Окончание
Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2004
Окончание. Начало см.: Нева. 2004. № 4.
25. МИХАИЛ ЗАДОРНОВ
Выступали мы с Михаилом Задорновым в Риге. В городе, где каждый камень Задорнова знает. Миша весь светится, цветет и пахнет, ловит на себе восторженные взгляды. Вдруг на сцену приходит записка от девушки: “Михаил Николаевич, а что вы исполняли на фронте во время Великой Отечественной войны?”
Миша не растерялся.
— Видишь, — говорит, — Костя, меня считают уже классиком!
Но бывают случаи, когда маленький человек оказывается остроумней большого сатирика. У Михаила Задорнова какой-то мальчик на улице попросил денег. На хлебушек. Миша решил отдать ему свою буханку хлеба. Однако мальчик его остановил:
— Я у тебя не хлеба прошу! А денег на хлеб!
26. МИХАИЛ Ц.
Артист Михаил Ц. приехал на гастроли в Ленинград. Познакомился на улице с девушкой-милиционером. Пригласил ее на вечер к себе в гостиницу.
Вечером она приходит к нему в номер. Но уже в сарафане и босоножках. Ц. с ужасом говорит:
— Что вы наделали?! Что вы надели?! Зачем сняли милицейскую форму?!
Девушка — удивленно:
— Но ведь я сейчас нарядней, чем была на улице утром!
— Эх, вы, девушка! — вздохнул Ц. — Я потому вас и пригласил, что всю жизнь мечтал… милиционера!
27. И. К. и Г. Г.
И. К. ходатайствовал о присвоении одному артисту звания народного, но получил отказ: из-за того, что тот в 1946 году был осужден за гомосексуализм. И. К. поделился этим с Г. Г.:
— Представляешь, Госдума отказала ему в звании, потому что он когда-то мальчика попользовал!
Г. Г. ответил:
— А ты объясни этим олухам, что тот мальчик уже взрослый человек, депутат Госдумы и трахает весь народ!
28. ЛЕВ ЛЕВИНСОН
Лева Левинсон, сын режиссера Ефима Левинсона, в начале своей карьеры любил, когда его при знакомстве спрашивали: “Уж не сын ли вы того самого режиссера?”
Однажды я его познакомил с каким-то деятелем из министерства культуры.
— Лев Левинсон, — сказал я. — Сын Левинсона.
— Знаю, знаю! — расцвел деятель. — Видел пейзажи вашего папы. В Русском музее.
Левинсон невозмутимо ответил:
— Нет, это не мой папа. А с Левитаном мы просто однофамильцы.
29. ПОСЛЕ КОНЦЕРТА
Один артист выступал в сельском клубе с чтением чужих стихов. Наконец все ушли. Остался только он. И еще завклубом — крупная девушка.
Угостила его чаем с водкой. Он, конечно, тут же полез к ней с руками. И ногами. Она говорит:
— Не здесь. Тут все-таки сцена, микрофон.
Повела его к себе домой. А уже полночь. Она говорит:
— Тише ступай! А то соседи услышат!
Заходят в ее дом. Свет не включают. Молча разделись. Легли на кровать. Только он положил на нее руку, она как заорет:
— Насилуют!!!
Это его особенно оскорбило, что она о нем так грубо: в третьем лице множественного числа.
Тут же вспыхивает свет, и он видит, что они в комнате не совсем одни: дети в углу на нарах, старики на печке, еще кто-то на раскладушке. И главное, никто не спит. Все на него смотрят.
Он оделся быстрей, чем по тревоге. То есть полностью был одет, когда уже на платформу прибежал.
Одно непонятно: зачем ей все это было нужно?
30. ЛЕВ ДУРОВ СРЕДИ ЛИЛИПУТОВ
Киноактер Лев Дуров был с лилипутами на гастролях.
Едут они в автобусе. Рядом с Дуровым на переднем сиденье — лилипутка. Вдруг она оборачивается и кричит в конец автобуса:
— Борька, не матерись! А то не вырастешь!
Теперь такая сценка в гостинице. Дуров идет по коридору. Вдруг слышит из одного номера крики о помощи.
Он заходит. Никого нет.
