Рассказ
Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2004
Наталия Николаевна Никитайская — по образованию театровед. Автор двух книг прозы: сборника повестей и рассказов “Вторжение Бурелома” и романа “Будь ты проклят, любовь моя”. Живет в Санкт-Петербурге.
Ее звали Елена Антоновна Самойлова. В тот год ей исполнилось шестьдесят лет. Жизнь пошла на конус…
Жизнь запутанная, не самая легкая, полная праведных трудов, несбывшихся мечтаний и ударов судьбы. Впрочем, дама эта — Судьба, — управляемая, как считала Елена Антоновна, кем-то сверху, редко-редко, но преподносила и подарки.
Среди подарков были, безусловно, дочка и ее муж, с которыми Елена Антоновна и жила в трехкомнатной квартире, доставшейся ей после смерти родителей. Квартира была расположена в одном из спальных районов города, в доме, за короткое время, минувшее после перестройки, превратившемся в трущобу. Но квартиру свою Елена Антоновна любила.
Отличительными чертами Елены Самойловой с детства были тщательность, аккуратность, ослиное упрямство и лошадиная работоспособность. Поэтому квартирка всегда была чиста и уютна.
Дочка и зять, Мариночка и Василий, к матери относились более чем хорошо. И ценили то обстоятельство, что с выходом на пенсию Елена Антоновна все заботы по дому и быту взяла на себя.
До пенсии Елена Антоновна работала в технологическом бюро одного из НИИ простым инженером. А дочь и зять обретались в художественной сфере: оба были рекламщиками. Зарабатывали прилично, но Елена Антоновна дала себе зарок: несмотря на скудную, как у всех, пенсию, никогда не покушаться на карман детей. И не покушалась.
Внуков у Елены Антоновны не было. Это ее печалило, потому что порой, переделав все по дому, сбегав по магазинам и приготовив еду, она начинала ощущать скуку, причем скуку, непреодолимую ни телевизором, ни детективом, ни даже разговором с подругой по телефону. И принималась Елена Антоновна, как лунатик неприкаянный, слоняться по дому из угла в угол, шепча себе под нос: “Жизнь проходит, а что было? Что было, я вас спрашиваю?”
— Мама, — сказала ей однажды Марина, — мама, зачем ты себя старишь? Зачем сокращаешь круг интересов? Это неправильно. Найди себе новое увлечение, новых знакомых. Вон, Ирина Платоновна пошла волонтером в Хэсэд. Почему бы и тебе не пойти, ты вяжешь лучше нее.
— Я не еврейка, чтобы идти в Хэсэд.
— Она тоже не еврейка, там вообще полно русских.
— Не знаю, хочу ли я вязать.
— Ну ты хоть подумай, нельзя жить, заперев себя в четырех стенах.
— Я гуляю.
— Ну да, по магазинам.
— Да, мне доставляет удовольствие выходить что-то подешевле, сэкономить ваши и мои деньги.
— Это хорошо, но радости жизни, по моим представлениям, таятся в каких-то иных сферах, — усмехнулась Маришка.
— Я подумаю, посмотрю афишу, может, прогуляюсь на какую-нибудь выставку, чтобы доставить тебе приятное.
— Себе, мама, себе ты должна доставлять приятное, — рассмеялась Маришка и чмокнула мать в щечку.
В тот вечер они снова уходили в гости. К себе дети не любили приглашать своих друзей из-за непрезентабельности района, в котором проживали. А по гостям шастали частенько, и уезжали на уик-энды, и совершали туры по заграницам. Весело жили. А Елена Антоновна за них радовалась.
Конечно, Елена Антоновна соглашалась с дочкой, что живет совершенно неправильно. Иногда, чтобы исправить эту неправильность, заходила пенсионерка в какое-нибудь кафе, выпивала чашечку дорогого кофе с дорогущим пирожным и расслаблялась там, в красивом интерьере среди вежливых барменш и официанток. Но, приходя домой, каждый раз испытывала угрызения совести и жалела потраченных денег: неисправимая экономическая скаредность всегда давала себя знать. Еще бы! Не было в жизни Елены Антоновны и копейки, добытой дуриком, — всё только тяжким трудом.
Так жизнь Елены Антоновны и протекала ни шатко ни валко до тех пор, пока не увидела она в своем продуктовом магазине высокий прямоугольный аппарат яркого красного цвета и возле него небольшую толпу. Аппарат был установлен одной стороной к стенке, а три другие его стороны сияли прямоугольными врезками глаз, в которых вспыхивали цифры. С двух сторон возле аппарата стояли парень и средних лет женщина и опускали что-то в прорезь сбоку и смотрели на то, какие цифры выпадут. И вдруг Елена Антоновна услышала, как на стороне парня что-то звякающе загремело.
— Сколько там? — спросил голос из толпы.
Парень рассмеялся:
— Опустил пять, получил пятнадцать, но хотелось бы больше.
— Что это? — спросила и Елена Антоновна у незнакомой старухи, внимательно наблюдающей за происходящим.
— Дуриловка очередная, — ответила та беззлобно. — Пять рублей монетой опускаешь, циферки выскакивают, если повезет, вылетают тебе монеты.
Тут коротко звякнуло у женщины.
— Три всего, — прокомментировала старуха, — а она уже небось сотню выкинула. Нет, это не для меня.
Елена Антоновна внимательно поглядела на правила игры, обозначенные прямо на аппарате на каждой из стенок. Самый большой выигрыш — двести монет. Тысяча рублей! Не худо! И Елену Антоновну потянуло сыграть, испробовать судьбу, а вдруг!.. К тому же бросилось в глаза объявление: “Размен монет в молочном отделе”. И она пошла в молочный отдел. Разменяла там пятьдесят рублей и, зажав их в кулаке, подошла к аппарату. Одна из игровых сторон все еще не была занята, к тому же парень, бросив последнюю свою монету и не получив выигрыша, махнул раздосадованно рукой — покинул позицию. И Елена Антоновна, испытывая какое-то нервное, замирающее чувство, встала на его место. И опустила монету, и вскинула глаза вверх, чтобы увидеть результат. Аппарат монету проглотил, но дал невыигрышную комбинацию. “Ишь, живоглот!” — подумала про себя Елена Антоновна с какой-то даже веселостью. И опустила вторую монету. А на третьей цифры сложились во что-то правильное и сменились пятеркой и нулем: пятьдесят!
— Выходит, для вас подкормил злодея парнишка! — под методичный стук монет сказал кто-то из зрителей.
— Забирай, мамаша, и беги! — сказала весело продавщица, стоящая тоже тут, среди зевак, вместо того, чтобы стоять за прилавком.
Именно так и собиралась поступить Елена Антоновна. Ее сердце билось часто-часто, руки стали несколько суетливыми, дрожали ноги — восторг ее охватил нешуточный. Все в том же молочном отделе она обменяла выигрыш на бумажные купюры: две по сто, одну по пятьдесят. А семь монет, оставшихся от первоначального обмена, решила пока не трогать, чтобы, может быть, завтра снова поиграть.
Эти легкие, впервые доставшиеся без всякого труда деньги наполнили Елену Антоновну таким небывалым вдохновением, что даже дышать первые десять шагов вне магазина ей было трудно. “Вот это да! Вот это да!” — повторяла она про себя.
И пела душа Елены Антоновны. Пела давно забытую песню радости, сравнимую разве что с той, которую довелось исполнить в молодости, ощутив острую влюбленность в будущего своего мужа, отца Маришки, Игнатия.
Как она тогда летала! Вот и сейчас полетела она быстрой стрелкой в дорогой универсам, чтобы закрепить успех покупками, на которые раньше не поднималась рука. Кусочек французского сыра, горький шоколад и бутылка французского же вина. Вот и весь выигрыш! Но какая роскошь!
Василий и Марина были приятно обрадованы нежданному празднику. И все допытывались: с чего? День, конечно, весенний и по-весеннему солнечный, но ведь и обыкновенный. День рождения мамы недавно прошел, да к тому же и отмечался в исключительно узком кругу из-за глубокого нервного расстройства по поводу страшной цифры годов, которые прожила юбилярша. А до других дней рождения было и вовсе далеко.
