Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2004
О лейб-медике Александра I шотландце Якове Васильевиче Виллие в “Седьмой тетради” писали еще в 1982 году (“Нева”, № 4). Неординарная личность привлекала внимание не единожды. Различные аспекты его жизни освещались в петербургских журналах и газетах. Кажется, уже все о нем известно, но стоит иногда посмотреть на какое-то событие с другого ракурса, как вдруг выявляется нечто неожиданное, которое заставляет вернуться к известной теме еще раз.
Один из наиболее выдающихся медиков Европы первой половины XIX века шотландец Джеймс Уайли, который известен у нас как Яков Васильевич Виллие, сделал свою головокружительную карьеру в России, продолжавшуюся 64 года. Лейб-хирург Павла I, главный по армии медицинский инспектор, президент Медико-хирургической академии — с 1808 года, директор Медицинского департамента Военного министерства, лейб-медик императора Александра I, управляющий придворной медицинской частью, почетный член различных академий и научных обществ, награжденный всеми российскими и многими европейскими орденами, действительный тайный советник, английский баронет — такова его блистательная биография. Больше всего он любил Медико-хирургическую академию, являясь одним из ее создателей, оставаясь ее президентом в течение 30 лет, превратив ее в одно из лучших военно-медицинских учебных заведений Европы.
И тем не менее единственным отказом от должности был его уход из академии:
“По прошению его Высочайшим Указом, данным Правительствующему Сенату, уволен от должности Президента Императорской С.Петербургской Медико-Хирургической Академии — 27 ноября 1838 года”.
На первый взгляд нет ничего удивительного: Яков Васильевич находился на этом посту ровно 30 лет, вполне достаточный срок, тем более что сразу за этим следует другая запись:
“За постоянно отличную и усердную службу по званию Президента Медико-Хирургической Академии Всемилостивейше пожалованы ему Алмазные знаки Ордена Св. Александра Невского”.
Обычная отставка со всеми полагающимися почестями.
Но если совместить с этими записями события, происшедшие незадолго до того в академии, вполне ординарный эпизод принимает совсем другое звучание, который официальные историки медицины предпочли обойти молчанием.
В 1834 или 1835 году в академию на фармацевтический факультет поступил некий Иван Сочинский (по другим данным — Сачинский), поляк, уже в зрелом возрасте — лет 35. Якобы за участие в польском восстании 1831 года некоторое время находился в Петропавловской крепости. Он чем-то обратил на себя внимание Я. В. Виллие, который распорядился зачислить его в число казенных воспитанников.
Однако то ли из-за недостаточной подготовки, то ли из-за неприязненного отношения к нему профессора химии Нечаева, по отзывам студентов, хотя и великолепного педагога, но человека желчного, раздражительного, капризного, злопамятного и крайне пристрастного, он несколько раз проваливался на сдаче экзамена по этому предмету. По существовавшим правилам не выдержавший выпускного экзамена назначался фельдшером в армию на шесть лет службы.
Сочинский пришел к Нечаеву с просьбой разрешить ему пересдать химию, напирая на то, что он человек крайне бедный, а на его содержании находятся мать и сестра, которые без его помощи умрут с голоду. После долгих уговоров Нечаев согласился принять экзамен, но… вновь провалил Сочинского. Понимая, что никаких надежд у него не осталось, тот решил отомстить своему обидчику.
10 сентября, “вооружившись” перочинным (!) ножом, он вошел на заседание конференции (ученого совета) и направился к Нечаеву. Последний, поняв его намерение, спрятался за кресла, и удар пришелся в живот тучному профессору Каминскому, также он ранил швейцара и унтер-офицера, которые пытались его задержать, после чего потерял сознание. Как выяснилось, чтобы избежать наказания, он принял яд (свинцовый сахар), но был скоро приведен в чувство и посажен на гауптвахту.
О происшествии было доложено Николаю I, который приказал наказать виновного шпицрутенами по всей строгости закона, пропустив его двенадцать раз через тысячу человек. (Как указывается в энциклопедии Брокгауза и Ефрона, самый сильный человек погибал после 5000 ударов, причем когда во время экзекуции он терял сознание и падал, его клали на тележку и продолжали процедуру до указанного числа ударов. Жестокость царя осудил и великий русский писатель Л. Н. Толстой в повести “Хаджи-Мурат”.) Всем слушателям академии под страхом исключения и дальнейшего запрета учиться в высших учебных заведениях России было приказано присутствовать на экзекуции.
В последних числах октября 1838 года слушатели собрались у аракчеевских казарм возле Таврического сада. Один из очевидцев, скрывшись под псевдонимом Доктор NN, через полвека так описал это событие:
“Наступил роковой день экзекуции. Шел мелкий осенний дождь, и весь город облекся густым серым туманом… нас вывели на большой двор, где увидали мы два ряда гарнизонных солдат с барабанщиками на каждом конце. Через несколько минут из другого отделения казарм вывели под конвоем Сачинского, одетого в серый арестантский халат. Проходя мимо нас, он снял арестантскую шапку и поклонился нам, мы молча поклонились ему… Его поставили на одном конце, между двух шеренг. Затем к нему подошел аудитор и прочел приговор военного суда… По окончании этой процедуры несчастного Сачинского обнажили до пояса, руки привязали к прикладу ружья, которое несли перед ним два солдата, над шеренгами высоко поднялись шпицрутены, раздался барабанный бой, и страдальца повели… Послышался крик терзаемой жертвы. Я не выдержал… и бросился к дверям казарм, но увидел двух солдат, преградивших мне путь скрещенными ружьями… Видя невозможность укрыться, я крепко зажал себе уши и обернулся лицом к стене; криков я не слыхал более, но рокот барабанов, глухо доходивший до слуха, давал мне знать, что истязание еще продолжается. ‹…› Я обернулся и увидел, что несчастного Сачинского возят уже на двухколесной тележке и все еще продолжают бить — вопли умолкли, и только слышался свист шпицрутенов…
Экзекуция кончилась, а вместе с нею и жизнь бедного мученика. Молча мы отправились домой…
Труп Сачинского был привезен в больницу арестантских рот. Некоторые из студентов пятого курса… отправились взглянуть на труп и, возвратясь, с ужасом рассказывали, что межреберные мышцы были пробиты до грудной плевы, которую можно было видеть, и что в некоторых местах и она была разрушена до самого легкого”.
Известный врач Здекауэр, также присутствовавший на экзекуции, писал, что многие из воспитанников академии падали в обморок от увиденного.
По приказу Николая I Медико-хирургическая академия из Министерства внутренних дел была переведена в ведение Военного министерства, а профессор Нечаев (видимо, в качестве компенсации за испуг) награжден орденом св. Анны 2-й степени.
Вскоре после экзекуции президент академии Яков Васильевич Виллие подал прошение об увольнении от должности, которое было сразу же удовлетворено. Совпадения быть не может, и остается только гадать, что руководило им: чувство ответственности руководителя, у которого произошло чрезвычайное происшествие, или чувство негодования человека, возмущенного чрезмерной жестокостью тирана, имевшего в народе кличку Николай Палкин.