Вдруг опять голос:
— Эй, большой! Помоги!
Он заглядывает под кровать — там два лилипута.
— У нас арбуз закатился.
Дуров достал арбуз. Потом лилипутов. Они ему за это водки поставили. Лилипуты хоть и маленькие, а пьют как большие.
Вот все напились. Теперь такая картина.
Дуров сидит на стуле. У него на коленях два лилипута.
— Лева, сделай нам большую женщину. А мы тебе за это — две маленьких.
31. АЛЕКСЕЙ ЗАЛИВАЛОВ
Музыкант Леша Заливалов мне как-то сказал:
— Гений — это гармония. Вот возьми строчки: “Я помню чудное мгновенье, Возникла ты передо мной”. Тут же ничего не отнять, не прибавить!
Теперь такая история. Леша, как известно, сыграл в фильме Юрия Мамина “Фонтан” роль композитора. По сюжету он весь фильм сочинял симфонию под названием “К звездам”. А когда у него иссякало вдохновение, поднимался на крышу, нацеплял крылья и парил над землей.
После выхода этого фильма жена Заливалова стояла вместе с сыном в очереди за мясом. Сын от нечего делать ее спрашивает:
— А у ласточек какие крылышки?
— Остренькие, — отвечает мать, — с перышками.
— А у летучей мыши?
— Перепончатые.
— Как у нашего папы?
— Да.
И тут вся очередь обернулась.
32. АЛЕКСЕЙ ГЕРМАН
Актер А. Р. сидел дома. Роли нет. Денег нет. Только что перенес операцию тяжелейшего аппендицита с перитонитом.
Вдруг ему звонит режиссер Алексей Герман и приглашает на роль. Но с одним условием: тот должен быть острижен. Наголо.
Ну что, искусство требует жертв. Остригся.
А сниматься надо было на морозе. Он зацепил простуду. Флюс наполз на глаз.
Герман говорит:
— Убирай флюс.
Тот пошел к врачу. Врач вырвал ему зубы. Но флюс все равно остался.
Герман говорит:
— Без глаза и без зубов ты мне пока не нужен. В следующей серии, возможно, будет роль нищего. Если дотянешь — позвони.
Алексей Герман рассказывал, как трудно что-либо пробить для съемок. Имя Герман ничего не говорило секретарям горкомов, директорам заводов, председателям колхозов, генералам, адмиралам и маршалам. В лучшем случае могли вспомнить “Пиковую даму”. Да и то — фильм.
Поэтому Герман высвистывал из Москвы Андрея Миронова. Предположим, для съемок ленты “Мой друг Иван Лапшин”. Съемки были где-нибудь под Астраханью. За Мироновым посылали чуть ли не военный самолет. Давали ему чуть ли не денщика. Передвижение было исключительно на генеральском автомобиле. Сам генерал встречал Миронова с распростертыми объятиями.
Сразу ехали на рыбалку. А рыбалка, как сказал мой друг Владимир Мельников, та же пьянка, только в резиновых сапогах.
Герман ловил на удочку генерала и пробивал у него под водочку все, что нужно было для съемок. В итоге довольными оказывались все: и генерал, и Миронов, и Герман. Герман — особенно: при помощи Миронова он открывал самые тяжелые двери.
А недавно я прочел воспоминания Миронова, где он писал примерно следующее: “Никто так не заботился об актере, как режиссер Герман. Никаких проблем с транспортом, питанием, отдыхом”.
33. ЭТУШ
Знаменитый артист Этуш, помню, рассказывал, как он с товарищем был в кавказском ресторане. Встречает их улыбчивый кавказец с бабочкой на шее и говорит:
— Сейчас будет овсянка.
Этуш с товарищем ему говорят:
— Нет, кашу не надо.
Тот опять улыбается и вежливо говорит:
— Сейчас будет овсянка, слушай!
Они ему говорят:
— Это у вас что, так принято — водку закусывать кашей?
Он говорит:
— Ну хорошо. Подождите. Сейчас схожу за овсянкой.
Через минуту подводит к их столику официантку и говорит:
— Вот овсянка!
34. МИХАИЛ В.
