Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2004
Светлой памяти Юрия Михайловича Денисова, историка архитектуры, посвящается
Вспомнилась эта история в связи с долгой и, как оказалось, совершенно безрезультатной полемикой о том, стоит или не стоит строить новое — элитное — жилое здание на месте бывших казарм Преображенского полка в ансамбле Всей Гвардии Преображенского собора, столь профессионально и верно, но столь же безнадежно-безрезультатно освещенной в отличной публикации архитектора П. Н. Никонова с резко отрицательной оценкой предполагаемого строительства. Более 40 лет отделяют эту историю от другой, происшедшей на одной из самых старых площадей нашего города — Сенной, завершившейся сносом храма Успения Пресвятой Богородицы холодной февральской ночью 1961 года. За прошедшее время тоталитаризм с его воинствующим атеизмом сменила демократия с многообещающим лозунгом “Все продается и покупается!”, но катастрофическая беспринципность чиновников от архитектуры и их пренебрежение уроками архитектуры и градостроительства, преподанными нашими предшественниками, остались прежними. Усложнилась только методология, и углубилась “подковерность” принимаемых решений.
Первым сигналом к предстоящей антирелигиозной акции (о которой пойдет речь) стала статья в сентябрьском номере 1960 года газеты “Вечерний Ленинград”, где корреспондент ставил в известность читателей о том, что скоро “позорное пятно на облике Сенной площади” — бездействующий с 1913 года, разрушающийся Спасо-Сенновский храм — будет снесено и на его месте возникнет надземный павильон станции метрополитена “из стекла и бетона”, впоследствии получившей название “Площадь Мира”. Одной из первых реакций на это сообщение стало экстраординарное заседание ученого совета архитектурного факультета ЛИСИ, собранного и. о. декана факультета, историком архитектуры В. И. Пилявским, одновременно являвшимся сотрудником Государственной инспекции по охране памятников архитектуры, как тогда назывался КГИОП. Выяснилось, что проектировщики института “Ленметропроект” передали на рассмотрение инспекции три варианта размещения новой станции на дуге строящегося подземного путевого тоннеля между станциями “Невский проспект” и “Технологический институт”. Наиболее предпочтительным им представлялось место в западном углу площади, где расположен так называемый дом Денежкина (ныне магазин “Океан”)1. Далее предлагался вариант полуподземного решения вестибюля станции, без надземного павильона, как это практически реализовано сейчас, и, наконец, снос церкви на Сенной. Последнее по ряду привходящих обстоятельств показалось наиболее подходящим А. В. Победоносцеву, бывшему с 1938-го по 1961 год начальником Отдела по охране памятников архитектуры Ленинграда. Во-первых, церковь действительно находилась в весьма плачевном состоянии, так как еще в 1913 году в ней начались работы по устройству центрального отопления взамен печного, так и не завершенные из-за начавшейся Первой мировой войны. Во-вторых, храм уже в апреле 1938 года был лишен статуса памятника архитектуры и охранных привилегий, не представляя с точки зрения искусствоведения стилистически цельного образца архитектуры середины XVIII столетия, что явилось следствием перманентных перестроек, исказивших первоначальный барочный облик церкви, да еще при полной неразберихе с атрибуцией имен авторов не только первоначального замысла, но и последующих многочисленных реконструкций.
