Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2004
Неотвратимо подкатывало лето. Настала пора подыскивать место, куда бы поехать погреться, пообваляться в песочке, пообмакиваться в воды, желательно морские. Достала я карту Советского Союза, оставшуюся от школьных лет сына, и настигли меня глубокие размышления. Теперь, как в сказке: налево пойдешь — в Среднюю Азию упрешься. Не нашу. Направо пойдешь — в Молдавию и Украину уткнешься. Тоже теперь заграница. Да еще на Украине будешь со всех сторон слышать: “Не одобрям’с москалей, не одобрям’с”. А поскольку я москаль неравнодушный, да еще свою Московию “одобрям’с”, то буду с ними дискутировать с пеной у рта. Я себя знаю. Какой уж тут отдых! Ну их! Пусть со своим “не одобрям’с” как-нибудь без меня. Остается у меня только дорога прямо. Как говорится, что имеем, тому и рады.
Итак, дорога прямо, к морю, — естественно, Черному. Азовское, говорят, совсем обмелело.
Еще одно немаловажное обстоятельство определило выбор: в Ростове-на Дону появилась поклонница моих стихов, Надежда Сергеевна Ермакова. У нее оказались мои книжки, она отыскала мой адрес и номер телефона и стала настойчиво приглашать в гости. Но не просто в гости, а на мой творческий вечер, который должен состояться в центре Ростова, в библиотеке.
Нам все равно, куда ехать, почему бы не в Ростов? Прибыть туда нужно было к 14 сентября, и весь свой маршрут я стала выстраивать, ориентируясь на этот день. Попросили к творческому вечеру захватить побольше своих книжек. Загрузив их в авоську, я отбыла на юга. Книжки были тяжелые — наверное, от мыслей, в них заключенных. Сынуля снабдил меня деньгами; главное, надежно их припрятать, лучше под кожу.
Ехала я сначала в Анапу, но прямые поезда с сентября уже туда не ходят, билет дали до Тоннельной. В поезде было как обычно: прикурнешь, перекусишь, поболтаешь. Соседка по купе оказалась жительницей Новороссийска. Она круто отвернула мой путь от Анапы и направила его в Кабардинку. Сколько дифирамбов я услышала по поводу этого места. Кабардинка в одной бухте с Новороссийском, ехать до нее полчаса. Некоторая дрожь в коленях была — места-то незнакомые да неспокойные.
На вокзале таксисты обложили со всех сторон, настойчиво предлагая свои услуги. Я выбрала того, который постарше, более других похожий на русского. Подошли студентки, сразу о цене заверещали. Таксист небрежно бросил девушкам: “С вас двоих 350 рублей, с вас (то есть с меня) — 200 рублей”, и еще пассажирка подошла. Загрузились. Едем, головами вертим, налево — горы и предгорья с виноградными садами, направо — море. Лепота!
Въезжаем в Кабардинку. Я увидела на домах вывески: “Сдаются комнаты”. Говорю шоферу: “Меня сюда”. Он отвечает: “Здесь по 250 рублей, я отвезу, где по 150 рублей”. Думаю: “Во, благодать, бархатный сезон, а цены подъемные”, в душе благодарная таксисту по самую макушку.
Устраивают меня в летний домик. Дворик весь занавешен виноградом. Налитые фиолетовые ягодины свешиваются объемными кистями. Еле удерживаю руку, чтоб не отщипнуть ягодку-другую. Показали душ и туалет, все на улице. Расположилась я, отдала денежки за неделю вперед, выхожу во двор оглядеться, познакомиться. Женщина-отдыхающая спрашивает: “Сколько с вас взяли в день?” Отвечаю: “150 рублей”. Она качает головой: “Здесь везде, где летние домики, — по 80 рублей в день, где все условия в доме — по 100 рублей. Получается, что вы — лох”. Взыграло мое ретивое, я быстро вещи раскидала и пошла со двора.
