Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2004
Виктор Григорьевич Максимов родился в 1942 году в г. Иваново. Поэт, прозаик, переводчик. Печатается с 1957 года. Автор многих поэтических книг. Член СП. Живет в Санкт-Петербурге.
ЛЮБЛЮ Забьюсь, как сыч, в дупло, печурку растоплю. Люблю, когда тепло, и тишину люблю. Люблю под Покрова родную слушать тьму… Люблю, когда слова и лица ни к чему, когда твой гений тих, как на иконе конь, а жизнь - как смятый стих, засунутый в огонь… А за спиною - век. И над лежанкой - Бог… И ночь, где только снег да чей-то тихий вздох. ПОУТРУ Мамочка родная, что же за мука в смутный осадок с утра выпадать! Гордая, молча уходит супруга: русская женщина любит страдать. Утро похмельное - вот что нас губит… Топчется кот на груди. Отвяжись!.. Русская водка умных не любит, трезвых не любит русская жизнь. БАНЬКА Не могу я мыться в ванне, я стираю в ней носки. С бандюками парюсь в бане, любят баньку бандюки! Бандюки на "мерседесах", я на собственном ходу. Бандюки об интересах, я и ухом не веду. Я для них придурок местный - Афанасий Кипятков. До чего ж неинтересны откровенья бандюков! Вот сижу я, как на небе. Эй, подкинь еще, браток! Вот лежу, как сыр на хлебе. Ух, какой у нас парок! Как же тут не быть поэтом: пот на лбах, на телесах… Хорошо на свете этом, когда ты на небесах… ИМЯ Худенькая, отчаянная моя мама! Как же нужно было верить в Победу, чтобы решиться родить меня, когда слабый ладожский лед обморочно потрескивал под колесами, выносить в той пыльной харьковской горечи отступлений и запеленать наконец в окровавленные снега Сталинградской битвы… Имя-то, имя у меня какое беззаветное - Виктор!.. Бедная моя, храбрая моя мама! ПРИТЧА О ТРОПЕ Там, где только тучи да орел, человек путем кремнистым шел. Руки простирая, как слепой, шел он к смерти гибельной тропой. Так Луне шептал он: "О Луна, ты все видишь сверху, где она, где черта, к которой, как в бреду, я уже который год бреду, где он, скорбной повести венец, в смысле - этой тропочки конец?" Небеса не отвечали, нет. Камень грохотал ему в ответ. И, дыша сырым могильным хладом на того, кто, как в тумане, брел, смерть была не впереди, а рядом: по тропе над пропастью он шел. ГЕНИЙ Валерию Гаврилину Там в силах Бог и все, кто с Ним! Там высь, пронзенная лучами! Там Шестикрылый Серафим с неимоверными очами, там чьи-то страсти на весах!.. А он сидит себе, играя на клавесине, в Небесах, на третьем облаке от Рая. СТРАШНЫЙ СОН Не страшен ни ворон, что каркает вслед, ни слева сопящая сила. Есть ужас, страшнее которого нет: разрытая снится могила. Они там в обнимку - отец мой и мать. Язык присыхает к гортани!.. Что силятся сыну они прокричать набитыми глиною ртами? КОРЧМА Я взял солонку, не было в ней соли. Я муху отмахнул, была их тьма! В корчме сидел я. На распутье, в поле стояла та злосчастная корчма. Там всю-то ночь, чтоб горе было слаще, стонал солдат: "Ударь меня, уда-арь!.." А мы все говорили - я, пропащий, и Соломон. О нет, не царь, корчмарь. Он жить меня учил, еврей премудрый, учил тому, что все наоборот, совсем не так… Но вот настало утро, зашевелился проклятый народ. Босая девка собирала бусы, пацан из печки выгребал золу, привстать пытался шляхтич вислоусый, Отрепьев Гришка пиво пил в углу. И Соломон, зевающий за стойкой, мои долги записывал в тетрадь… Обдало ветром утренним!.. И только. Его узнал я! Как же не узнать… Я опрокинул кубок с пьяным медом, соседа оттолкнул: а ну не лезь!.. "Вы?! Здесь, в корчме? Вот с этим подлым сбродом?!." Он мне ответил: "Где же, как ни здесь". И вот что я спросил, собравшись с духом: "Ты Савла окликал? Скажи мне, Ты иль нет? По истине сей факт или по слухам?.." И странно улыбнулся Он в ответ. И потянулся Соломон за скрипкой. Вздохнула девка Оторви-да-брось, да тихо так!.. И вместе с той улыбкой из-за кургана солнце поднялось. СРЕДСТВО ОТ ВОСПОМИНАНИЙ "Пей до дна, пей до дна, пей до дна!" - приговаривали древние греки. И Сократ, вздохнув, испил-таки свою чашу с цикутой… В новой жизни он допился до белой горячки в своей непостижимой, ни в чем конца-края не ведающей избяной стране. "Ты мне яду, яду, ирод, подай!" - тосковал доморощенный умник, мотая лобастой своей головушкой. Но ему опять подносили прозрачную смердючую дрянь в граненом стаканчике. "Пей до дна, пей до дна, пей до дна!" - били в ладоши брадатые собутыльники. И не помнящий родства Иван допивал до остатней капли очередную чарку горького, как белена, средствия от воспоминаний. * * * Приснились мне ангелы света, и главный, как Бог, троится, и три у него партбилета, и с ангелов пот струится: морщины мои стирают, седые срывают брови, личину с лица сдирают, от брызжущей морщатся крови.