Самым яростным и упорным защитником идеи сохранения церкви Успения Пресвятой Богородицы был В. И. Пилявский, известный своими трудами и лекциями по истории русской архитектуры. Однако в ходе дальнейшего обсуждения все чаще возникало ощущение, что церковь разрушать нельзя не только потому, что этот неатрибутированный памятник архитектуры аннинской эпохи мог быть построен одним из учеников М. Земцова (Ю. М. Денисов), или А. Квасовым (О. А. Чеканова), или самим Б. Растрелли (В. В. Антонов, А. В. Кобак), или даже вместе (С. С. Шульц). Не потому, что это была одна из самых больших приходских церквей Санкт-Петербурга с фантастически богатой в историко-художественном отношении утварью и коллекцией икон, а также самой обширной трапезной — более 400 кв. м. Дело было в том, что Сенная площадь изначально возникла как въездная, как поворотный пункт на пути в Санкт-Петербург, соединивший “младшую столицу” с “порфироносною вдовою”, где по традиции совершалось таинство венчания на царство. Именно здесь внимание путников, уже с Пулковских высот привлекаемое блеском шпиля Петропавловского собора, изначально выбранного главным ориентиром при прокладке Московского тракта, органично переключалось на вторую по высоте после Петропавловской колокольню Спаса на Сенной в момент, когда золотой шпиль исчезал за стенами домов северного фронта застройки площади. И тогда становится понятным, зачем портик главного входа в церковь и аналогичный ему портик Кордегардии (гауптвахты) образуют своеобразные асимметричные пропилеи в устье уходящей в сторону Невского проспекта Садовой улицы, и почему Демидов переулок (ныне переулок Гривцова), начинающийся напротив Московского проспекта на противоположной стороне площади, не является его продолжением, и, главное, почему за 40 лет после разрушения Спаса на Сенной ничего не смогли сделать поколения архитекторов, не разгадав тончайшей семантики, как видно, навсегда утраченного непростого градостроительного сценария прошлого.
К сожалению, вышеизложенные соображения не нашли отражения в тексте письма, подписанного ведущими преподавателями кафедр архитектурного факультета ЛИСИ и направленного ученым советом в адрес тогдашнего министра культуры СССР Е. А. Фурцевой с просьбой предотвратить разрушение еще одного локального, но очень важного градостроительного ансамбля города. Ответ, пришедший неожиданно оперативно, содержал информацию о том, что рассмотрение вопроса о судьбе церкви Успения Пресвятой Богородицы поручается группе московских специалистов под руководством академика архитектуры Н. В. Баранова, которая направляется в Ленинград для экспертизы разрабатываемого Генерального плана города и попутно должна ознакомиться с состоянием дел на Сенной площади. Одновременно указывалось, что независимо от решения экспертной группы Спас на Сенной должен быть обследован и обмерен, а обмерные чертежи переданы в архив Государственной инспекции по охране памятников архитектуры Ленинграда.
Для проведения обмерно-фиксационных работ обследования церкви были назначены кафедры истории архитектуры, а также геодезии ЛИСИ, впервые в нашем городе решившиеся применить стереофотограмметрический (то есть с использованием стереофототеодолита) способ инструментального обмера по привычной технологии. Руководство работами взял на себя доцент кафедры геодезии П. И. Поляков, в свою очередь пригласивший для исполнения чертежей знакомого ему еще по студенческой геодезической практике бывшего студента архитектурного факультета, автора этих строк, в 1960 году вступившего на тернистую стезю педагогической деятельности на кафедре архитектурного проектирования родного института. Напарником в этой казавшейся весьма привлекательной и необычной работе оказался рекомендованный В. И. Пилявским его аспирант Ю. М. Денисов, много лет посвятивший практической и научно-исследовательской деятельности в ГИОПе, где с особым интересом изучал творчество Б. Растрелли.
В один из последних декабрьских дней наша команда во всеоружии драгоценной стереотехники появилась на Сенной площади со стороны Московского проспекта, чтобы застыть, подобно дочерям Лота, в немом изумлении. За завесой мирно падающих декабрьских снежинок темный силуэт церкви Успения Пресвятой Богородицы зиял новыми, совершенно свежими ранами. А за неожиданно появившимся глухим забором, окружившим храм, деловито суетились рабочие в метростроевских касках, торопливо разделывающие мощные стропильные фермы кровель храма на дрова, продававшиеся здесь же, на бывшем “торжище сеном и дровами”. Не меньшим спросом пользовались мешки со столетним голубиным пометом, находившимся на церковных чердаках после последней реконструкции церкви. Иными словами, стало совершенно ясно, что столь серьезно подкрепленный экономически процесс разрушения церкви вряд ли оставит необходимое время даже для стереофотограмметрических методов фиксации, как оказалось, тоже достаточно трудоемких и, главное, не всегда успешных, учитывая полное отсутствие опыта в проведении подобных работ и краткость светового дня сумеречных январских суток ленинградской мокрой зимы. Поэтому было принято решение проводить одновременно со стереофотограмметрией в максимальном объеме ручной обмер церкви, насколько это позволит отсутствие лесов или каких-либо иных подмостей и, главное, нехватка рабочих рук.