На центральной улице стала спрашивать людей, все говорят: “Цены 80 и 100 и рядом с пляжем”. У меня даже это не в плюсе. Тут же нашла себе другое жилье. Прихожу за вещами и деньгами. Мне и выкладывают: “За вас еще и таксисту заплатили”. Я ответила: “Вы меня обманули, в два раза больше взяли. Я ухожу от вас”. Оказывается, у них, не скажу “мафия”, скажу — взаимовыручка. Таксист везет в определенный дом и за это получает процент от суммы. Даже здесь хотели надуть, черти, сказали не 10% таксист берет, а 20%. На автобусе доехать от Новороссийска до Кабардинки — всего 15 рублей. Таксист берет 200 рублей. Какая приличная у таксиста прибыль, а у меня убыль. Дурят нашего брата отдыхающего по-черному. Не хочу быть лохом, и даже не потому, что “старорусская” и денег не густо, а потому, что очень оскорбительно, когда тебя считают таковым, что в пределах страны, что на отдыхе, и обдирают, как дохлого гуся. Как хорошо, что я их наказала, конечно, в меру своих возможностей.
Поселилась я в доме грека, трехэтажная частная гостиница. Все удобства на этаже. Погода очень некурортная, дождь, ветер, холодно, хожу в куртке. Не повезло. Говорят, и лето было нежарким. В доме почти пусто, курортный сезон закончился, а зовется “бархатным”. В первый же вечер ввалились друзья хозяина, тоже греки. Мы смотрели телевизор, они громко балакали по-своему. Косятся на меня, наверное, думают: дамочка одна, может, не откажет, на шашлыки стали зазывать. Я сказала: “Барашков жалко, шашлыки не ем”. Скосила под вегетарианку, так и прошло.
Была я в Кабардинке семь дней, слегка загорела, но промерзла. В Геленджике и Кабардинке за последних два года обустроили курортную зону по высшему классу. Сделаны шикарные набережные с белыми перилами, дорожки выложены разноцветной плиткой, торговые павильоны стоят упорядоченно и красиво, построено много домов под частные гостиницы. Это даже не дома, а замки, с башенками, стрельчатыми окнами, решетками, балконами. Отдохнуть в красивом месте — какой заряд бодрости! И цены обычные, шоковых состояний не будет.
13 сентября выехала в Ростов-на Дону. Меня встречали. Стояла у вагона пышная дама в шляпе, кричала: “Зоя! Ура! Я — Надежда Сергеевна”. И держала в руках плакат с такими же словами.
Я вышла из вагона, в одной руке сумка с вещами, в другой — тяжеленный пакет с книжками. После распада Советского Союза издательства редко идут на лишние расходы, поэтому библиотеки страны не имеют новых изданий. Восполняется этот урон самими авторами, если они путешествующие. Мне заказали привезти своих книжек, сколько смогу поднять. Захватила я еще издания других пишущих. Тяжко нынче авторам: напиши, найди деньги, чтобы издать, найди способы продать, продай, еще развези по городам. Не нужны мы, выходит, никому. Зато детективщики и прочая паралитература востребованы на полную. Этого, убей, не понимаю. Решила на себе опробовать изделия, пользующиеся большим спросом. Взяла книжку Донцовой. Кроме того, что я ее забыла через день, я долго после нее не могла читать ничего серьезного, как будто Донцова выпрямила извилины в моем мозгу и он атрофировался. Восстановился мой мозг только через несколько недель, но Донцову и ей подобных я теперь боюсь как огня.