Мой знакомый литератор Михаил В. живет в Эстонии, национальность имеет еврейскую, пишет по-русски, но к делу это не относится. Когда-то он любил одну девушку и требовал от нее взаимности. Девушка позволяла ему первое, но не соглашалась на второе, а на третье всегда требовала мороженое. Несколько раз Миша ее пугал, что себя зарежет. Но она ни разу не испугалась. Вот он ее приводит в кафе и говорит:
— Если ты меня сейчас не полюбишь, я себя зарежу!
Девушка отвечает:
— А потом зарежешь меня?
И тут Миша кричит:
— Официант!
Подходит официант.
— Нож!
Официант приносит нож. На подносе. На салфетке. Вероятно, на случай, если Миша испачкается в крови.
Миша быстро хватает нож. Медленно его осматривает. И говорит:
— Туповат.
Официант говорит:
— Можем заточить.
— Не надо, — ответил Миша. — Мы зайдем в следующий раз.
35. БОРИС ШТЕЙН
Поэт Борис Штейн жил когда-то в Ленинграде. Потом переехал в Эстонию. Интересно, еврей переводил стихи с эстонского на русский. И обратно. Еврейских языков не знал ни одного.
Помню, приехал я в Таллин. Тогда еще с одним “н”. Естественно, холодным дождливым утром.
Боря сразу меня повел на залив.
— Я, — говорит, — всегда утром купаюсь.
Искупался.
— Как, — говорю, — водичка?
— Нормуль, — говорит. — Только шею жжет.
А вечером он заболел какой-то простудой.
Перед моим отъездом сказал:
— Передай нашим, как я в ледяной воде купаюсь. Только о простуде не говори.
36. МИРОЧНИК И УВАРОВ
Режиссеры Саша Мирочник и Боря Уваров ставили когда-то мои маленькие комедии на большой сцене. Но вот началась демократизация — и народу приказали быть свободным. Горбачев открыл Америку прямо в России. Если раньше нам жилось плохо, то теперь мы об этом узнали. Гласность открыла народу рот, но не положила туда хлеб. Больше всего досталось — в смысле меньше всего хорошего — деятелям культуры. Прошло время, когда одна половина страны стояла у станка, а другая об этом пела.
Иду вдоль по Мойке и встречаю Мирочника. За десять лет он совсем не изменился: шапка та же самая, из пожилого кролика.
— А как, — говорю, — Борька? В Театре эстрады что-нибудь ставит?
— Ставит, — говорит Мирочник. — Бутылку директору.
37. ХАЗАНОВ И ОЛЕЙНИКОВ
Геннадий Хазанов учился когда-то в цирковом училище. Историю театра преподавала тогда Иля Яковлевна Новодворская. Хорошую оценку получить у нее было практически невозможно. Тем более что за семестр полагалось прочесть чуть ли не сотню пьес. Чего, конечно, никто не делал. А вот как сдавал экзамен Хазанов.
Ударом ноги распахивает дверь. Входит с огромной стопкой книг. Верхняя раскрыта на последней странице. Хазанов читает вслух:
— “Корректор Л. Мухина. Бумага офсетная. Тираж — сто тысяч”. Уф! Успел!
После такого начала экзаменатор расслаблялся и уже не в силах был говорить серьезно о театре. Рука не подымалась выставить низкий балл такому смелому студенту.
Илья Олейников тоже учился в цирковом училище. Однажды Илья рассказал, к ним приехала американская делегация. Директор училища Волошин говорит американцам:
— В нашем училище учатся учащиеся из многих стран!
Вдруг вбегает группа вьетнамских гимнастов с плакатами: “Янки, вон из Вьетнама!”
Директор только смог пролепетать:
— Это чужие вьетнамцы!
Теперь история со знаменитым Олейниковым, когда он был еще просто Клявером. Он гастролировал в каком-то маленьком городке. Мэр города несколько часов возил Илью на “газике”, показывал достопримечательности. Показал все. Остановились на обрыве.
— Ну как, — говорит, — вам, Илья Львович, наш город?
А Ильюху уже тошнит. Но он отвечает:
— Очень — ваш город.
Мэр — радостно:
— А с вертолета вам еще больше понравится!
