Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2004
“Быстрая езда” небезопасна не только в наши дни, когда по улицам города носится множество автомобилей, — их пытаются обуздать специальные строгие правила уличного движения. Но несчастных случаев от этого не становится меньше.
Немалое число их бывало и в старину — двести и даже триста лет назад, хотя по улицам Петербурга и Москвы тогда ездили извозчики на лошадях и частные лица в своих богатых экипажах. Вот что о них пишет один из современников: “Экипажи неслись, буквально сшибая с ног всех встречных и поперечных, и никакие запреты не могли вывести это зло. Притом ездили иногда целыми поездами — цугом в несколько пар лошадей с форейтерами, поддужными, скороходами и прочей челядью. И в результате получались весьма часто настоящие катастрофы. Многие люди и извозчики ездят в санях резво, и верховые люди перед ними — форейтеры — скачут и на других наезжают, бьют плетьми и лошадями топчут”.
Еще в 1686 году, 3 января, когда Петербурга вовсе не существовало, последовал для Москвы именной указ государей Петра Алексеевича и его брата Иоанна, “сказанный для разных чинов людей, что великим государям видимо учинилось, что многие учили ездить в санях на возжах с бичами большими, и, едучи по улицам небрежно, людей побивают, то впредь с сего времени в санях на возжах не ездить, а ездить с возницами по прежнему обычаю”. Это значило, что извозчики должны были сидеть на лошадях верхом. Верховые, ездившие впереди экипажей, назывались “вершниками”.
До 1730 года никакого нового указа не было. А в 1730 году обнародован был 20 августа именной указ императрицы Анны Иоанновны, чтобы извозчикам и прочих всяких чинов людям ездить, “имея лошадей взнузданных со всякими осторожностями и опасением смирно”. В заключение указа сказано было: “Виновные за первую вину будут биты кошками, за вторую — кнутом, а за третью — сосланы будут на каторгу”.
Императрица не любила шутить! Указ был суров. Императрица была разгневана тем, что ее “любезный” маршал Миних был едва не убит наехавшими на него санями, а его адъютант, стоявший у него на запятках, был ушиблен так, что чуть жив остался.
Правда, 16 ноября того же года последовал другой ее указ о том, “чтобы имеющим охоту бегать на резвых конях взапуски или в заклад, выезжать в Ямскую слободу или по рекам на льду, где мало людей ходят, но и в тех местах осторожно, а на улицах такого бегания отнюдь не чинить!”
Но ни первый, ни второй указ императрицы не соблюдались. И 9 марта 1731 года в подтверждение этих указов появилось новое предписание: “На лошадях не скакать, ни на кого не наезжать, не бить и лошадьми не топтать”. Виновных велено “ловить, и для того из полиции посылать разъезды из драгун и солдат”. Однако ж и это не помогало, хотя и напоминало нашу автоинспекцию, использующую милицию для наведения порядка на дорогах. Тогда же в Петербурге было введено ограничение скорости езды в городе — двенадцать километров в час.
Впрочем, и это не помогало. Но бдительное государево око не дремало. 25 июня 1732 года появилось совсем грозное постановление, заканчивавшееся предупреждением: “Ежели кто впредь, в противность ея Императорского величия указу, дерзнет скакать, и плетьми кого бить, и санями и лошадьми давить, по состоянию вины их чинено будет жестокое наказание или смертная казнь!” Сведений не сохранилось о том, что крайне суровая мера в виде смертной казни когда-либо за это применилась.
В 1737 году еще раз повторялось Правительственному Сенату об этой крайней мере “для борьбы с шибкой ездой со всеми безобразиями”. Причем предупреждалось, “чтобы никто неведением об указах не отговаривался”.