Итак, начался ростовский период отпуска. Устроили меня хорошо, в отдельной квартирке. Все-таки странный город Ростов, центральная часть-то, в основном, — ветхие дома дореволюцонной застройки, деревянные, скособоченные, одним словом, старые. Ладно бы имели какую-то архитектурную или историческую ценность, как в Петербурге, а то просто дома обывателей. Почему их не снесли, когда шло массовое строительство? Непонятно. Все новостройки хрущевских времен вынесены на окраины города. Если так дорожат строениями в центральной части, хоть бы ремонтировали их. Впрочем, мне в голову главного архитектора города не влезть, а значит, и обсуждать это незачем. Страшно подумать, сколько людей жило в этих домах, и ушли они, не оставив даже имен.
Отдохнула я с дороги, подъехала Надежда Сергеевна, и мы отправились в центральную библиотеку, на заседание литературного объединения “Созвучие”, которым руководит поэт, заслуженный работник культуры РФ Николай Михайлович Скрёбов. В библиотеке прекрасный зал амфитеатром, удобная сцена, и зрителей собрались много. На этот день в программе литературного клуба значилось: “О творчестве Расула Гамзатова (к 80-летию) и Зоя Бобкова, если приедет”. Я приехала, и Николай Михайлович, как любезный хозяин, предоставил мне возможность выступить первой.
О себе писать как-то неудобно, поэтому коротко: читала свои стихи, рассказывала о себе, Гатчине, Петербурге. Но временем постаралась не злоупотреблять. Оказалось — зря. Уже после вечера поэт и работник этой библиотеки Светлана Новикова сказала мне, что стихов нужно было почитать гораздо больше. На что я пошутила: “Придется приехать еще раз и дочитать”.
После моего выступления прозвучали две песни на мои стихи: “Озера Гатчины” и “Калитка”. Музыку к ним написала Надежда Ермакова. Потом Н. М. Скрёбов великолепно провел отлично подготовленную программу о творчестве Расула Гамзатова. Выступили люди, знавшие дагестанского поэта не понаслышке, ведь Ростов-на Дону и Кавказ навсегда соединены творческими, деловыми и разными другими нитями. Завершила творческий вечер Надежда Ермакова с песнями на стихи Константина Фофанова и ростовских поэтов, пел хор “Энергия”, певицы Н. Пивоварова, Н. Чернявская, концертмейстером была Наталья Смирнова. После вечера долго не расходились, общались, фотографировались, я услышала много интересного, и о своих стихах тоже.
На следующий день гуляли по Ростову-на Дону. Дон-батюшка! Дон Иванович! Тихий Дон! Сколько эпитетов, и каждый — маленькая былина. Я глядела на него, наверное, взглядом недружелюбного и усталого туриста и увидела: Дон — серый, мрачный, гораздо уже Невы, нелепая пристань в виде корабля, сначала и не поймешь, что это такое, если не пояснят словами, а когда растолкуют, будешь только руками разводить в недоумении.
Как ни странно, несмотря на то, что не паралитература мало кому нужна, творческая жизнь, что в С.-Петербурге, что в Ростове бьет ключом. Мне надарили столько поэтических и прозаических сборников, что моя авоська стала гораздо тяжелее, чем когда я ехала в Ростов со своими книжками. Бедные мои рученьки, им-то каково! Но книжки — дело святое, повезу их, что-то в библиотеки отдам, что-то себе оставлю. Так, с полной авоськой уже чужих книг я отбыла из Ростова. В дороге читала стихи Петра Никитина, Натальи Апушкиной, прозу Татьяны Бусаровой, просматривала песенные сборники Сергея Халаимова, Натальи Смирновой.
В Кабардинке было холодно, в Ростове тоже. В погоне за летом отправились мы в Дагомыс. Со мною еще двое: Надежда Ермакова и Нелли Тихомирова, тоже человек пишущий. У нее издано несколько книжек прозы и не издано тоже несколько книжек прозы, в том числе роман о композиторе Шостаковиче.