— Мама, что случилось-то?! — спрашивала Маришка.— Ты вся сияешь, неужели встретила любовь?
— Может, и встретила, — отшучивалась Елена Антоновна.
— Ничего не вижу нереального, — серьезно провозгласил вдруг Василий, поднимая бокал. — За тещину любовь! Вы ведь у нас и красивая, и добрая. Вы заслуживаете! Не, правда!
Засыпая, Елена Антоновна видела перед собой красный аппарат. Он стоял прямоугольным очеловеченным существом и сиял всеми выигрышными цифрами. Он манил и обещал. “А если с первой монеты выиграть тысячу, можно купить себе новые летние туфли, старые-то, хоть и крепкие, но ведь ужасно старые!”
Конечно, ее немного огорчало, что не сказала всей правды: она чувствовала, что эта скрытность таит в себе некую опасность для ее внутреннего, очень честного и поэтому комфортного мира. Но и откровенность была невозможна: азартные игры в их маленькой семье всегда вызывали отторжение. “Незачем их пугать, тем более что я и не собираюсь втягиваться. Сыграю наудачу еще разок-другой, и все!” И с мыслью о том, что завтра она снова окажется перед этим красным столбиком, мыслью согревающей, Елена Антоновна уплыла в сладкий, младенческий сон.
Но следующий день обернулся жестоким переживанием. Елена Антоновна спустила монет на все двести рублей, взятых из дому. К тому же “живоглот” слопал и все те, выпадающие от одной до пятнадцати, монеты, которые удавалось от него получить, а настоящего результата, ради которого и старалась Елена Антоновна, не было. В магазине стояла духота, лицо заливал жаркий пот, а душа наполнялась паникой: проигрыш! проигрыш! И отходила от аппарата Елена Антоновна не только с пустым карманом, но и донельзя расстроенная. Но добило ее не это. А то, что сразу вслед за ней к той стороне, на которой так неудачно играла Елена Антоновна, проскользнула тетка, примерно ее лет, с личиком шустренькой крыски, и со второй опущенной монеты получила сто!
И Елена Антоновна, на свою беду, это увидела!
Жуткая обида захватила ее, жутчайшая!
Она шла по улице — и не видела улицы! Слезы сами собой лились по ее лицу! Ей надо было купить хлеба, но она забыла про хлеб, это раз, а, во-вторых, на хлеб все равно уже не было денег! Вернувшись домой, Елена Антоновна упала на диван и горько-горько разрыдалась. Узенькое личико с востреньким носиком представлялось лицом смертельного врага, а свое невезение казалось глобальным и непреодолимым. Корвалол не помог, пришлось принять феназепам. Но и он не дал лечебного сна, а только слегка притушил истерику. “Это же надо, чуть-чуть не доиграла! Чуть-чуть! Что мне стоило!” Она уже забыла, что на продолжение игры просто-напросто не осталось денег — совсем не осталось. За деньгами все равно пришлось бы идти домой, а результат был бы тот же: выигрыш уплыл бы из-под носа! Хорошо еще, что дети вернулись в тот день в первом часу ночи и не видели, в каком состоянии мать. “Больше не буду! Больше никогда! Дура!” — внушала себе Елена Антоновна, но понимала, что твердости в этих зароках нет и грамма.
На следующее утро с пятьюстами рублями в кошельке Елена Антоновна снова прибыла к аппарату. Но там уже была тетка-крыска. Она заняла две стороны, изредка, по каким-то только ей известным приметам, определяя, когда именно опускать, подкармливала автомат монетами. Она что-то пришептывала, она говорила вслух какие-то слова вроде: “Когда автомат в покое показывает цифры, опускать бесполезно”, или “Пусть еще побегает”, или “Когда должно повезти, обязательно повезет”. Вид у нее был мошенницы, пытающейся обдурить всех на свете, а в первую очередь — игровой красный столб, внутри компьютерного брюха которого на самом-то деле не было ничего, что поддавалось бы ее цыганскому гипнозу. Но вот ведь чудеса! Она, эта прохиндеистая бабенка, снова получила свое! На этот раз — двести монет! Вся вспыхнув радостной алой краской — не то румянец, не то отсвет аппарата, — она подставила под выигрыш пластмассовую, видимо, именно с этой целью из дому принесенную коробочку, и монеты падали туда одна за другой, а победительница чего-то все говорила и говорила, ерунду какую-то, непонятно кому заговаривая зубы.
— Я читал, что эти автоматы, если все по-честному, должны давать не то тридцать, не то сорок процентов на выигрыши, а остальное — прибыль владельцу! — сказал пожилой мужчина, застрявший со своей сумкой на колесиках среди болельщиков.
— По-честному, это восемьдесят, а ваш вариант вполне в духе русских умельцев-владельцев, — как-то неоправданно зло бросил проходящий мимо угрюмого вида парень.
— И все равно — бабе-то повезло! Хотя, в любом случае, лучше всего быть владельцем: собирай, не пито не едено, выручку каждый день! — разрядила обстановку кассирша, из кабинки которой аппарат был виден как на ладони.
Все рассмеялись точному замечанию.
Даже не заботясь о сохранении достоинства, тетка-крыска побежала обменивать выигрыш. Причем в ее поведении Елена Антоновна уловила что-то от преступницы, спешно покидающей околпаченную жертву. “Бывают же такие противные люди!” — подумала Елена Антоновна про себя. И решила переждать. Она стояла в толпе неиграющих зевак и с удовольствием слушала разные истории. Особенно ей понравилась одна: ее рассказывала приятной наружности ровесница Елены Антоновны, наверное, тоже бывший инженер.
— Муж ездил с комсомольской делегацией в Париж. Оттуда их свозили в Монте-Карло. Знаете, тогда у советских туристов денег практически не было. И все просто смотрели, как играют другие. А муж никогда жмотом не был. И опустил монету в аппарат, их тогда называли “однорукие бандиты”, потому что надо было дергать за ручку. И вот он дернул и уже хотел отходить, ни на что не надеясь. И вдруг!.. Посыпалось!.. Зазвенело!.. Муж тогда с выигрыша почти всю делегацию пивом угостил!..
Женщина рассказывала эту историю, как давнюю и любимую семейную легенду. Она гордилась не только удачей мужа, но главное тем, что натуры он был широкой.
Выждав, когда из магазина выветрится дух неприятной особы, которая, получив выигрыш, слава Богу, не вернулась смотреть, как играют другие, Елена Антоновна тоже принялась за игру на той стороне, на которой крыска не играла.
Игра была удачной: почти через раз Елене Антоновне выпадало то три монеты, то пять, дважды было десять, один раз — пятнадцать, а по одной монете выпадало без счету. И под конец, когда возбуждение Елены Антоновны достигло своего предела, а вера в удачу все накапливала силу, совершенно неожиданно ей выпало сто монет!..
Не желая выглядеть хоть отдаленно похожей на ту хитрожопую тетку, Елена Антоновна, не скрывая, впрочем, радости, не спеша, собрала свой немаленький урожай в полиэтиленовый мешочек и, так же не спеша, отправилась обменивать выигрыш. Она торжествовала победу. И на выигрыш купила себе большое купальное полотенце, о котором тоже давно мечтала.
Она гуляла по улицам и думала о выигрыше. Ей представлялось, сколько еще нужных вещей она купит, если хотя бы через день за счет выигрышей будет пополнять свой скудный бюджет. Может, даже скопит немного денег и поедет в пансионат этим летом не за счет дочери, как в прошлом году, а за свой!.. И крутились, крутились мысли Елены Антоновны вокруг этого красного столбика, этого инопланетного существа, дарящего остроту ощущений и радость жизни.
Для каждого, кто населяет наш огромный, красивый, стоящий на водах рек, речушек и ручейков, на водах каналов и канавок, на бочагах болотных Город, — он разный. И каждый находит в нем свое. Кто — театры и музеи, кто — мистику и небывальщину, кто — реальный торговый центр, а кто — прямой путь к звездам от Пулковской обсерватории. Всего, конечно, не перечислишь, но и так понятно: в нашем городе каждый находит и будет находить свои чудесные, волшебные места, побуждающие к движению души, мысли и воображения. Если, конечно, разум, душа и фантазия в человека заложены его природой. А то ведь есть и такие тупицы, такие бездари рода человеческого, что никаким городом их не проймешь!