Надо заметить, что первоначальная настороженность рабочих и администрации Ленметростроя довольно скоро сменилась интересом и уважением к нашей работе, желанием помочь и облегчить решение наших, например, археологических задач. Так, молчаливые подрывники, бурившие шпуры в стенах для размещения зарядов, помогли обнаружить границу между кладкой стен, которую вели каменщики, приглашенные купеческой гильдией Сенного рынка — первоначального заказчика строительства церкви, — и тем, что в наши дни назвали бы “откровенной халтурой”, после того как право на продолжение строительства откупил владелец огромной территории от Сенной площади до Фонтанки между Гороховой улицей и Московской дорогой, “миллионщик” Савва Яковлевич Собакин. Как свидетельствует легенда, Савва Яковлевич очень торопился закончить строительство церкви к моменту возвращения из Москвы с коронации императрицы Екатерины II, почему и кладку стен отличал отпечаток крайней спешки, да и вся венчающая часть храма и колокольни была скоропалительно возведена деревянной. Тем не менее императрица благосклонно приняла приглашение к благодарственной службе, после чего Савва Яковлевич Собакин был награжден бронзовой медалью весом в пуд “За скупость” и получил разрешение изменить фамилию и стать основателем рода Яковлевых.
Так же точно нас пригласили, когда подошла очередь разборки кровель над портиками северного и южного притворов церкви, где, как оказалось, сохранились фрагменты церковных стен с элементами декора XVIII столетия и неразрушенным штукатурным слоем, окрашенным светлой охрой2.
Разумеется, наибольшее любопытство вызывали наши настойчивые просьбы найти закладную доску каменного храма 1753 года, которая помогла бы достоверно установить до сих пор остающийся открытым вопрос авторства церкви Успения Пресвятой Богородицы. Как правило, всплывал сакраментальный вопрос: “А что, если найдем, большой скандал будет?” Доску так и не нашли, а скандал действительно был не за горами.
В конце рождественских праздников из Москвы прибыла обещанная Е. А. Фурцевой комиссия в составе трех действительных членов Академии архитектуры СССР во главе с Н. В. Барановым. Первый, волею судеб оказавшийся инициатором реконструкции Сенной площади в 1935–1936 годах как главный архитектор Ленинграда тех времен, принял, на наш взгляд, весьма важное решение о сносе крытых торговых рядов Сенного рынка, полностью загромоздивших Сенную площадь на самом ответственном месте пространства от Московской дороги до церкви, что вернуло церкви ее градостроительно-доминантное значение. Второй — тоже хорошо известный И. С. Николаев, ректор Московского архитектурного института, профессор истории архитектуры и градостроительства. Научный статус третьего члена правительственной комиссии совершенно выпал из памяти в лучах научного авторитета двух первых корифеев архитектуры.
Мы с волнением ожидали комиссию, так как на днях метростроевцы опрокинули на свод церковной трапезной деревянные конструкции двух из четырех малых луковиц церкви, вследствие чего трехцентровый свод расселся, хотя все же сохранил устойчивость и прочность, в какой-то степени реабилитировав репутацию каменщиков строительного сезона 1761 года. Комиссия оказалась на редкость энергичной и оперативной: не боясь испачкать одежду и обувь, академики бойко облазали всю церковь, с интересом рассматривая зондажи опорных конструкций и возмущаясь самоуправством руководства Метростроя и безответственностью ГИОПа. Уходя, Н. В. Баранов пообещал срочно доложить ситуацию с храмом в правительстве и позаботиться о том, чтобы разрушение уникального и единственного в своем роде памятника отечественной архитектуры середины XVIII столетия было немедленно остановлено.