38. ХОР ВЕТЕРАНОВ
Часто мы знаем, кто нас ведет, но не знаем куда.
Выступал хор ветеранов. И вдруг на одного ветерана нашло затмение. Ему показалось, что последняя песня уже спета. Он повернулся и пошел за кулисы. А поскольку он был не простой певец, а правофланговый, за ним за кулисы ушло полхора.
Дирижер закончил кланяться, оборачивается и чуть не падает. На сцене уже не хор, а хорек.
Срочно посылают за кулисы человека. Сбежавших ветеранов загоняют обратно на сцену. И дирижер опять чуть не падает. У левой половины хора лица нормальные: бледные, взгляд тусклый, а у правой половины — лица красные, глаза живые! Это они уже начали выступление свое блестящее отмечать.
А когда запели, у дирижера вообще мозги дыбом встали: вместо “Враги сожгли родную хату” старички грянули про то, как врагу не сдается их гордый “Варяг”! И дирижеру не оставалось ничего другого, как подмахивать им своей взмокшей палочкой.
Иногда нам кажется, что человек ведет за собой толпу, а на самом деле она толкает его впереди себя.
39. СТАРЫЙ АДМИНИСТРАТОР
Администратор одного струнного квартета рассказывал мне, как он работает с заказчиком:
— Если он меня спрашивает: “Сколько?”, я ему говорю: “Предположим, триста”. Если он соглашается, ему говорю: “Каждому”. Если он соглашается — “каждому”, я говорю: “Плюс транспорт”. Если он соглашается — “плюс транспорт”, я говорю: “В оба конца”. И дальше в том же духе.
— А если он ни на что не соглашается? — спросил я.
Администратор ответил:
— Тогда мы работаем бесплатно.
40. КОВАРСТВО И ЛЮБОВЬ
Шиллер не случайно назвал свою трагедию “Коварство и любовь”. Коварство намного ближе к любви, чем, допустим, та же дружба.
Один музыкант сделал жене подарок: привез ей с гастролей неприличную болезнь. Жаловался мне потом: “Кто бы мог подумать! Народная артистка России!”
А выкрутился он просто. Договорился с врачом. Тот сказал его жене, что это так, ерунда, простудное явление, ветром надуло.
Вот они ходят вдвоем, дружно лечатся. А жена все чего-то соображает, молчит. Потом вдруг в лице изменилась и как ему брякнет:
— Это я тебя заразила!
Он мне после говорил: “Чувство у меня тогда было двойственное”.
Думали они, думали, что делать, и надумали не разводиться. Продолжать дружбу решили. Тем более что оба уже пенсионного возраста.
41. ПОЭТ И ПУТАНА
Многие жрицы любви не только красивы и богаты, но и умны, и даже остроумны. Я знал одну такую, честную, умудренную жизнью 20-летнюю путану. С ней путался какое-то время бедный, но талантливый поэт Р.
— Что, — спросил я ее при встрече, — и бедный поэт платит деньги?
— Нет, — сказала она, — он обладает даром.
42. СЕРГЕЙ ВОЛЬСКИЙ
Звонит мне как-то по телефону Сергей Вольский:
— Константин, тут венгр один приехал. Хочет тебя переводить. Приезжай в “Европейскую”.
— А что, — говорю, — брать?
— Ничего, — говорит Вольский. — Возьми только водки. И побольше. Венгры, они водку очень любят русскую.
Приезжаю в гостиницу. В ресторан решили не идти, поскольку венгр не американец. И даже не американский венгр. Я вспомнил вслух, что в ресторане этой же “Европейской” служил когда-то швейцар, который говорил всем выходившим: “Не забудьте оскорбить старика чаевыми!”
Поднимаемся в номер венгра. Он выставляет на стол бутылку “Палинки”. Но сам практически не пьет, только теоретически. А чего ему пить? Он сам по себе веселый. Рассказывает нам истории из жизни Вовочки, Штирлица и Чапаева. Мы, оказывается, Венгрию и анекдотами снабжаем. А пьет в основном Сергей. Русскую водку запивает венгерской. Вдруг венгр меня спрашивает:
— Костья, почему так мало пьешь? Серьежа сказал, русские очень любят венгерскую водку…
Вольский, когда хотел выпить, всегда звонил кому-нибудь и говорил: “Приехали эстонцы (поляки, чабаны, глухонемые). Интересуются тобой. Да, кстати, любят водку”.