Было время — Елена Антоновна воздавала должное ленинградским сокровищам. Она водила дочь по музеям. Гуляла с ней по набережным и площадям. Покупала билеты в театры, и не только в драматические, но и в оперу, и в балет. Ей очень хотелось, чтобы дочь ее, ее Малиночка, ягодка золотая, была настоящей ленинградкой, то есть человеком образованным и культурным. И тогда, в том Ленинграде, открывались Елене Антоновне фонтанирующие вселенской красотой богатства, и знаковыми местами были для нее Эрмитаж, Русский музей, Публичная библиотека, Филармония. Но дочь выросла. Необходимость в просветительстве отпала. И постепенно город для Елены Антоновны стал суживаться, сворачиваться в точку, выпадать из поля зрения. Интересы Елены Антоновны сосредоточились на дешевых магазинах, рынках возле станций метро, раскладушечных сэконд-хэндах.
И вот сейчас, уже в Петербурге, Елена Антоновна словно бы очнулась от своей незрячести, от своего невидения в упор того, что и составляет прелесть жизни в таком выдающемся городе. Она словно бы заново прозрела. Она вдруг увидела, что город, даже здесь, в его отдаленном районе, расцвел огромным количеством развлекательных центров. Всюду, куда ни кинь взгляд, сверкали вывески: “Игровые автоматы”, “777”, “Вулкан”, “Джек Пот”, “Казино” и тому подобное. Переливались заманивающими, подмигивающими огоньками обещания выигрышей и призов. “Единая система Джек Пот” и цифры “321 890 рублей…” — светилась бегущая строка над уголком игровых автоматов прямо на станции метро. Заведения были явно сомнительные, умеренно сомнительные и вполне, на первый взгляд, приличные.
И Елену Антоновну потянуло туда. Но она поначалу робела. Хотя с тем же, как уже отмечалось, ослиным упрямством, а впрочем, как и на праздник, бежала каждый день в свой магазин, к привычному столбику. И почти всегда играла, хотя и не всегда выигрывала, но все равно общий баланс был в ее пользу. Однажды она наблюдала, как проигрался в пух и прах тот самый, уже виденный ею среди зрителей старикан с сумкой на колесиках. Он стоял и стоял возле аппарата, бросал и бросал монеты, но ушел, видимо, совершенно пустой. Горько волок он за собой сумку, нагруженную садоводческими вещами, ноги его, обутые в разношенные кроссовки, безвольно шаркали по каменному полу. Елене Антоновне искренне было его жалко.
Но постепенно ее начинали раздражать и сами игроки, и непременное зрительское окружение. Ей не хотелось в глазах, может быть, и соседей, и знакомых выглядеть сбрендившей бабулькой. Тем более ее беспокоило, как бы кто из соседей не сказал Марине, где пропадает днем ее мать.
К тому же по ночам, в бессонных маетных мечтаниях, ей представлялось, как она выигрывает Джек Пот… Триста тысяч… Ну, или хотя бы тридцать… И зубы можно наконец вставить, и новую шубу купить, и подарки сделать шикарные Марине и Васе. Елене Антоновне очень этого хотелось.
И вот однажды Елена Антоновна увидела такую картину: женщина лет сорока, вполне интеллигентного вида, перед тем, как опустить монету в автомат, перекрестила это красное плоское чудовище. По какому только поводу нынешние жильцы не призывают Бога в соратники! — хихикнула про себя Елена Антоновна и твердо решила, что разузнает, что именно предлагают игроку игровые заведения. А увиденная в поезде метро реклама некоего казино, обещающего все прелести лас-вегасских развлечений, довершила дело.
И Елена Антоновна собралась поутру в центр города. Марине она сказала, что едет на экскурсию, что она познакомилась с хорошей компанией активных пенсионеров и решила к ним присоединиться. Это была не на ходу сочиненная ложь. Эту ложь — вот ужас! — Елена Антоновна заготовила загодя, понимая, что надо же как-то объяснять дочери не вымытую вовремя посуду и не купленный хлеб. А такое стало случаться все чаще и чаще.
Накануне Елена Антоновна получила пенсию. И, отложив на жизнь минимум-миниморум, большую часть пенсии предназначила на игру. Существовал страх проигрыша, но Елена Антоновна говорила себе: проиграюсь, больше не буду играть, вот и все. Не на что будет.
Казино, куда приехала Елена Антоновна, встретило ее любезными молодыми швейцарами у входа и приветливыми молодыми же девушками в фойе.
— Здравствуйте, заходите, пожалуйста. Что вас интересует? — спросили Елену Антоновну.
Она-то боялась, что пенсионерский ее вид будет препятствием между нею и подобным занятием! Боялась, дурочка!
— У нас есть рублевая рулетка, валютная рулетка, игровые автоматы по два рубля, по рублю, по пятьдесят копеек… — неторопливо перечисляла девушка.
Елена Антоновна с удовольствием оглядывала праздничные помещения с автоматами, открывающимися глазу. Все казалось ей великолепным. Но она слегка тушевалась и довольно робко выговорила:
— Однорукие бандиты у вас есть?
— Ну, — засмеялась девушка, — таких, как когда-то были, чтобы за ручку дергать, конечно, нет. Но все это, — она показала на автоматы, — и есть преемники тех самых бандитов. Новое, так сказать, поколение. Будете играть?
— Да, хотелось бы. Но я не знаю как.
— Выбирайте зал, девушки там вам все объяснят и покажут.
Выбор Елены Антоновны пал на зал с рублевыми автоматами. После пяти рублей рубль не показался ей страшной цифрой. Впрочем, тут же выяснилось, что ставить нужно не меньше десяти рублей, но на них не больно-то разыграешься, так что разумно было поставить не меньше сотни.
Игроков было не так уж много. Все-таки и день будний, и время раннее. Но от автоматов все же неслась нестройная звуковая катавасия: дзинь-дзинь-дзинь, меленько и часто звенел один; бам-бам-бам-бам, солидно и басовито погромыхивал другой, а третий разродился вдруг знакомой мексиканской мелодией.
Елена Антоновна огляделась и решила сесть в одно из удобных кресел, потому что автоматы все равно были для нее на одно лицо. Подошедшая тут же девушка объяснила, куда надо вставлять купюры, как выбирать линии и количество кредитов и на какие кнопки нажимать, чтобы совершить ход.
И началась игра. О! Это было куда интереснее, чем дурацкий столбик с его тремя цифрами! Тут выпадали такие интересные сочетания рисунков, они так очерчивались, когда сочетания были выигрышными, так лихо крутился перед глазами барабан. И вдруг, после очередного нажатия кнопки, когда Елена Антоновна уже готова была признать, что сто рублей ею проиграны, экран погас, чтобы вновь зажечься непонятной Елене Антоновне картинкой.
— Девушка! — робко позвала Елена Антоновна.
— Вам везет, — бодро произнесла подбежавшая девушка. — Вам выпал бонус!
— Что же мне делать?
— Открывайте карты, нажимайте пальцем прямо по экрану. Вот так, так, так. А это уже не есть хорошо — бандит. Но играть можно до трех бандитов.
Елена Антоновна честно открыла почти все карты, но три бандита все-таки тоже выползли.
— А что теперь? — спросила она.
— А теперь вам можно на этой появившейся карте юконских золотых приисков открыть три фрагмента.
Елена Антоновна нажала пальцем на один прямоугольничек, и, блеснув звездным золотым фейерверком, фрагмент карты открылся цифрой “200” со значком умножения справа.
— Замечательно, — комментировала девушка. — Давайте еще!
Следующей цифрой оказалась цифра “150” все с тем же значком. Потом снова было “200”.
— Как вам везет, видите, вы открыли самые крупные цифры!
Что-то в автомате радостно защелкало, запело, и, когда бонус исчез и снова вернулась обычная картинка, выяснилось, что на счету Елены Антоновны — одна тысяча двести пятьдесят рублей.
Боже, каким счастьем загорелось ее лицо!
— А как взять выигрыш? — еще не вполне веря в собственное везение, спросила она.
— Сейчас, минуту.