Следует сказать несколько слов о состоянии проезжих дорог на улицах Петербурга в пору юности города в первой половине XVIII века. В 1738 году Анна Иоанновна повелела, чтобы впредь именовать Большую перспективу, что следует от Адмиралтейства к Невскому монастырю, Невской перспективой. Это нынешний Невский проспект, а тогда он был не чем иным, как длинной, теряющейся в отдалении аллеей, вымощенной бревнами и обсаженной по обеим сторонам деревьями. Проложили ее и работали над ней еще при Петре пленные шведы, на их обязанности было также мести ее каждую субботу. Вымощена была аллея при Петре хворостом. По улицам Петербурга предписывалась величайшая чистота. Каждый домовладелец должен был против своего двора утром и вечером, когда не было ни ходьбы, ни езды, сметать с мостков (то есть с тротуара) всякий сор. Особенно строго наказывались те, кто вывозил на Неву и другие реки помет и сор. За такие проступки у знатных людей их служители, а незнатные домовладельцы самолично должны были быть биты кнутом и ссылаемы на вечные каторжные работы.
Было также запрещено: “Чтобы никто никакого чина люди, по малой речке Мье (то есть Мойке. — И. М.) и по другим малым речкам и по каналам, днем и ночью, на лошадях, в санях и верхом, кроме пеших, отнюдь не ездили того ради, что от конного помета засариваются оные речки и каналы”. В такие вот мелочи не гнушались входить царские особы!
О какой же безопасной быстрой езде в городе можно было говорить, если улицы вымощены хворостом или бревнами? Разве что в зимнее время на санях, когда река покрыта слоем льда и снега. А мощение главных улиц города было закончено только при Екатерине — к концу ее царствования, в 1787 году.
Совершенно немыслимо представить себе жизнь в Петербурге в XVIII и XIX веках без извозчиков. Правда, довольно широко пользовались и водным транспортом. Часто по рекам города плавали и на лодках. Переезжали с одного берега на другой. Ведь разные части Петербурга разделены водой. А мостов в городе было мало. Да и вдоль берегов Невы совершались переезды на немалые расстояния. Богатые люди заводили себе галеры и “рябики” — совершенно исчезнувший вид судна. Это были крытые большие лодки, напоминавшие гондолы.
В начале XVIII века извозчиков в городе было недостаточно, дилижансов не было и в помине. Но количество извозчиков к середине века превысило 3000, а к концу века приблизилось к 5000. Кроме того, в Петербурге насчитывалось до 10 000 личных коней для собственных карет и саней.
Извозчики в старое время должны были, в отличие от господских выездов, красить свои экипажи в желтый цвет. Да и в их одежде должен был бросаться в глаза желтый цвет: летом шляпы с желтыми лентами, а зимой — желтые шапки. А одеты они были в кафтаны с желтыми кушаками. Поэтому они и получили кличку “желтоглазых”.
Всю эту массу конного транспорта царские указы пытались привести в порядок и обеспечить безопасность движения. После императрицы Анны Иоанновны за это принялась Елизавета Петровна. Ею объявлено было новое распоряжение. По ее указу от 19 марта 1742 года было повелено: “Ежели кто на резвых конях ездить будет, тех через полицейские команды ловить и лошадей их отсылать на конюшни государыни”. А еще через два года от ее имени принц генерал-фельдмаршал Гессен Гамбургский объявил, что “Ее императорское Высочество изволила накрепко подтвердить, чтобы впредь, какого бы кто звания ни был, на лошадях скоро ездить и браниться не дерзать, а верховым людям плетей, кроме кучеров и форейтеров, не иметь!”
А 27 декабря 1752 года дополнительно требовалось, “чтобы и у лакеев плетей не было и чтобы по сторонам у дуги коня лакеям не скакать и повстречающимся напротив дорогу давать, а ежели кто в том пойман будет, то лакеев сечь немилостиво и отсылать в рекруты!”
Кроме того, запрещалось в Петербурге ездить тройками и на бегунах, то есть на рысаках. И, наконец, последний именной указ Елизаветы в 1759 году: “Чтобы кучера близ дворца бичами не хлопали бы!” Вот о каких житейских тонкостях царица считала нужным издавать указы!