43. МИХАИЛ ЖВАНЕЦКИЙ
Если бы у Жванецкого был адъютант, который записывал бы за ним все, что он говорит по ходу жизни, мы были бы осчастливлены гораздо бóльшим количеством остроумных высказываний. Жванецкий в жизни такой же, как и на сцене. Речь Жванецкого — это поток веселой мудрости, который может снести на своем пути все, что построили и чем гордятся советские люди. Многие шутки великого сатирика родились мгновенно, как Коровьев, соткавшийся из воздуха. Впрочем, шутки и должны рождаться мгновенно. Быстрота — главный прием сатиры. Я бы даже сказал, что быстрота — двоюродная сестра таланта.
“Они купили огромный диван”. — “Что, стали лучше жить?” — “Нет, стали лучше спать”.
Последнее слово всегда за Жванецким.
По поводу прорванной канализации Жванецкий заметил: “Надо же! Жрать нечего, а какой напор!”
Когда начали раскручивать дело Рашидова, Жванецкий сказал: “Наконец-то наша прокуратура достигла больших узбеков”.
На конкурсе красоты (непонятно, почему Жванецкого пригласили туда в жюри) он пробормотал себе под нос: “Такое дерьмо еда в стране — и такое чудо получается!”
Один смельчак попытался его прервать: “Разрешите вас перебить!” Жванецкий ответил: “Всех не перебьете!”
Разговариваю с Михал Михалычем о природе юмора. Жванецкий говорит, что иногда и выдумывать ничего не надо. Надо только внимательно слушать. И тут же вспоминает недавнюю сценку на Дерибасовской.
Одному птичка капнула на плечо. Он говорит другому: “У вас бумажки нет?” Тот отвечает: “Вы надеетесь ее догнать?”
— Разве можно такое придумать?! — восклицает Михал Михалыч.
Скромность мастера.
Жванецкий, как известно, одессит и считает, что сама природа этого пестрого города рождает юмор. Вот он описывает, как приехал на родину. Его спрашивают:
— Миша, когда будешь в Одессе?
— Так я ж и так в Одессе, — говорит Жванецкий.
— Ну, хорошо, — говорят ему. — Тогда скажи, когда будешь в следующий раз?
Или говорит одному одесситу:
— У вас такой привоз! Столько всего!
— Разве ж это привоз? — отвечает одессит. — Вот летом будет привоз!
— Так сейчас же лето!
— Разве ж это лето? — отвечает одессит. — Вот в сентябре будет лето!
Думаю, дело здесь не только в Одессе, а просто юмористу все хотят сказать что-нибудь юморное, как больному хотят сказать что-нибудь о чудодейственной мази (сразу отвалилось), как еврею — что-нибудь хорошее об евреях (у меня знакомый тоже был еврей), как водителю машины — что-нибудь о машинах (радостно: сегодня две столкнулись). Поэтому, наверное, Михал Михалыч так много слышит смешного.
Если бы кто-нибудь написал “Разговоры со Жванецким”, думаю, он прославился бы не больше Михал Михалыча, но и не меньше Эккермана — секретаря Гёте.
44. АРКАДИЙ РАЙКИН
Какой-то западный театр гастролировал в Ленинграде. Давали древнегреческую трагедию. На один из спектаклей был приглашен Аркадий Райкин со своими родными и знакомыми. Среди знакомых Райкина был, между прочим, и один ребенок. В середине спектакля на сцене вдруг появилась обнаженная девица. Это оказалось для матери ребенка пострашней трагедии.
— Порнография! — ахнула она.
— Нет, — успокоил ее Райкин. — Мифология.