Выдавая Елене Антоновне выигрыш, девушка сказала:
— Поздравляю. Вам повезло. Но главное тут — не заигрываться…
Последние слова пролетели мимо Елены Антоновны, не задев ни одного рецептора, отвечающего за самосохранение. Правда, в тот день она сыграла только на еще одном автомате, где ей пели птички. Этот автомат слопал сотню. Но все равно выигрыш Елены Антоновны составлял тысячу пятьдесят рублей, и она решила уносить ноги.
Как чудесно было прогуляться. Какое, похоже, счастливое разворачивалось в Петербурге лето. Елена Антоновна зашла в кафе на Невском. Села за столиком на улице, не спеша выпила чашечку эспрессо. И с доброжелательным вниманием разглядывала толпу. Красивая, хорошо одетая молодежь. Смех доносится отовсюду. Разве так жили они — сама Елена Антоновна и ее сверстники?! Какая была бедность, какими убогими были кафе времен молодости Елены Антоновны. Но смеялись и они не хуже нынешних.
Мысль о том, что в ее сумочке денег прибавилось почти вдвое, делала Елену Антоновну такой довольной, что она готова была забыть, как унизило ее и таких, как она, людей, собственное государство. Разве можно жить на такую нищенскую пенсию?! Не все и выжили. А сама Елена Антоновна выжила только за счет ребят, она это понимала. И самолюбие, и самоуважение ее страдали от этого без меры.
Но теперь, верила она, все будет иначе. Все у нее будет иначе. Она нашла, наконец, способ разбогатеть!
Очень хотелось с кем-нибудь поделиться все-таки своим счастьем. И, вернувшись домой, Елена Антоновна позвонила бывшей однокурснице, Инге Парфеновой, подружке закадычной, часто видеться с которой последнее время не удавалось, но которую Елена Антоновна любила и ценила.
С кипящей в голосе радостью Елена Антоновна рассказала своей Инге про посещение казино и про выигрыш. По какой-то странной причине она даже не обмолвилась про автомат в магазине. Парфенова выслушала ее с большой заинтересованностью.
— А ведь я тебе не говорила, — сказала она, — но сын мой в свое время прошел через это. Сначала выигрывал, довольно крупно. Потом стал проигрываться, и тоже крупно. А потом у него хватило ума и силы воли, чтобы с этим завязать. А то был у него приятель — проиграл на твоих разлюбезных автоматах и квартиру, и “мерседес”, денег назанимал у всех, а теперь в бегах из-за долгов.
— Ну, уж прямо — моих! — обиделась Елена Антоновна.
— Сейчас еще, может, и не твои, но оглянуться не успеешь, как будешь их, автоматы эти проклятые, родственниками считать! Нет, мне сын категорически не рекомендовал подходить к игорным заведениям. “Мать, — сказал он мне, — ты такая азартная, тебя захватит. Ты будешь страдать из-за проигрышей. А туда можно идти, только заранее зная, что можешь без сожалений оставить там свои деньги”. Ленка, мы знакомы больше сорока лет. Деньги доставались нам только непосильно трудовые. Не ходи туда больше. Выиграла, проверила удачу, и оставь это дело…
Конечно, Елена Антоновна внимала, что называется, каждому слову Инги, но даже ей не призналась, что, наверное, ее уже затянуло, потому что, недавно выйдя из казино, она уже мечтала о том, как снова туда войдет.
— Неужели я пропала?! — спросила она себя вслух, принимаясь за приготовление ужина.— Да уж, разумеется! — ответила самой же себе и так же громко. А потом рассмеялась, весело и счастливо, как не смеялась уже давным-давно.
У Елены Антоновны было чувство, что молодость и жизнь возвращаются к ней.
— Ма, ну где вы сегодня побывали? — спросила Маришка за ужином.
— В раю, — без тени сомнения ответила Елена Антоновна.
— Даже так? — заинтересованно посмотрев на тещу, спросил Василий.
— Шучу, конечно. Сегодня была простая прогулка по городу, — вдохновенно врала Елена Антоновна, — но компания такая приятная, и в центре города я так давно не была! А ведь там стало чудо, как хорошо.
— Городским властям еще бы и до наших окраин добраться! — ворчливо заметила Мариша. — А то живем тут, в Сран-Петербурге, людей стыдно пригласить.
Вечером перед сном Елена Антоновна приняла душ, долго рассматривала свое лицо в зеркале: “Запустила себя, запустила!” — подумала сокрушенно и пошла к холодильнику за дорогим Маришиным кремом.
Заснуть не могла. Кошки, кошки скребли по душе, когда она вспоминала свое вранье, но недолго. Потому что ей стало представляться, как она снова входит в этот чистый и нарядный зал, сама тоже чистая и нарядная. И как она играет и выигрывает Джек Пот, и как она дает щедрые чаевые (Инга сказала, десять процентов). И как потом совершает рейд по магазинам, покупает Марише ту шикарную серую кожаную сумку, которую увидела сегодня в витрине, как раз к дочкиному деловому костюму, а Васе вельветовую рубашку, тоже фирменную. А уж себе!.. Себя-то уж она не станет больше сдерживать. Хватит, всю жизнь сдерживала, хотя бы теперь пожить широко.
Перед мысленным взором ее плыли автоматы. Целые полки, готовых к бою солдат, в любую секунду предназначенных выкинуть на свои экраны счастливые совпадения рисунков и бонусы.
Кстати, что такое бонус? У Мариши спросить? Нет, пожалуй, не стоит. Елена Антоновна узнает это сама. Уж слишком заметное словцо, специфическое…
До следующего посещения казино пришлось выждать четыре дня. Но за это время Елена Антоновна успела забежать в соседнее с ее домом заведение и на новом для себя автомате проиграть двести рублей. Автомат ей понравился, там иногда выпрыгивали со своих мест круглые, очеловеченные помидорчики, оставляя на верхней и нижней картинке рифленые следы ботинок и давая выигрышные кредиты. Один раз появился бонус, но по неопытности Елена Антоновна не сумела его раскрутить и поэтому много на бонусе не получила. Но проигрышу не огорчилась: учеба требует жертв. К тому же играть ей было очень интересно. Само же заведение Елене Антоновне не понравилось. Публика была совсем не та. Даже в дневное время там матерились и пили пиво прямо из бутылок, к тому же звучало забытое уже, казалось бы, обращение “браток”, что, естественно, производило на Елену Антоновну отталкивающее впечатление. Можно представить, что там творилось вечером!
Мечты о казино в центре стали еще более насыщенными.
Одевалась перед вожделенным походом туда Елена Антоновна с изрядно подзабытым тщанием. Даже подкрасилась, чего не делала в последние годы вообще.
Но сам поход, при том, что провела она в игровых залах больше половины дня, оказался крайне неудачным, крайне! Ей не везло катастрофически! Те небольшие суммы, которые ей удавалось снимать, тут же пропадали в чреве следующего автомата. От неудачных манипуляций с линиями и кредитами, от несчастливых оборотов барабана начинала болеть голова. Во рту пересыхало от тщетных надежд на неожиданный успех. Казалось, руки ее, распростертые над клавиатурой, совершенно потеряли вдохновение, гарантирующее неминуемую победу. Напротив, они были заряжены неминуемым же поражением. Тянуло в слезы.
Еленой Антоновной был уже проигран и тот, самый первый ее выигрыш здесь, и большая часть пенсии. И, доставая из сумочки предпоследнюю свою сотню, Елена Антонова никак не могла взять в толк, как же получилось, что буквально в мгновение ока от ее денег — таких, на ее взгляд, немаленьких — ничего не осталось… И все-таки с этой предпоследней сотней она снова уселась играть. Автомат был пятидесятикопеечный, и от него постоянно долетали до слуха Елены Антоновны заветные слова: “Счастливый бонус!”.
Раздался этот возглас и для нее. Сосед по автомату любезно объяснил Елене Антоновне, как ей нужно действовать. И она удачно выбрала игрока. И очень удачно выпали свободные игры. И во второй раз Елена Антоновна наблюдала, как быстро-быстро меняются цифры, все увеличивая ее выигрыш. “Слава Богу!” — воскликнула воспрянувшая духом Елена Антоновна. И забрала выигрыш. И быстро ушла, чтобы не соблазниться мыслью выиграть еще, отыграть все проигранное. А ведь проигранного было ох как жалко!
