привел Владимир Георгиевич в своей книге. Первый съемочный день. Загримировавшись и одевшись в форму, артист отправился в павильон. “Когда я вошел туда, то увидел вдали двух незнакомых мне людей в штатском, оживленно обсуждавших что-то с режиссером Николаем Владимировичем Досталем. Они стояли в полумраке. Я направился к ним. Полковник Адам что-то увлеченно рассказывал, я осторожно и спокойно приближался. Вот я почти рядом с Адамом, он вскидывает на меня глаза, замирает на секунду, выпрямляется, щелкает каблуками и становится во фронт”. За эту роль Гайдаров, среди других создателей фильма, был удостоен Государственной премии.
Книга воспоминаний Гайдарова заканчивается словами: “Я не рассказал о многом. Но знаю, что буду пытаться сделать это в дальнейшем, что “окаменевать” я не хочу, моим девизом остается по-прежнему — “глядеть вперед”. И я спросил его о сегодняшнем дне, о планах и прочем. “Хочется еще сыграть в кино. Если режиссеры боятся, что не доживу, то не на главную роль. Но интересную, и непременно русского человека. Вы смотрите, мои последние работы: “Герои Шипки” — английский министр иностранных дел лорд Солсбери, “Раздумья” — француз Хилтон. В “Фритьофе Нансене” — опять английский посол. Вон их сколько скопилось… А играть нечего. Жаль времени. И я отказываюсь. Надо бы успеть еще кое-что. Скоро должна выйти книга об Ольге Владимировне Гзовской с моими воспоминаниями. Послал в журнал “Театр” воспоминания об интереснейшей актрисе Марии Петровне Лилиной. И очень хотелось бы закончить одну книгу, но не знаю, удастся ли… Книгу, полезную для людей, которая расскажет о культуре человеческого общения, о культуре речи. О разделе, почти не разработанном, и о чем прекрасно и пространно еще в ноябре 1919 года на открытии Института живого слова в Петрограде говорил вдохновенный оратор Луначарский: “Надо учить говорить весь народ от мала до велика”.
Книга эта до сих пор не увидела света, а, думается, потребность в ней сейчас даже больше, чем тогда.
Он был так же бодр, подтянут, красив, и слово “старик” даже не возникало при встречах с ним. Может быть, он жил бы еще долго, если бы их дом на Мойке не пошел на капитальный ремонт. Когда Пушкинский театр вернулся из эвакуации в Ленинград, власти предоставили артистам возможность самим выбрать любую бесхозную квартиру. Теперь Владимир Георгиевич был лишь пенсионером без особых регалий. А ему необходимо было остаться в центре и сохранить метраж, потому что в меньшую квартиру он не влез бы со своим громадным архивом. Переговоры с начальством по жилью были мучительными и долгими. Наконец, нашлось приемлемая квартира на ул. Жуковского. При одной из наших последних встреч он говорил, что не переживет переезда. Так и случилось. Думаю, когда эти долгие хлопоты завершились, спало нервное напряжение и можно было расслабиться, организм не выдержал. Владимира Георгиевича положили в Куйбышевскую больницу, и переезд совершался уже без него. Он прожил еще два месяца, но так не ступил в новое жилье. 17 декабря 1976 года Гайдарова не стало. С тех пор я всех отговариваю от переездов, да и сам их боюсь.
Иногда я захожу в букинистические магазины, перебираю старые открытки с актерами, и если попадаются Гзовская или Гайдаров, непременно их покупаю.