Вспоминаю одно из последних выступлений Аркадия Райкина. Это была программа “Наш дом”, которую написал Семен Альтов. Спектакль шел в ДК Горького. Как всегда, на выступлениях Райкина был полный аншлаг. Райкина тогда уже выводили на сцену почти под руки. Он мечтал умереть на сцене, как Мольер, которому все же не повезло, и он умер у себя дома. Порой Аркадий Исаакович забывал текст, но зрители ему это прощали. Тем более что многие вещи они знали наизусть. В одном месте Райкин по сценарию должен был рассердиться. Для этого, как хорошо известно, у актеров есть секретный прием: сначала про себя ругаешься, а затем вслух произносишь фразу по тексту. Но на Райкина, видно, нашло затмение. И он вслух сказал то, что раньше говорил про себя:
— Идите вы все к… матери!
Причем даже не заметил, что сказал. В зале наступила оглушительная тишина. Как после взрыва.
А потом раздались бурные аплодисменты. Зрители, вероятно, решили, что так и было задумано. Что большому мастеру (чуть не написал: больному мастеру) все дозволено. Что это и есть самая высокая сатира. Послать всех к известной матери!
Сейчас этим никого не удивишь. А тогда запрещалось употреблять на сцене не только мат, но даже грубые слова второго эшелона. Такие, как: голубой, гомик, педик, сука, бля и еврей. А о такой фразе, как: “Это еврей, бля, такая сука!” — можно было только мечтать.
Замену мату нашли в школьной среде. Постепенно этот детский жаргон освоили и взрослые. Я сам слышал, как одна учительница русского языка жаловалась:
— Меня ученики сегодня совсем заколебали!
Ну, а уж в детективах это слышали все — когда нормальные мужики, убивая друг друга, приговаривали:
— Чего, блин?! Ща, блин! Ой, блин!!!
Мы жили в эпоху фальши, которую неустанно разоблачал великий русский артист Аркадий Исаакович Райкин.
45. СВЕРДЛОВ
Люди, остроумные в жизни, как правило, тугодумны на бумаге. И наоборот. Я встречал всего несколько человек, чья устная речь была такой же блестящей, как письменная.
В Доме культуры пищевиков, которому я отдал больше десяти лет своей затянувшейся юности, размещался клуб юмора. Старостой у нас неизменно избирался самый старый член клуба — Натан Свердлов. Его юморески всегда вызывали смех, но смеялись не над героями, а над их создателем.
В жизни же Натан Львович был нормальным человеком, а с женщинами даже остроумным.
Забыл сказать, работал наш Свердлов пенсионером. А по совместительству — пожарным в нашем же ДК. Кстати, обижался, когда его называли пожарником, потому что пожарник, объяснял он, это погорелец. Хотя Натан Львович и стал пожарным именно потому, что погорел на старой работе.
Однажды в ДК пришла девушка и спросила Натана Львовича:
— Вы — руководитель курсов вязания крючком?
— Нет, милая, — ответил Натан Львович. — Моим крючком уже много не свяжешь!
Вообще, с женщинами он обращался плохо: никогда к ним не приставал. А на вопрос: “Как вы относитесь к женскому полу?” — отвечал: “Я отношусь к мужскому”.
Это качество Натана Львовича никак не отражалось на количестве пожаров в ДК. Более того, несмотря на его бурную противопожарную деятельность, ни одного пожара в ДК замечено не было. Как это повлияло на дальнейшую карьеру Натана Львовича, награжден ли он был медалью или уволен за ненадобностью, история пожарного дела в России умалчивает.
Впрочем, медаль “За невспыхнувший пожар”, кажется, еще не изобретена. Была б моя воля — я бы изобрел.
46. ДЕЯТЕЛИ КУЛЬТУРЫ
Надежда Борисова пригласила меня и Владимира Хоменко на банкет по случаю присвоения ей звания “заслуженный деятель культуры России”. Владимир написал Надежде Александровне длинное поздравление в стихах с юмором. Проверил сначала на мне.
Конец был такой:
Надежда вы культуры нашей,
Заслужена победа ваша!
Я сказал:
— Может, вместо “победа” написать “награда”?
Володя согласился. На банкете он с выражением прочел эти юмористические стихи, помогая себе рукой.
Слушали внимательно. В гробовой тишине.
Когда он кончил, раздалось три-четыре бурных хлопка. Это хлопала Надежда Александровна.