“Не мой был день, — говорила она себе по дороге к метро. — Завтра повезет больше”. И радостное предчувствие еще и завтрашнего похода пробрало Елену Антоновну крупной, приятной дрожью.
Однако ночью ей пришлось несладко. На нее накатило острое раскаяние. Потеря денег казалась катастрофой. Елена Антоновна поносила себя, признавалась себе, что совсем сошла с ума, что занятие, в которое довелось на старости лет втянуться, недостойно умного человека. Потом припомнила Пушкина и Достоевского — не просто умных, но гениальных людей, игроков при этом неисправимых. “Куда мне до них, — думала Елена Антоновна. — Даже в долги не влезть, занимать не у кого! Денег не у кого занять, вот и вся разница!” Эта последняя горько-ироническая мысль рассмешила Елену Антоновну: не потому она не играла, что недостойным занятием игру считала, а потому, что занять было не у кого!.. Вот так-то!
Утреннее состояние тоже напомнило Елене Антоновне состояние покаянного похмелья алкоголика. Так тошно, что лекарство одно: пойти и снова выпить! В случае с Еленой Антоновной: пойти и сыграть!
“Нет, вот доиграться бы до Джек Пота, и все — и остановиться. И забыть про временное затмение ума!”
Это был необыкновенно счастливый день! Еще по дороге в казино Елена Антоновна сбросила с себя все следы ночных мучений. Радостная и приятно возбужденная, входила она в заветные двери. И направилась к автомату, на котором выиграла в самый первый свой приход сюда. Практически сразу же ей выпал бонус, причем когда ставки, сделанные ею, были достаточно высокими. Выигрыш был не очень велик, но все-таки это был выигрыш.
Получая от милой девушки деньги, Елена Антоновна сложила про себя песенку: “Жизнь пошла на конус, да спас счастливый бонус!”
Часть денег из выигрыша Елена Антоновна заправила в новый для себя автомат, где можно было получить свободные игры. Теперь она уже не наобум Лазаря, а вполне осознанно выбирала количество линий и кредитов. Автомат был пятидесятикопеечным, и ей показалось возможным рискнуть и сыграть по двадцати линиям. А когда свободные игры — три дивных танцующих перчика — выпали, по счастью, она нажала еще и на два кредита. Сначала выигрыши, которые давали свободные игры, были смехотворно маленькими. Но однажды, на девятой игре ей выпали еще раз три этих ярких перчика, прибавив дополнительно двенадцать свободных, иначе говоря, бесплатных, игр. А потом вдруг в веселую мелодию, которой сопровождались игры, вмешался долгий и ритмичный бой. Экран стал в такт этому барабанному бою покрываться густой сеткой линий, пересекающих друг друга, картинки на экране почти все вспыхивали мексиканскими усатыми дядьками в сомбреро и словом “вайлд”, и покатились, стремительно сменяя друг друга, цифры выигрыша, и остановились, когда выигрыш сильно перевалил за три тысячи кредитов. Потом были и еще прибавления к сумме, но уже далеко не такие существенные. Что там тогда совпало? Для Елены Антоновны это осталось покрыто мраком тайны, которую она, счастливая выигрышем в две тысячи сто рублей, и не собиралась разгадывать.
Следующий автомат был рублевым и тоже для Елены Антоновны еще незнакомым. Там выпал ей еще один бонус. Но, довольно удачно миновав опасности первых трех этапов, Елена Антоновна на четвертом открыла не ту дверку, появился спрут, подбирающий под себя словечко “коллект” — “собирать”, — и серьезного выигрыша не получилось.
— Подводника надо было вылавливать, — бросил ей фразу мужчина, сидящий за соседним автоматом.
Мужчина был молодой, возраста Васи, но очень ухоженный, с золотыми браслетами на запястье сильной руки, которая методично нажимала кнопку максимальной ставки. С каждым таким нажатием кнопочки вылетало у мужчины сто рублей. Такой игры Елена Антоновна позволить себе не могла.
На этой самой “Атлантиде” Елена Антоновна в конечном счете проиграла. Но, вместо того чтобы уйти с хорошим выигрышем, пересела на другой автомат, где время от времени слетала со своего места бабочка — баттерфляй, — давая какие-то очки, и девочка со стрекозиными крылышками тоже чего-то там из себя изображала. Бонус выпал и здесь. Появились на экране несколько грибов, выбрать нужно было один. Елена Антоновна ткнула в среднего. Он широко ей разулыбался из-под мухоморской шляпы и дал сто кредитов и пять свободных игр. В итоге накрутилось — триста. Их Елена Антоновна тоже взяла. А потом и проиграла благополучно.
Остановилась только, когда от крупного выигрыша осталось всего тысяча пятьсот рублей. “Как же так? — думала она расстроенно. — Ведь были и еще выигрыши”. И она принялась анализировать ход своих игр, но запуталась, рассердилась на себя, потому что поняла: поведение ее было неуправляемо, а стремление играть, не думая о проигрыше, — всеподавляющим. Думалось-то все время о том, как снова повезет на новом автомате! Но не везло!
Тем не менее долго Елена Антоновна не грустила. В общем и целом она была довольна собой. С удовольствием вспоминала, что не опозорилась, и оставила чаевые со своего самого большого выигрыша.
Она ехала домой в час пик, ее толкали, сесть не удалось, но это нисколько не портило настроения, и, почти как о живых, она думала об этих счастливых перчиках, об этих золотых слитках Юкона, о девочках с крылышками — ей доставляла, оказывается, радость каждая новая, яркая картинка, — и ей нравилось, очень нравилось играть, особенно когда игра сочеталась с выигрышем! “Надо играть так: девять-один, девять-два, девять-три, а потом снова девять-один”, — придумывала она тактику и стратегию, хотя уже и понимала, что нет в этих автоматах никакого рычага управления, что все тактики бессильны рядом с удачей и неудачей. Потому что даже тот, богатый и солидный господин, который играл, запустив в аппарат бешеные для Елены Антоновны деньги, ушел от автомата, все спустив. Правда, с веселой ухмылочкой на лице. Даже подмигнул Елене Антоновне по-свойски и дружелюбно.
Вернулась домой Елена Антоновна с корзиночкой ярко-красной, как будто отлакированной, клубники. И только одно по-настоящему ее огорчало: она не могла рассказать детям о своих приключениях.
А дети встретили ее хмуро. Оказывается, Елена Антоновна не позаботилась об обеде, и Мариночке пришлось самой что-то приготовить, а она этого не умела и не любила.
— Что-то ты, мама, загуляла, — сказала дочка недовольно, хотя и поела уже клубнички.
— Ты же сама всегда твердила, что у меня должна быть своя жизнь.
— Но не до такой же степени! — фыркнула Марина.
— А вот уж о степени мне самой судить, — обиделась Елена Антоновна.
Обиделась особенно остро именно потому, что лучше кого бы то ни было понимала, что степень погружения в азарт уже переходит здоровые границы. “Надо завязывать”, — думала она ночью. А следом: “Ну, разве что еще разок-другой”…
И она видела, как приходит в зал, садится к перчикам, как они все время танцуют для нее по трое и как выплывает уже совершенно заоблачный выигрыш — пять тысяч…
— О, Господи! — простонала Елена Антоновна в тишине своей комнаты.
С раннего утра Елена Антоновна часа три без передышки занималась хозяйством — искупала вину перед детьми. Даже вымыла окно на кухне, оно единственное оставалось нераспакованным и немытым после зимы.
Приготовив обед и прибрав всю квартиру, Елена Антоновна отправилась на оптовый рынок к станции метро, закупила продукты. С тяжелыми сумками пошла к остановке маршрутки — могла позволить себе такую роскошь, а не ждать трамвая, до которого еще и тащиться далеко. Пока ждала такси, увидела на другой стороне проспекта светящуюся вывеску еще одного центра игровых автоматов. На вид вполне приличного. Дома разобрала овощи, выложила в морозилку рыбу и мясо. И сразу же за этим, подчиняясь уже принятому, оказывается, решению, взяв полторы тысячи рублей, поехала на разведку в этот новый для себя центр.
