Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2004
Александр Моисеевич Городницкий родился в 1933 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский горный институт. Доктор геолого-минералогических наук, участник многочисленных научных океанологических экспедиций. Автор многих поэтических книг и популярных песен, двух книг мемуарной прозы. Член СП. Живет в Москве.
АЛЕКСАНДР ГОРОДНИЦКИЙОтца никак не вспомню молодым: Все седина, да лысина, да кашель. Завидую родителям моим, Ни почестей, ни денег не снискавшим. Завидую, со временем ценя В наследство мне доставшиеся гены Из жизни, недоступной для меня, Где не было обмана и измены. Безропотной покорности судьбе, Пренебреженью к холоду и боли, Умению быть равными себе И презирать торгашество любое. Они, весь век горбатя на страну, Не нажили квартиру или виллу, Деля при жизни комнатку одну, А после смерти - тесную могилу. Чем мы живем сегодня и горим? Что в полумраке будущего ищем? Завидую родителям моим, Наивным, обездоленным и нищим.
* * *
* * *
Мне жгли лицо Полярный Север И Антарктида. Я видел посох Моисея И меч Давида, В Стамбуле, во дворце султана С огромным садом, Они под куполом стеклянным Хранятся рядом. Я целый час смотрел украдкой, Не сняв котомки, На меч с тяжелой рукояткой И посох тонкий, Слова забывшейся молитвы Прося у Бога. Один - сражения и битвы, Другой - дорога. О, юных лет былые даты, Пора вопросов! Я мог бы выбрать меч когда-то, Но выбрал посох. Я шел туда, где небо стынет, Вослед пророку, И солнце желтое пустыни Висело сбоку. Я плелся выжженной травою Над преисподней, Но над чужою головою Меча не поднял. Я брел проулками предместий Вдали от тронов, Но ни для славы, ни для мести Меча не тронул. И не горюю я нимало, В безвестность канув, Что не сгубил ни птахи малой, Ни великанов. Для жизни выбирает каждый Доступный способ. Не сожалею, что однажды Я выбрал посох. АБХАЗИЯ Нужна ль иная пища для ума, Когда война грохочет у порога? В Абхазии разбитые дома И мертвая железная дорога. И горечь незабывшихся утрат, По-прежнему невыносимо близких. Стоит Сухуми, словно Сталинград, В развалинах и скорбных обелисках. И слышится гудение шмеля Над вешками помеченною зоной, Где зарастают минные поля Амброзией, пронзительно зеленой. Здесь старики, поглаживая ус, Припомнив вновь о самообороне, Поведают, как грабили Мухус Отважные гвардейцы Мхидриони. Холодный пепел выжженных квартир, Безлюдный берег, окаймленный пеной. Бог разделил окрестный этот мир На довоенный и послевоенный, Сухой лепешкой жизнь переломив, Струну чонгури заново настроив, И быль, преобразованная в миф, Из жертв недавних делает героев. Историк, вспоминая старину, О наших временах напишет честно, Где первую абхазскую войну Он будет путать со второй чеченской. Страна души, вершины в серебре! Не дай ей снова, Господи, случиться Заложницей в невидимой игре, Где все партнеры на руку нечисты! Но длится день, и тает снег в горах, И пахарь принимается за дело, И школьники на шумных вечерах Поют стихи Фазиля Искандера. А солнце, устремленное в зенит, В соленом отражается настое, И тостами заздравными звенит Бескрайнее абхазское застолье. ПИЦУНДА Ароматы третичных растений И прибойной волны полоса. Над Пицундой, как черные тени, Нежилые стоят корпуса. На морском опустевшем вокзале, Одичавшем за несколько лет, Пароходы диковиной стали, Пассажиров хлопочущих нет. Но качается в море кораблик Над мерцаньем рыбацких сетей, И хозяин вокзала Алабрик Принимает почетных гостей. Новый тост по-абхазски небыстро Начинает седой тамада. Генералы, актеры, министры Здесь сидели в былые года. И опять за столами до ночи Собирают обильный улов Прокуроры из города Сочи И родня зарубежных послов. Дальний гром - как раскаты орудий. За Кодорским ущельем темно. Но форель серебрится на блюде, Золотится в бокалах вино. Не пустует заветное место, Поражая догадкой умы: Только пир - неизменное средство, Что спасает во время чумы. КОРОВЫ В АБХАЗИИ Машины на горной дороге По встречной ползут полосе. Подобием статуй двурогих Коровы стоят на шоссе. Их морды скульптурны, как ростры, Над крепью расставленных ног. Широкие черные ноздри Бензиновый ловят дымок. Глаза их огромные сухи, Бесстрастен незыблемый вид, А овод, сидящий на ухе, Вот-вот укусить норовит. Величественные, как Боги, Гуденью машин вопреки, Застыли они, как пороги, В стремительном жерле реки. Не вздумай сигналить им трижды, С дороги стараясь убрать, - Стоит, неподвижна в подвижном, Их парнокопытная рать. Стоит над каймой голубою В потоке асфальтовых рек, Замедлить пытаясь собою Безумного времени бег.* * *
Под крылом облака, под форштевнем - тугой бурун. Убегая от времени, исколесим планету. Отражаясь в чужих зеркалах, остаешься юн, Возвратившись назад, понимаешь, что шансов нету. Вымирают ровесники. Склянка шуршит песком. Наступают недуги, и век наш короткий прожит. Мне Самойлов беспомощным помнится стариком, А теперь получается - был он меня моложе. Водопад Ниагары, Памирский хребет в снегу, Нидерландское небо, низкое и сырое. По округлой планете, оглядываясь, бегу, Как испуганный Гектор вокруг осажденной Трои. Заполярную вьюгу сменяет палящий зной. Свой ресурс поистратив, стучит пулеметом сердце, И тяжелое солнце вдогонку летит за мной, Словно бронзовый щит настигающего ахейца.