Ночь в поезде: то уснул, то проснулся, дело известное, и мы в Сочи. Чудо-пальма встречает нас на вокзале. Ею можно любоваться не один час, но мы устали, а до пункта назначения еще ехать и ехать. В автобусе спрашиваю местную жительницу: “Далеко ли до Дагомыса?” Она долго мямлит, наконец у нее созревает ответ: “Если не будет пробок, минут сорок”. Это “если не будет пробок”, а вернее, “если будут пробки”, пришлось все-таки испытать и нам, когда мы поехали в Сочи на экскурсию. Прямо, скажем, действие, то есть бездействие выматывающее, пробки помощнее, чем в Москве.
Все-таки лето мы догнали, получилось, Дагомыс — верхушка лета, двадцать пять градусов, безветрие, а море… Впрочем, про море потом и высоким слогом. Устроили нас в частной гостинице, так как турфирма, которая нас в Дагомыс направила, контактирует только с этой гостиницей и уйти никуда нельзя, связан по рукам и ногам. Они решили запихнуть нас троих в одну комнату, на двух кроватях. Я устроила маленький бунт, громогласно возвестила, что я не лесбиянка и спать в одной постели с женщиной не буду. Видно, слово “лесбиянка” убедило хозяйку-армянку, и нам каждой выделили по отдельной кровати, даже в разных комнатах. И то правда, конец сентября, гостиница полупустая, зачем друг на друге спать. Я понимаю, в разгар сезона можно и на половичке притулиться, ради моря-то. Все время борись за свои права. Как негр, блин!
О, море! Мы побросали вещички — и вперед, к желанной цели. Насколько красиво обустроена курортная зона в Геленджике и Кабардинке, настолько же необустроено и некрасиво в Дагомысе. Дорога к морю — настоящее испытание. Узкая улица, на тротуарах палатки торговцев, на лотках все фрукты привозные: оказывается, в Сочи и округе ничего не выращивают, только в своих небогатых садах. Идешь посередине улицы, тут же ездят машины, того и гляди под зад двинут, повредят что-нибудь, пылища. Упирается улица в какое-то производство, тоже грязь, пылища. Поворот, еще поворот — и наконец море. Ради его обволакивающего тепла терпишь дорожные тяготы и житье у чужих людей.
Море встретило нас равнодушно, у него таких, как мы, миллионы и миллионы. Оно вздыхало о чем-то своем, переворачивалось с волны на волну, гордилось своей обособленной жизнью. К его великой тайне было даже страшно прикоснуться. Галька, эти плоские или полукруглые отшлифованные камушки, стреножили мой путь к морю, притормозили его. Я, как цапля, устроив одну ногу, чтоб не было больно, стояла так, пока не подыскивала место, которое поласковей обошлось бы с моей ступней. На одной ноге приходилось стоять, сколько хватало сил. Если места поласковей не находилось, я плюхалась другой ногой куда ни попадя и взвизгивала от боли. Путь к морю для меня, нетренированной, становился похожим дорогой на Голгофу. Но это сам путь, а конечный результат очень даже с ним разнился. Когда я добралась до моря и ощутила на своем лице острые, но приятные брызги, ступни мои возопили о конце тернистой дороги. Я осторожно потрогала море. Оно оказалось теплым и не отринуло меня. Тогда я пошла к нему не торопясь, шажок за шажком вступала в его владения. И наконец окунулась, погрузилась в него и поплыла.
Плаваю я с детства, и довольно хорошо. Если бы однажды не тонула, то не было бы страха перед глубиной. Но детские встряски не изживаются за всю последующую жизнь, поэтому в воде я всегда осторожничаю. Но только не в море, да еще в Черном. Я плыла легко, вода держала меня, как на крыльях, волны передавали друг другу, словно играли мною как мячиком. Я не чувствовала ни усталости, ни скованности, ни страха. Свобода во всей ее недосягаемой красоте, к которой всегда стремится человек, осознанно или бессознательно, распахнула передо мной свои горизонты. Я вобрала ее в свою сущность, дышала ею. Плыла вперед, не оглядываясь на берег, где остались люди со своей вечной завистью. Все суета сует, только море, свобода и я — три грани одного сущего.