Под аркой собственного дома на нее накинулась с пакетиком стирального порошка девица с хохляцким выговором — отпетая лохотронщица. Этих девиц Елена Антоновна выделяла сразу и ненавидела их люто, были ли они украинками, молдаванками или русскими. Особенно Елену Антоновну обижало то обстоятельство, что эти лохотронщики свили свое преступное гнездо прямо возле ее дома. Однажды, увидев, что ее соседка попалась на удочку и две девицы и парень что-то ей там втолковывают, Елена Антоновна кинулась на выручку. Так ее чуть не за волосы пытался оттащить от воркующей группки другой разбойник и шептал при этом: “Жить хочешь, убирайся!” Соседку тогда Елена Антоновна все-таки спасла, но страху натерпелась. И почему лохотронщиков, когда они попадаются, судят за мошенничество, а не за бандитизм?!
— Решетка ночами не снится? — зло спросила Елена Антоновна девицу и прошла мимо.
— Кто тебя обидел, старушка?!— намеренно нахально выкрикнула ей вслед поднаторевшая в схватках девушка.
Пока ехала трамваем, Елена Антоновна думала о том, что пора бы лохотрону и сгинуть в небытие. Не выгоднее и не спокойнее ли для наживы открывать игровые залы? Тоже небось прибыль немалая. Тоже небось дураков приманивают туда халявными денежками. Как приманили и ее, идиотку старую. “Старушка! Доживи до моих лет, посмотрим, какой сама станешь старушкой!” — мысленно выговаривала Елена Антоновна своей противнице.
В новом центре Елене Антоновне понравилось. Не так шикарно, как в казино, но все-таки. Тут тоже были, к тому же ранее не виденные, пятидесятикопеечные автоматы. Работал кондиционер. И встречали приветливая девочка-кассирша, охранники и мальчики, тоже исполняющие роль кассиров.
Народ был в зале разный. Но Елена Антоновна только мельком взглянула на игроков, обратила внимание на молодого милиционера в форме, который, судя по выражению лица, проигрывался. В форме-то он зачем, подумала Елена Антоновна и стала выбирать автомат для себя. Ей хотелось, чтобы автомат оказался и интересным, и прибыльным. Бабочки, пчелки и лягушата привлекли ее чем-то. Но надежд на выигрыш они не оправдали. Елена Антоновна тут же пересела за другой автомат — со сфинксами. И почти сразу же ей выпало восемнадцать свободных игр. И дали эти игры пятьсот рублей. Обнадеживающее начало. Давать с такого выигрыша чаевые было странно. Но мальчик в очечках, видимо, ждал чаевых. Во всяком случае, интуитивно подобное ожидание в нем Елена Антоновна почувствовала. И разозлилась. Тем-то, на ее взгляд, и отличались работники подобных заведений от лохотронщиков, что никогда ничего не вымогали — ни словом, ни видом, ни тонким намеком. Но на зародившейся в себе неприязни к мальчугану Елена Антоновна решила не заостряться. Тем более что больше и выигрышей не было. Были новые игры, новые бонусы, выпадали иногда существенные кредиты, но выигрыша брать было не с чего. Растаяли, как и не было, пятьсот рублей прибыли, таял, и довольно быстро, принесенный из дому капитал.
И скоро Елена Антоновна поняла, что еще чуть-чуть и играть будет не на что. И вот это обстоятельство огорчило ее всерьез. Ужасно огорчило. Почти до слез. С обидой смотрела она на автоматы, которые запросто могли бы выдать на экран какое-нибудь счастливейшее совпадение фигур, букв или значков, а вместо этого выкидывали ей изредка по пять, десять кредитов — на бедность. Как в насмешку. И, может быть, впервые Елена Антоновна поняла, что расстроилась сейчас даже не столько из-за потери собственных, кровных денег, сколько из-за невозможности продолжать игру, чтобы добиться наконец от этих железных монстров невероятно прекрасной комбинации и невероятных же при этом кредитов. Должны же они когда-нибудь выпасть — эти прекрасные сочетания!
— Вот черт! — не сдержалась она при мальчике в очечках. — И уходить еще не хочется, и играть будет скоро не на что! Да что там играть — просто жить!
Ей не следовало так откровенничать, тем более при человеке, который вызывал в ней антипатию. Но не все же время сдерживать себя. Она же не могла, как однажды при ней проделал жутковатого вида парень, хлопнуть кулаком по автомату и дико возопить: “У, пидор!” Хотя и в ней кипела обида. Интеллигентность, однако, сдерживала. Но совсем не высказаться она не смогла. И незамедлительно получила ответ:
— Жадность рождает нищету, — услышала Елена Антоновна в ответ на свою жалкую откровенность. Слова звучали презрительно и злобно.
После уже полученной сегодня “старушки” это был перебор.
— Жадность ваших хозяев рождает нашу нищету, — тут же парировала она, потому что никогда не была беззубой. — Я вот тут прочитала, что автомат должен выдавать восемьдесят-девяносто процентов полученного назад, а вы перестраиваете чипы.
Парнишка ничего не ответил, но окатил Елену Антоновну взглядом полного неуважения. И Елена Антоновна заставила себя не заплакать от обиды. И не уйти. И с последней сотней пересела на другой пятидесятикопеечный автомат. И все-таки отыграла на нем семьсот рублей. Деньги ей принесла девица, мило ей улыбнувшаяся. Но эта улыбка все равно не могла исправить настроение Елене Антоновне. Во-первых, она проиграла много денег, последний выигрыш просто подсластил пилюлю. Во-вторых, мысли все время возвращались к этому противному мальчику. “И почему его не выгонят, — думала она на обратной дороге. — Он же очевидно профнепригоден!” А в-третьих, ее, дурищу эту Елену Антоновну, безмерно расстраивало то, как отвратительно обошлись сегодня с ней ее обожаемые автоматы. Они не исполнили ни одной ее мечты о небывалой удаче. Даже когда выскочили долгожданные три помидорчика, они соединили концы, не приносящие шикарного выигрыша. И вместо счастья заронили в душу горькое разочарование — подвели, одним словом…
Может быть, где-то там, в Европах и на диком-предиком Западе, игровые автоматы — это развлечение. Способ, проигрывая деньги, отвлечься от тягот реальной жизни. Может быть, может быть… Но, переселившись на просторы евроазиатской России, автоматы эти приобрели совершенно иной смысл.
Новое развлечение?! Как же! Держите карман шире!
Новая мечта о счастливой жизни — и не меньше!
И вот встали против полков автоматов, этих, как уже было отмечено Еленой Антоновной, готовых к бою солдат, — встали полки новых русских богатырей: водители маршруток, милиционеры, продавщицы из палаток ближайшего рынка, мелкотравчатые бандиты, рабочие близкого к банкротству завода, пенсионеры и пенсионерки, неустроенная молодежь. Вот сидят они рядами, локоть к локтю, скармливают автоматам свои последние денежки и мечтают! Мечтают о небывалом для себя богатстве! О разрешении своих неразрешимых без денег проблем! И об обретении тех преимуществ, которые стоят за хорошими деньгами! “Мани, мани, мани”, — как поется в известной песенке и в игровом автомате с ключиками. Мани, мани…
Елена Антоновна вспомнила в расстройстве своем, что надо купить еще молока на утро, и заглянула в свой магазин. Проходя мимо столбика, с которого все и начиналось, увидела там хоть и поредевшую, но все-таки толпу. Разглядела и несчастную тетку-крыску, которая, обливаясь потом — жарища стояла в городе, — все закидывала в автомат монеты, а выигрыша не было. Чувство превосходства — ну не тянуло Елену Антоновну к этой убогой игре, не тянуло — приятно пощекотало самолюбие. Открылись Елене Антоновне иные дали, иные горизонты!
Дома, когда пришли дети, Елена Антоновна поведала им о своей стычке с лохотронщицей.
— Ну, ма, нашла из-за чего расстраиваться! Подумаешь, старушкой назвали! От злобы все, и счастья ей злоба эта не принесет. А ты у меня помоложе этой стервы будешь, потому что злоба старит, а доброта молодит, — утешала Мариночка.