Мы воспрянули духом, но, как оказалось, совершенно напрасно. На следующее утро метростроевское начальство объявило о введении трехсменной работы в связи с необходимостью “своевременной подготовки строительной площадки для вывода на дневную поверхность наклонного хода эскалаторного тоннеля будущей станции метрополитена”. Но именно этот момент стал поворотным пунктом нашего превращения из беспристрастных исполнителей чертежей и летописцев в активных участников закулисной амбициозной борьбы.
Дело в том, что главный архитектор Ленинграда тех лет В. А. Каменский, сменивший после Отечественной войны Н. В. Баранова, находился в весьма натянутых отношениях с последним, осуждая его за стратегические недостатки действующего Генерального плана города, за экономическое несовершенство малоэтажного жилого строительства первых послевоенных лет и т. п. Поэтому В. А. Каменский, узнав об угрозах Н. В. Баранова, потребовал, как он выразился, собрать “своих академиков” (в том числе Е. А. Левинсона, И. И. Фомина и др.), чтобы на закрытом заседании в своем кабинете добиться подписания документа о полной никчемности церкви Успения Пресвятой Богородицы в ареале Сенной площади. Это мы с Ю. М. Денисовым наблюдали в Белом зале АПУ перед входами в кабинеты городской архитектурной элиты, куда были востребованы с материалами обмеров и археологических обследований храма, которые навсегда остались в анналах кабинета главного архитектора, в том числе драгоценные кроки фиксации фрагментов здания XVIII столетия. Правда, именно в это время Ю. М. Денисову пришла в голову благая мысль воспользоваться архивным счетом на позолоту накладных ребер луковиц церкви, которые все еще украшали неразрушенные церковные главы. На их позолоту, как оказалось, ушло около двух пудов золота. Письмо в соответствующие инстанции с уведомлением руководства Ленметростроя и ОБХСС было немедленно отправлено.
Результат не заставил себя долго ждать, и, придя однажды на работу, мы не обнаружили не только третьей смены, но и рабочих вообще — все выходы на кровлю и внутрь церкви были закрыты и опечатаны “до демонтажа элементов, содержащих драгметаллы”. А мы получили полную неделю для детализации обмеров и восстановления утраченного, так как приглашенная для “демонтажа” команда альпинистов делала свое дело весьма обстоятельно, с соблюдением всех правил личной безопасности. Они навесили огромное количество веревочного альпинистского снаряжения и расставили узкие высокие лесенки, требующие умения ставить стопы ног последовательно с обеих сторон. Это оборудование было использовано нами для основного обмера главного барабана и двух оставшихся неразрушенными малых глав. К сожалению, колокольня не входила в планы альпинистов, и однажды, придя на работу, мы вновь услышали скрежещущие звуки гигантских сверл, и перед нашими взорами в предрассветном тумане предстала совершенно новая церковь. Нет, это была не жертва, а лишенная избыточно декоративных луковиц тектоническая сущность этого сооружения, своими пологими каменными сводами уводящая к церковной архитектуре домонгольского периода — киевской Софии или Софийскому собору в Новгороде. Это стояла простоволосая великомученица, готовая принять терновый венец, подчиняясь воле Всевышнего.
Был конец января, и прораб предупредил, что больше не будет пускать нас в церковь, где подрывники начали загружать заряды и монтировать взрывные сети. Мы торопливо делали последние фотоснимки и искали прорехи на грязных и мятых кроках обмеров. Взрыв был назначен в ночь с 1 на 2 февраля 1961 года. Но как ни торопились метростроевцы, они все же опоздали. За сутки до назначенного для взрыва времени в ГлавАПУ Ленгорисполкома было доставлено письмо министра культуры Е. А. Фурцевой с запрещением разрушать храм Успения Пресвятой Богородицы, имеющий уникальное историко-архитектурное значение крупного культового сооружения середины XVIII века. Письмо в АПУ прочли, снова запечатали и направили нарочным на площадь Островского, где тогда размещалось Управление Ленметростроя. Там письмо не рискнули вскрывать и отправили назад в ГлавАПУ, куда оно и вернулось в субботу 1 февраля 1961 года, которая была нерабочим днем.
