Опубликовано в журнале Нева, номер 5, 2004
Была осень, серое, свинцовое небо, порывы холодного ветра. Желтые листья прилипали к памятнику Пушкину. Он стоял еще на Тверском бульваре… Заканчивался 1949 год, четвертый послевоенный. Многие из моих соучеников пришли в аудитории Литературного института прямо с фронта. Раны еще были свежи, боль еще не утихла, спящие часто вскрикивали во сне: война по ночам накатывала на них. Василий Субботин был при штурме рейхстага, Сергей Орлов горел в танке. Поэты, прозаики — грудь их была украшена разноцветными орденскими планками. Мои советские товарищи были теми, кто дробил стальные жернова, перемалывавшие Европу.
Первую свою комнатушку на втором этаже Дома Герцена я делил с двумя старшекурсниками: русским прозаиком Володей Тендряковым и болгарским поэтом Георгием Джагаровым. Они с первого же дня по-братски приняли меня, дружеской сердечностью скрашивая наш более чем скромный студенческий быт. Это были годы самоотречения, неистового труда и безграничной веры в лучшую жизнь. Аудитории едва отапливались, однако электролампочки горели ночи напролет. Зори, бледно высветлявшие садик перед Домом Герцена, часто заставали нас склоненными над словарями, конспектами, книгами и, конечно, стихами… Нелегко было, приходилось работать вдвойне: в кратчайший срок надо было овладеть русским языком и не отстать от программы. Нас вдохновляла вера в справедливое дело созидания будущего и в святое призвание поэзии способствовать рождению завтрашнего дня.
Наши наставники помогали нам понять двуединство существеннейшей проблемы: о чем писать и как писать, чтобы, претворяя жизнь в литературу, воздействовать через литературу на жизнь. Глубоко запечатлелась в памяти страсть, с которой отстаивали публицистику, оперативную работу в газете такие видные писатели, как Фадеев, Эренбург, Симонов, Шагинян, Долматовский, Тихонов, Сурков. Сами они являли яркий пример писательской журналистики. Газета, по словам Галины Николаевой, лучшая школа для молодого писателя. Многие из моих коллег убедились в этом на личном опыте. Газета помогает молодому писателю ориентироваться в стремительном и сложном переплетении событий современности, газета учит точному, ясному слову, определенности позиции, непосредственности отклика. Институт давал нам возможность побывать в разных уголках Советского Союза, так родилась моя первая книга очерков и репортажей “Путешествие сквозь время”. В них переплетались история и современность, Узбекистан, Киргизия, Армения… Московская тема зазвучала сперва в стихах, потом в поэме “Возвращение на Родину” (опубликованной в переводе на русский язык в “Новом мире”) и, конечно, со временем все более уверенно входила в мои очерки, в эссе. Началась с книги “Куда возвращаются космонавты”, где была глава “На обычной московской улице”, и развернулась в “Диалогах” — беседах с видными представителями советской науки и культуры. Среди них: академики Н. Семенов, С. Соболев, Л. Арцимович, С. Струмилин, Н. Сисакян, В. Амбарцумян, космонавт Герман Титов, писатели и деятели искусств — Шолохов, Эренбург, Ауэзов, Твардовский, Мартынов, Слуцкий, Леонов, Соболев, Охлопков, Акимов, Завадский, Черкасов, Тиссэ, Райкин, Калатозов, Чухрай…
С какой подлинной силой, а потому актуальностью звучат и сегодня слова, сказанные мне Твардовским: “Мы по привычке говорим много, даже слишком много о первостепенном значении современной тематики в литературе. Но не пристало ли одновременно выказывать и наистрожайшую требовательность к тому, как мы выражаем то, что, в сущности, составляет душу нашей эпохи? Почему мы терпим порой некачественные произведения, то есть то, что совершенно нетерпимо в технике, особенно в ракетостроении? Наша литература должна быть столь же точной и честной, как и достижения нашей научно-технической мысли”.
Из современной Москвы, помолодевшей, обновленной, как никогда красивой, я опять мысленно возвращаюсь в Москву конца сороковых годов, на Тверской бульвар, в дом, построенный в неоклассическом стиле с ложными коринфскими колоннами и фронтоном, в дом, где родился Герцен, в одну из комнат первого этажа, ставшую “аудиторией”. Раскрытые окна выходят в садик с маленькими скамейками под еще молодыми деревьями. Четверг, день творческих семинаров. Обсуждаются стихи, рассказы, пьесы или опыты критических статей. В отличие от прочих дней, когда все студенты курса занимаются вместе в первой аудитории, в четверг мы распределены по семинарам, которые ведут известные мастера современной литературы. На нашем курсе большинство поэты. Сергей Орлов, Василий Субботин, Алексей Смольников, Александр Гевелипг, Федор Сухов прибыли из разных концов России, Кирилл Ковальджи — из Бессарабии, Смар Шимеев — киргиз, Ибрагим Кэбирли — азербайджанец, Иван Гоголев — якут, Абрам Аликян — армянин, Машидат Гаирбекова — аварка из Дагестана, Лиляна Стефанова и Димитр Методиев — из Болгарии, Тибериу Утан, как и я, — из Румынии. Фазиль Искандер и Леонид Жуховицкий писали стихи, не подозревая, что вскоре станут: первый — известным прозаиком, второй — прозаиком и драматургом. Тогда казалось, что Борис Никольский, Майя Ганина и Геза Домокош чуть ли не единственные убежденные прозаики на курсе. Не знал и Александру Симион, поступивший в институт как критик, что он будет известным румынским прозаиком…
Ценней самой учебы была атмосфера института, подлинный творческий климат, способствующий становлению одаренной личности. Я вспоминаю семинар, которым руководил прекрасный педагог и поэт Евгений Долматовский, безошибочно чувствующий в своих учениках то, что составляло их особенность и неповторимость. И еще одно бесценное качество семинара — дух коллегиальности, доброй требовательности, интернациональной дружбы. Взаимные переводы стали насущными в нашей работе, и “привычка” эта не покидает нас по сей день.
Много лет спустя мне выпала радость быть в Москве и посетить семинар Долматовского. Передо мной в той же аудитории молодые, в чем-то похожие и непохожие на нас. Юные лица, открытые, пытливые глаза. Сегодняшние молодые выглядят моложе, чем мы в свое время. И опыт у них другой, чем у поколения, хлебнувшего войны, но отношение к своему литературному призванию у них такое, как у нас, осознание своей ответственности перед современностью вырабатывается в горячих спорах, поисках, новых сложностях! Как бы ни менялось время, перед каждым настоящим художником встают истины, которые не стареют никогда…
Бухарест
МОЛЧАНИЕ
Прости меняпрости за ту пустоту меж словами
словно провал
словно луг без цветов
словно страна без людей
Прости за молчание что пролегло между нами
словно пустырь
словно прерванный путь
словно пропасть
Я знал что одно только слово
могло меня сделать творцом
я знал что без этого слова
я навек потеряю тебя
Прости за молчание что пролегло между нами
словно скатерть без яств
словно саван
за молчание замкнувшееся как врата
Прости меня за это мгновение правды
ИХ СВЕТ
Поздняя любовь
как река перед устьем
(солнца перст на теле твоем
губы твои великая засуха)
корабли стекают вбираемы морем
как планеты в просторы вселенной
лишь твои глаза
стерегут прослезившийся берег
восковую иву что качается словно печаль
и чем живее их свет
тем скорей приближаются сумерки.
Перевел с румынского Кирилл КОВАЛЬДЖИ