— А вообще-то, теща, перестаньте вы связываться с этим бандитским отребьем! Неровен час, поколотят! Мне за вас из-за этого неуемного общественного темперамента страшно делается, — серьезно предупредил Вася.
— Так жалко же несчастных стариков, которых они околпачивают!
— А мне лично их давно не жалко: уже столько было предупреждений, столько раз им все объясняли! — резко сказала Мариночка и подвела черту: — Давай я тебя уложу. Пойди вымой голову. Хорошо уложенная головка придает женщине силы и молодости.
И все трое весело рассмеялись.
Больше она в тот зал не ходила. Зато стала завсегдатаем зала возле своего дома, потому что хоть и собиралась там публика не только разношерстная, но порой и очень неприятная, зато были там симпатичные и нормальные работники.
Иногда Елене Антоновне везло, но чаще она проигрывала. Совершала ошибки и существенные промахи. Но мечты о крупном выигрыше ее не оставляли, несмотря на все неудачи.
К сожалению, даже в этом заведении находилось приложение “неуемному общественному темпераменту” Елены Антоновны. Нет, она не делала замечаний матерящимся на каждый свой неудачный ход игрокам. Нет, она спокойно терпела, если рядом с ней обосновывалась компания подвыпившей шумной молодежи. Но когда она видела, как родители приходят сюда с детьми, все в ней начинало клокотать.
И однажды Елена Антоновна не сдержалась. Прямо рядом с нею играли на “Атлантиде” папаша и примерно десятилетний сын. Оба очень радовались выигрышу в двести рублей. И Елена Антоновна отозвала на минуту молодого мужчину и сказала ему:
— Уверена, вы не дадите своему ребенку попробовать наркотик, а игромания — тяжелое заболевание. Как бы в будущем вам не пришлось расхлебывать нынешнюю вашу беззаботность.
Сказала мягко, без обличительного пафоса, но чеканно. Папаша, а это был по виду обычный среднестатистический работяга, слегка вздрогнул и грубо ответил:
— Не лезь с советами, старая. Без сопливых разберемся.
Елена Антоновна на грубость не обиделась, потому что увидела: предостережение ее было воспринято. Отец увел мальчика сразу же, как только им принесли скромный выигрыш. Кто знает, может быть, Елена Антоновна спасла мальчика.
Саму же Елену Антоновну уже ничего не спасало. Ее неудержимо тянуло и тянуло играть. И не раз, получив какой-нибудь очередной бонус, премию, говоря по-русски, она напевала себе под нос: “Повышает жизни тонус игроку счастливый бонус!” И ведь повышался, повышался тонус этот. Даже поболеть стало некогда. Да и прекращались все болезни, едва только входила Елена Антоновна в этот мир вулканических игровых переживаний. “Это моя последняя страсть!” — резюмировала как-то Елена Антоновна. Причем в слове “страсть” сплетались ею воедино и “пристрастие”, и “страсти господни” — ужас, короче говоря.
По ночам она привычно уже маялась раскаянием, особенно после участившихся проигрышей. Фраза: “Завтра завязываю, никуда не хожу”, — стала надоевшей, заезженной и совершенно пустой, потому что ничем не подкреплялась: не было у Елены Антоновны никакого желания завязывать.
Зато было желание отхватить Джек Пот.
Вот тогда уже можно и завязать. Получить главный приз, решить все свои денежные затруднения, вознаградить себя за все предыдущие тяготы жизни — и все, и можно будет остановиться. Конечно, этот самый Джек Пот, как главный приз в любой лотерее, был мифическим, недосягаемым. Но ведь как манил!
А личный бюджет Елены Антоновны давным-давно стал дефицитным, как говорится в большой экономике. Казино, разумеется, было в выигрыше, Елена Антоновна — в проигрыше. Уже просажены ею были все сбережения “на черный день”. Она уже “одалживала” втихаря у ребят деньги на игру, хотя пока что компенсировала украденное.
Она понимала, что ею овладел разврат. Порой, покидая очередной игровой зал, Елена Антоновна испытывала отвращение и к себе, и к тем, кто его населял, и к самим игровым автоматам. Не однажды ее мутило, пот катился крупными каплями по лицу. Страстно хотелось плакать. Но проигранного было уже не вернуть. Хаотическое пересаживание от одного автомата к другому приносило только новые убытки и добавляло горестного неверия в себя, в свои силы. Как-то сумма ее кредитов составила цифру “666” — и, правильная всегда, Елена Антоновна подумала про себя: “Пусть хоть дьявол мне поможет. Я готова принять”. Однако не помог. Не захотел. Зачем производить затраты сил на душу, которая и без того ему принадлежала!
“Дура! Идиотка! — ругала себя Елена Антоновна. — На что надеюсь?!” Ругала искренне, но перерывы в посещениях вожделенных залов были вызваны только тем, что надо было скрывать свое увлечение от детей.
Зато, когда в середине июля ребята уехали на машине друзей путешествовать по Германии, наступило для Елены Антоновны раздолье!
Деньги вот только добывать становилось все труднее и труднее. Уже продала она за бесценок серьги и кольцо с сапфирами, единственное, что накопила Елена Антоновна из драгоценностей. Уже не раз Елена Антоновна не возвращала деньги из “детского” загашника. Сначала — тысяча, потом — еще тысяча, а потом от десяти тысяч, отложенных Маришей, осталась только одна — а удачи все не было!
И слонялась с утра до поздней ночи Елена Антоновна по окрестным игровым залам и все ловила и ловила за хвост удачу, а та все ускользала и ускользала. Росло количество игровых залов по городу, как и грибы, наверное, не растут в урожайный год. Но росли и ряды игроков, которые подобно Елене Антоновне надеялись поправить свое материальное существование. Когда-то Елена Антоновна была уверена, что казино и игровые автоматы — для развлечения банкиров, жуликов и их бездельниц жен. Теперь она убедилась, что игровые автоматы, во всяком случае, — для рабочих бедняков, которые надеются одним счастливым махом одолеть свое несчастливое скудно-денежье! И вот видела Елена Антоновна рядом с собой супружескую чету, играющую вдвоем на одном автомате и переживающую вместе каждый промах и каждую удачу. Видела молодого пьяненького мастерового, проигравшего свой дневной заработок и покидающего зал, забыв от огорчения ящик с инструментами. Видела явного бандита, просаживающего со страшной скоростью свои бандитские деньги и накапливающего агрессию при каждом неудачном обороте барабана, — от такого просто жди беды! Видела молодых парней и девчат, весело и шумно выигрывающих себе на выпивку и шашлыки. Толпы заполняли по вечерам практически все заведения!
На такое количество страждущих и жаждущих просто не могло хватить удачи и везенья! Не могло!
Однажды Елена Антоновна вышла из соседнего с домом игрового зала не просто измочаленная неудачами, а совершенно больная. Виски закладывало, затылок давило, холодный липкий пот заливал лицо и тело. Складывалось ощущение, что не за горами и смерть. Тем не менее наутро, едва поднявшись, Елена Антоновна снова отправилась играть. И болезнь куда-то отступила.
Острота наивысшего отчаяния подгоняла Елену Антоновну. Кровь из носу, ей надо было вернуть детям деньги до их возвращения. Признаться в том, на что и как извела она Маришино скромное накопление, Елена Антоновна не могла. Лучше покончить с собой. Лучше с балкона выброситься.
Но по дороге в казино с последней уворованной тысячей в руках думала Елена Антоновна не о том, что напрасно и пагубно втянулась в игру, а о том, что неправильно, слишком рискованно играла. Вот вчера, например, возьми она шестьсот рублей на автомате с матрешками — выпало за игру, — и сохранила бы и свои поставленные пятьсот, и сотню бы выиграла, но она не взяла, а продолжала упрямо — ослица, дура! — добиваться бонуса. Хорошо бы на четыре окошка, то есть наверняка четырехзначное число выигрыша. Именно на таком бонусе выиграл при ней водитель маршрутки девять с лишним тысяч. И как итог для Елены Антоновны — ни бонуса, ни денег!