Володя сел на свое место и проворчал в мою сторону:
— Да, Константин, не прошла твоя “награда”!
47. БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
6 июня 1999 года великая русская поэтесса, Мандельштам в юбке, Белла Ахатовна Ахмадулина вышла из метро “Канал Грибоедова” и вместе со своим мужем Мессерером двинулась к Малому залу филармонии им. Глинки, где должна была проходить церемония вручения литературных премий “Северная Пальмира”. Ахмадулина была в белом платьице и белой же шляпке с вуалью.
Какая-то старуха на Невском с корзиной ландышей крикнула им:
— Счастья вам, счастья!
На что Ахмадулина ответила:
— Но если это свадьба, то я жениху не завидую.
48. ОКУНЬ
Я сказал поэту Михаилу Окуню:
— У Ильи Фонякова есть такая фраза: “Тарту дорог как город утрат”.
Миша говорит:
— Блестяще!
Я говорю:
— Это палиндром. Справа налево читается так же.
Миша ответил:
— Ну, это легко придумать.
49. “ЗВЕЗДА”
Я предложил журналу “Звезда” свои заметки о журнале “Аврора”. Редактор “Звезды” А. Ю. Арьев мне сказал:
— Надо сократить.
Я сократил.
Арьев сказал:
— Короткое мы не печатаем.
Я восстановил прежний вариант.
Арьев сказал:
— Очень хорошо! Только у нас нет отдела юмора.
Я убрал юмор.
Арьев сказал:
— Слишком сухо.
Я забрал заметки.
Арьев ничего не сказал.
50. СМОКТУНОВСКИЙ И КИМ
Наш журнал “Аврора” — первое издание, которое публикнуло Анатолия Кима. Правда, с подачи Иннокентия Смоктуновского, теща которого жила с Кимом в одном доме. Иннокентий Михайлович принес в “Аврору” его рукопись и стал говорить, что нашел гениального писателя. Когда рассказы уже опустившего было руки Кима вышли в свет, он купил сотню экземпляров и один с благодарностью преподнес Смоктуновскому.
На другой день Смоктуновский ему звонит:
— Слушай, Кимушка! А хорошие рассказы!
Ким ахнул:
— А вы разве в рукописи их не читали?!
— Нет, — ответил Смоктуновский. — А вдруг бы они мне не понравились? Как бы я тогда их рекомендовал?
51. АЛЕКСАНДР КУШНЕР
Рядом с поэтом Кушнером я всегда кажусь себе маленьким. Мы разговаривали с ним в ПЕН-клубе, и нас щелкнули. Я повернулся к фотографу и сказал:
— Контрольный…
Но осекся. Я хотел сказать: “Контрольный в голову”, но подумал, что эта шутка покажется Кушнеру плоской.
И вдруг Кушнер засмеялся и сказал:
— Контрольный в голову!
52. КНЯЗЬ СОЛОМИН
Артист Виталий Соломин одно время подрабатывал министром культуры. Как-то приехали к нему культурные немцы из той Германии, которая была нам дружественной, то есть из Западной. О том, что Соломин являлся еще и известным артистом, они не знали. Им только успели сообщить, что он министр культуры. И поэтому их повезли прямо на съемки фильма, в котором был занят Соломин. Естественно, в роли князя. А у него был как раз перерыв — и он пил чай в кабинете директрисы дворца культуры, где снимался фильм.
Немцы поднялись, директриса им говорит:
— Сейчас министр культуры России к вам выйдет.
И выходит Соломин в раззолоченном камзоле XVIII века со шпагой на боку.
53. БРАТЬЯ СЛАВЯНЕ
Братья-двойняшки Васютинские делали парный конферанс. У них был номер, когда один из братьев говорил зрителям: “Я очень быстро двигаюсь. Вот сейчас в течение секунды я добегу до балкона”. С этими словами он выскакивал за кулисы, а его брат мгновенно появлялся на балконе в другом конце зала. Как-то пьяный осветитель направил лучи софитов сразу на обоих, чем испортил номер.
Еще они проделывали такой трюк. Один брат стригся, выходил из парикмахерской, а другой тут же входил и говорил парикмахеру:
— Вы мне чего-то много оставили. Сделайте покороче.