А мы с Ю. М. Денисовым глубокой ночью того же дня стали непосредственными свидетелями разрушения церкви. Мы стояли на углу Садовой улицы и улицы П. Алексеева (Спасский переулок), то есть фактически напротив церкви, рядом с угловым магазином игрушек, витрины которого были защищены мешками с песком, сразу возбудившими тоскливые воспоминания военных лет двадцатилетней давности. Ассоциации стали почти галлюцинациями, когда раздался глухой удар, земля дрогнула под ногами и церковь как-то медленно, при полном молчании зрителей, осела, превратившись в огромную кучу строительного мусора. Исключение составила колокольня, которая сперва наклонилась вправо, а затем, почти не разрушившись, легла вдоль южной стороны площади, куда мы сразу бросились с нашими инструментами, несмотря на окрики охраны, чтобы закончить обмеры третьего яруса и венчающего шатра колокольни. Именно эта нечаянная радость от неожиданного везения заслонила на некоторое время горькое ощущение безнадежной непоправимости происшедшего. Церкви больше не было, а был глубочайший провал, обнаруживший какие-то неприглядные постройки, мрачные задние дворы и облезлые брандмауэры дворовых флигелей.
На этом, казалось бы, можно было поставить точку, если бы не подземные тектонические сдвиги продолжающегося скандала. Первый сигнал поступил где-то спустя неделю после взрыва, когда таинственный голос по телефону сообщил, что при засыпке котлована строящейся станции метрополитена “Горьковская” строительным мусором от разрушенной Сенновской церкви обнаружена закладная доска церкви Спаса на Сенной. Мы с Ю. М. Денисовым вскочили в такси и через 20 минут были в бытовках строителей надземного павильона метро на углу Кировского проспекта и улицы Горького, где прибывшая все же раньше нас бригада ОБХСС уже вытряхивала золотые царские десятирублевки из карманов рабочих, обнаруживших полый каменный тайник с кладом и закладной доской. К сожалению, эта доска, ныне находящаяся в фондах Музея города, относилась к реконструкции церкви, осуществленной в 1867 году архитектором Д. И. Гриммом “от второго яруса колокольни”. Церковь Успения Пресвятой Богородицы, контрапункт точного градостроительного решения понимавших друг друга зодчих разных эпох, по-прежнему оставалась безродной, без официального метрического свидетельства о благородном происхождении.
Заключительным актом этой трагической мистерии стало гневное письмо министра культуры СССР Е. А. Фурцевой в адрес главного архитектора с выговором за нарушение запрета на снос церкви Спаса на Сенной, установленного авторитетной правительственной комиссией. Через день публичный выговор от главного архитектора прямо на главной лестнице учебного корпуса архитектурного факультета в переулке Бойцова получил и. о. декана профессор В. И. Пилявский. Последним в этом ряду, заслужившим отповедь уже от профессора, стал аспирант Ю. М. Денисов, так и не понявший, в чем он, собственно, виноват. Тем не менее он оказался единственным из всего приема аспирантов 1959 года, кто так и не защитил кандидатской диссертации, хотя, как представлялось, более других был достоин этого. Правда, В. И. Пилявский тоже не стал деканом факультета, а А. В. Победоносцев в 1961 году был уволен с должности начальника Отдела по охране памятников архитектуры Ленинграда.
Итак, в феврале 1961 года была уничтожена церковь Успения Пресвятой Богородицы, инвентаризационная стоимость которой составляла 8 миллионов рублей. Примерно в такую же сумму обошлось разрушение храма. При этом осталась неудовлетворенной просьба администрации института им. Н. К. Крупской с пожеланиями взять на свой баланс здание бывшей церкви в целях приспособления его под сценическую площадку театрального факультета.
1 См. газету “Петербургский час пик”, № 47 от 5 декабря 2000 года.
2 Отбитый пласт этой штукатурки был передан в ГИОП в качестве подтверждения исходного цвета церкви.