Около того времени появилась в Петербурге мода ездить по ночам с факелами. Вот почему 25 февраля 1763 года, то есть через год после восшествия Екатерины Великой на престол, появился ее указ: “Понеже де усмотрено, яко многие здесь разных чинов люди ездят с зажженными факелами, отчего к пожарному случаю есть опасности, к тому же многие господские кучера, лакеи, также извозчики, ездя по улицам, скачут весьма скоро и чинят великие свисты, что в здешнем… городе чинить весьма неприлично, по сему поводу императрица повелеть соизволила, чтобы никто в ночное время отнюдь не ездили и не ходили, а имели фонари, и чтобы по улицам не скакали скоро, и кучера, лакеи и извозчики не свистели, а ежели за тем объявлением кто в этом будет пойман, то все эти подлые люди будут не отменно по указу наказаны”.
Несмотря на воспрещение ездить тройкою, стали ездить не только тройкою, но еще с двумя вершиниками по бокам, и даже мимо окон государыни. По поводу такого безобразия появилось в 1784 году повеление императрицы: “Ежели то чинить будут — за третью пристяжную лошадь по пятьсот рублей доправлять штрафу”. Штраф был немалый! Чтобы оценить его величину, напомним, что екатерининское время славилось необычайно дешевизной жизни: хорошая квартира в восемь—десять комнат в лучшем районе Петербурга стоила примерно двадцать рублей в месяц, фунт говядины — полторы—две копейки, пуд масла коровьего — два рубля, полтеленка — один рубль. Цена за проезд на извозчике была ничтожная, например, от Невской лавры до Адмиралтейства — две гривны (шесть копеек).
Любила Екатерина придумывать и разные развлечения с ездой на лошадях. Во время праздников в Петербурге ездили и на оленях. Их пригоняли из Кеми самоеды, которые располагались чумами на замерзшей Неве, где теперь Литейный мост. Езда на оленях в городе практиковалась до двадцатых годов XIX столетия.
Самой Екатерине нравились лошади. Она нередко в молодости ездила на своем любимом жеребце Бриллианте верхом по-мужски. Она любила пышные свои выезды на простые прогулки по городу. Открывали путь лейб-гусары в мундирах с галунами, и замыкал такой же отряд. Вечером дорогу освещали факелами, толпа народа всегда бежала вслед с громкими криками!
Дальние поездки бар и первых вельмож носили иногда грандиозный характер. Щеголяли каретами, которые стоили по десять—пятнадцать тысяч рублей. Известно путешествие любимца Екатерины Великой князя Потемкина-Таврического, в котором впереди него ехал англичанин-садовник с помощниками и с невероятной пышностью разбивал сад в английском вкусе на том месте, где должен был остановиться князь, хотя бы на один день! Появлялись дорожки, усыпанные песком и окаймленные цветочными клумбами. Сажались деревья и кусты. А если князь жил там дольше одного дня, то увядшие растения заменяли свежими.
Позволяла себе Екатерина и рискованные развлечения. Так, желая удивить австрийского императора Иосифа скоростью езды в России, она приказала найти ямщика, который бы взялся на перекладных (то есть со сменой лошадей на почтовых станциях) срочно доставить императора из Петербурга в Москву. Такой ямщик нашелся и был приведен пред государыней: “Берусь, Матушка, сказал он, доставить немецкого короля, но не отвечаю, будет ли цела в нем душа”. Поездка не состоялась: ямщик оказался благоразумней Екатерины!
Подводя итог, можно сказать, что все многочисленные указы на протяжении всего XVIII столетия не достигли своей цели: быструю езду в городе обуздать так и не удалось. Император Павел I одним из своих первых указов действовал гораздо решительней. Он приказал выслать всех извозчиков из города!!! Приказ этот последовал по донесению императору, что один извозчик задавил прохожего.
Нужда в извозчиках была велика — их скоро опять возвратили. Но запретили дрожки, а велели иметь коляски.
Удивительно все-таки, с какой настойчивостью россияне умеют проявлять дошедшую до нас способность к неповиновению распоряжениям правительства, если они им не по нраву.
А ведь Николай Васильевич Гоголь, написав свою знаменитую фразу: “И какой же русский не любит быстрой езды?”, имел в виду совсем другую цель для русского народа. Вспомним, что он дальше пишет: “…Ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несешься… Чудным звоном заливается колокольчик… летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства”.