И обалдевший парикмахер стриг второго Васютинского бесплатно.
Однажды на собрании в Ленконцерте Васютинские заявили, что больше не хотят работать друг с другом. Муравский на это воскликнул:
— Как может быть задница об одной половине?
Еще — случай в Ленконцерте. Васютинские кому-то доказывали на лестничной площадке:
— В нас нет ни капли еврейской крови!
Проходивший мимо режиссер Марк Абрамович Рихтер обронил:
— Кроме той, которую вы из меня выпили!
54. В ТИХИХ УЛОЧКАХ КАУНАСА
Привез я как-то летом одну даму в мастерскую к литовскому скульптору Растувайтису. Он ей протянул руку и говорит:
— Растувайтис.
Она говорит:
— Так прямо сразу и раздеваться? — и уже верхнюю пуговицу блузки себе расстегивает.
55. ТОВАРИЩ КИМ ЧЕН ИР
В 2001 году Россию посетил президент Северной Кореи товарищ Ким Чен Ир. Когда его бронепоезд въезжал в город (Москву, Петербург), по бокам шли еще два поезда, пустых: в качестве прикрытия. Накануне визитов проверяли радиационный фон, чистоту воздуха, противопожарную безопасность, ставили охрану у каждой дырки. Перед тем как сын Солнца здоровался, людям протирали ладони спиртом. То есть товарищ Ким Чен Ир — не всем товарищ!
56. СЕРДЦЕ АНГЕЛА
Ехали мы на концерт в Кириши. Поэт Ефим Ефимовский, поэтесса Наталья Перепечь (дочь известного в прошлом музыканта Блехмана), прозаик Сергей Янсон, бард Михаил Шелег, фотограф Гена. Я еще, помню, подумал, почему такое название — Кириши. Может, киряют все?
Фотограф Гена взял еще с собой мужика. Чернявый, небритый, серьга в ухе, зубы прокурены, смотрит исподлобья, молчит. Он тоже на гитаре может. Может, его в концерт? Ну, сбацай. Сбацал на гитаре Шелега. Как? Смотрим на Фиму. Фима делает умное лицо. В электричке всегда непонятно, талант или бездарь.
Фим, концерт же большой, а с гитарой только Миша. Остальные — голые писатели. Ладно, но только одну песню.
Гигантский Дворец культуры стоит на нефти. Он выходит, говорит, что играл вора-цыгана в каком-то фильме, поэтому такая щетина, но фильм еще не вышел на экраны. Ой, врет!
Исполнил романс. А на сцене, когда сидишь за столом, тоже непонятно, хорошо или плохо. Аплодисменты. Он смотрит на нас. Мы знаками показываем: еще одну песню, и уходи. Он сыграл еще. Бис! Еще одна. Шквал аплодисментов.
Через неделю я увидел его на своей улице, у гастронома: он пил с тремя грязными мужиками из горла. Заметил меня, кивнул.
Через год — третий раз — на кабачке “Чижик-пыжик” у Дорошева. В коридоре, к стене спиной прислонился, ждет своего выхода. Чисто выбрит, в смокинге, собственная гитарка, маленькая. Мастеру большую не надо. Сообщил, что его взяли в Ленконцерт.
Никогда не спрашивал, какой гонорар. Бесплатно? Хорошо, спасибо! Нальют? Хорошо, выпьем! Никогда не просился выступить. А когда его просили, никогда не ломался. Сразу брал протянутую гитару и играл. Даже если аудитория из одного человека. Сколько хочешь. Знал тысячи неизвестных романсов. Любую чепуху так пел, что у всей аудитории — слезы.
Играл на любой, чужой, первой подвернувшейся под руку, самой раздолбанной гитаре. Каждая песня у него в свою превращалась, как будто он ее сам сочинил. Даже нет, не так, сейчас сочиняет прямо тут, поет впервые.
А еще через год ушел из человеческой жизни. На хрипловатых пленках осталось с десяток песен. Это был — ангел. Он пел сердцем. Ангелы на Земле не живут долго. Звали его Валерий Агафонов.