Но оглянуться пришлось, пролетел мимо катер, поднял большую волну, я хлебнула воды и закашлялась. Поглядела на берег, он был очень далеко, и я повернула обратно. Никуда мне от людей не деться. Пока.
Однажды море было агрессивным. Волны наскакивали на берег, как турки на Баязет. Но я пошла купаться. Море схватило меня и швырнуло сначала от берега, накрыв сверху волной. Я еле отдышалась, когда вынырнула. Потом море шмякнуло меня о берег, и вслед полетели камни, досталось ногам изрядно. Но я опять опустилась в воду. Тогда меня подхватила громадная волна и уволокла с собой на глубину, не забыв обрушить на мою голову свой гребень. Я опять еле вынырнула и погребла к берегу. Сзади подхватила меня другая волна и подтолкнула вперед, но тут же откатилась и забрала меня с собой. Я опять оказалась на глубине. Ух, батюшки, это уже не шутки! Я еле выбралась на сушу. Ноги болели от напряжения и ударов камней, руки дрожали, сердце прорывалось сквозь ребра.
В Дагомысе есть гора, углом равнобедренного треугольника устремленная в небо. На нее мы и отправились однажды. Поход этот был чисто для “галочки”: мол, и в горах побывали. В пляжных тапках в горы не ходят, еле-еле добрались до половины и поползли вниз. Гора вся увита тропинками, но деревья мощные. И еще в Дагомысе есть двадцатичетырехэтажный отель. Он стоит среди гор, как сказочная свеча, вечерами горит своими многочисленными огнями. Туда пускают всех, не только там отдыхающих. Вид с горы и плюс двадцать четыре этажа — зрелище захватывающее. Отель выше окрестных гор, и их хочется снисходительно похлопать по плечам. Этакое чувство гордости возникает у мелкой твари — человека. Хотя почему мелкой, отель создан людьми.
Съездили мы на экскурсию в Сочи. Был дождливый день, не позагораешь, и решили туда отправиться. Я в Сочи была раньше, поэтому новизны впечатлений не ощутила. И дождь окрашивал город в грустные тона. Ноги мокрые, платье тоже, но не холодно, и день терять жалко, кое-что посмотрели. Это, прежде всего, парк “Ривьера”. Магнолии, кипарисы и пальмы при дожде гляделись где-то на “троечку с плюсом”. Но аллея писателей вызвала живейший интерес, смешанный с чувством зависти. Давно ли были времена, когда писательский труд считался очень уважаемым у людей и государства. Было престижно быть литератором. И тему подскажут: ты пиши про колхоз, напечатают без проволочек, ты пиши про краснодонцев-подпольщиков. Творческие командировки, работа в архивах, знай пиши, а с тебя пылинки сдувают, заботятся по полной программе. Писать — это же сплошное удовольствие. Так интересно следить, как появляется конкретный человек, как он обрастает характером, внешностью, привычками, рождается прямо под твоим пером. Он только твой, этот человек, пока не отдашь его людям. За это удовольствие еще гонорары жирные валятся. А сейчас даже забыл, как слово и пишется. И главное, конечно, как слово уважали, какое придавали ему значение. Только подумать: устраивали многолетние хитроумные интриги, с учетом пылкости африканского характера, чтобы загнать в смертельный капкан. И все это из-за Слова. Отправляли в ссылки, загоняли на нары, убивали. И все это из-за Слова. А теперь все вышеперечисленное делают из-за денег. Власть Слова закончилась? Осталась только власть денег? Такие вопросы мы вынесли с аллеи писателей. Вздохнули громко и тяжко и пошли купаться. До моря добежали под зонтиками. В дождь купаться гораздо интереснее.
Через три дня я уезжала домой, загорелая, уставшая от отдыха, и, конечно, со мной была моя драгоценная авоська с книжками.