Казино встретило Елену Антоновну, как всегда, подчеркнутой чистотой и приветливостью прелестных юных лиц служащих. Но, Боже, какой убогой предстала Елене Антоновне вся эта показная роскошь! Свечение радости было ненатуральным. Обещание баснословных выигрышей — манок для идиотов.
Ну почему, почему Елена Антоновна так поверила в то, что именно она будет избранницей судьбы и везения, которая с легкостью отхватывает главный куш?! Как надо было ослепнуть, чтобы не увидеть ловушки!
Как-то Елена Антоновна прочитала в журнале, что одинокие женщины в Европе позволяют себе раз в месяц, одевшись как на выход, провести время за игровым автоматом, чтобы проиграть свои тридцать евро. Какой безголовой надо было быть, чтобы совершенно не придать значения, не оценить правильно это словечко “проиграть”! И вот теперь за самое короткое время Еленой Антоновной проиграно все, все на свете, включая и добрые отношения с детьми. А она снова здесь — снова в гнезде порока!
В залах было прохладно. Летняя изнурительная жара осталась на улице. Елена Антоновна разменяла тысячу на сотни. И села играть. Очень скоро рядом с ней приземлился преклонных лет, слегка сумасшедший мужчина. Елена Антоновна давно уже заприметила его: складывалось впечатление, что он вообще не покидал этого казино. Мужчина был со странностями. Кроме того, что он редко брился, он еще время от времени навешивал на себя картонные самодельной выделки плакаты. Однажды на плакате было написано: “Помогите выиграть на зубы экс-депутату Верховного Совета”. Елена Антоновна посмеялась про себя, некоторые другие игроки смеялись открыто, а служащие деликатно тогда попросили плакат снять и сдать в гардероб. Сегодня на груди и спине мужчины висел другой плакат: “Все здесь жулики и грабители! Всех — к стенке!”.
— Разве неправда!? — обратился к Елене Антоновне сосед и пронзительно сверкнул глазами.
Елена Антоновна испугалась сумасшедшего блеска в глазах бойца. И хотя, казалось бы, ей следовало согласиться с таким приговором всем на свете игорным заведениям и их хозяевам, ей — такой проигравшейся и такой несчастной, ответила она другое:
— Не ходите сюда, вот и все!
История с гардеробом повторилась и на этот раз. А Елена Антоновна проиграла первую свою сотню из десяти.
Следующая игра была ни шаткой ни валкой, но принесла все-таки триста рублей выигрыша. Это немного приободрило Елену Антоновну, хотя она уже и знала, по печальному опыту, как быстро сгорают и более крупные деньги в топке дьявольских игрищ. Так и случилось. Но мало того, что на овощах, куда Елена Антоновна засадила все эти три сотни, призовые игры долго не выпадали, выпали они, по закону подлости и невезения, когда в процессе доигрывания Елена Антоновна сыграла по одной линии. Это было ужасно! Получить полноценный бонус, который мог бы существенно подправить дело, и знать заранее, что никакого выигрыша не будет! От огорчения у Елены Антоновны задрожали губы — невезение приобрело слишком явный облик. Автомат, казалось, издевается над ней, над ее жалкими потугами. Снова, как и накануне, накатило на Елену Антоновну чисто физическое недомогание, грудь нехорошо зажало, дышать стало трудно.
И все же, переборов себя и свой недуг, она пересела за другой автомат. Так и покатилось: везло ей по мелочи, а не везло ощутимо. Пожалуй, самым ярким образом это проявилось на джине. Оказалось, что в то время, как Елена Антоновна с третьей, последней, попытки открыла умножение ставки — а все-таки ставка у нее была восемнадцать! — на десять, под соседней с выбранной Еленой Антоновной цифрой крылось число 475! Легко сосчитать, что выигрыш был бы в восемь с половиной тысяч рублей и принес бы Елене Антоновне избавление от тяготы жуткого долга детям! “Невезенье — твое ремесло”, — подавляя слезы, укоряла себя Елена Антоновна. И ведь хотела, хотела выбрать именно счастливую цифру, но нажала соседнюю! Что это?! Предупреждение сверху?! В любом случае обида на весь белый свет захватила Елену Антоновну. Вид автоматов уже начинал вызывать отвращение. Но в то же время, когда в руках ее оставалась последняя сотня и близкий крах стал очевидным, одна только мысль свербила ее: “Больше никогда уже мне не играть! Никогда!” — и мысль эта была страшной для Елены Антоновны.
Усилием воли подавив в себе слабость и слезы, она подсела к своему последнему — последнему в жизни, кто бы сомневался! — автомату. Это был автомат с птичками и нотками. Он давал бесплатные игры, но выпадали они редко, да и выигрыш в этих играх не был гарантирован. Не следовало с последней сотенной садиться ей за такой автомат, но наверху в нем светились цифры ежесекундно пополняемого Джек Пота: “403 276, 05…” — обещал автомат.
Елена Антоновна так загляделась на эти цифры, так жалко ей было, что больше уже никогда не побороться за этот куш, что от расстройства провалившихся надежд она нажала нечаянно на кнопку максимальной ставки, отобравшей у нее сразу девяносто кредитов. Автомат был рублевым. Елена Антоновна лишилась практически всего!
Истерика, жуткая внутренняя истерика накатила на Елену Антоновну. Разом она и ослепла, и оглохла от горя и боли.
Но тут с ее автоматом что-то случилось, что-то из ряда вон выходящее. Загремела бравурная музыка, что-то на экране, сначала потухшем, загорелось, какие-то слова, а потом появились и цифры: “404 016, 00”. Это был Джек Пот!
Елена Антоновна его выиграла! Она выиграла эти четыреста тысяч! И поверила своему счастью сразу же! И огромная, невиданная радость поднялась из ее всегда жаждавшей сказки души! Эта радость была высока: выше смерча, выше тайфуна, выше солнечного протуберанца — и она захватила Елену Антоновну, она затопила ее и понесла! Сердце ее забилось со страшной, разрушительной скоростью! И не выдержало таких скоростей — сердце сбилось с ритма, пропустило один удар, другой, а потом и вовсе остановилось!
— Просим прощения, но эта часть помещения закрывается на санитарный час, пожалуйста, выберете себе автомат в другом зале, — обратилась милая девушка к погруженному в карточный автомат игроку: он был единственным там, где Елена Антоновна нашла свое последнее счастье.
— У меня тут игра в разгаре, — недовольно возразил парень.
— Заведение возместит вам все!
Похороны Елены Антоновны были скромными и очень горестными. Правда ни Марина, ни Василий никому не проговорились, как умерла их мать и теща. Никому не сказали они и о том, что мать проиграла все их более чем скромные накопления — не хотелось лишнего позора ни для нее, ни для себя.
— Мама, зря ты умерла от этого стыда! Подумаешь, деньги! Да никогда и не было у нас денег, чтобы из-за них мы расставались сейчас с тобой! Созналась бы, вместе бы и погоревали, и посмеялись над надеждой бедняков! И понесла тебя нелегкая!
Марина плакала несколько дней и ночей подряд.
Даже представить она не могла, что не от позора умерла ее мать, а от великой, от непереносимой радости. Впрочем, в казино о Джек Поте ничего не сказали, да, может, и нечего было сказать? Вот существует же мнение, что перед смертью видит человек всю свою жизнь. А тут, может, сжалились ангелы и послали Елене Антоновне вместо созерцания унылых лет яркое и счастливое видение — исполнение желаний!
Как знать!
Витал дух Елены Антоновны над любимым ее городом. И светились в нем мириадами разноцветных приманивающих огней тысячи и тысячи игровых заведений. Впрочем, и мосты над Невой тоже светились огнями, и Эрмитаж не жалел денег на ночные подсветки, и Ростральные колонны у здания бывшей Биржи выделялись светом прожекторов из предосенних ночных сумерек, но…
Но казалось духу Елены Антоновны, что именно свет игорного азарта, свет переменчивого успеха и неумирающей надежды стал в новом Петербурге главным светом. И слетаются на него, на свет этот, все те, кого обделила судьба, кого обидело государство, но в ком еще осталась жить иллюзорная фантазия, мечта о сказке.
“Вайлд! Вайлд!” — ветер ли северной столицы это стонет или дух Елены Антоновны? Но многие слышали этот стон, и многим от него стало не по себе…