Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2004
“И голос музы еле слышный…”
Даже тот, кто никогда не бывал в Петербурге, наверняка о нем наслышан. И о том, что задумывался и создавался он Петром Великим как город европейский, а для России — столичный. Все должно было быть в нем по замыслу царя-преобразователя прекрасным: и дворцы, для строительства которых приглашал он лучших архитекторов своего времени, и прямые лучи улиц, проспектов, и многочисленные каналы. И, конечно, люди, его населяющие, — их вид, манеры, язык.
Что ж, замысел удался. 300 лет стоит на Неве Петров град. Слывет он одним из красивейших городов страны. Северная Пальмира — так часто называют его. А еще — “культурная столица”.
У многих поколений россиян само это слово — “культура” — ассоциируется с живущими в городе на Неве людьми. Считается, что истинный петербуржец ведет себя всегда тактично, одет элегантно, говорит правильно, в соответствии с нормами родной речи.
Еще классик утверждал: “Первый признак культурного человека — владение родным языком”. В этом отношении Петербург всегда служил для соотечественников эталоном. Справедливо ли? И как сейчас обстоят дела с письменной и устной речью петербуржцев? Ведь именно по людям, город населяющим, по тому, как те говорят, судят в первую очередь и о нем самом.
Моим гидом в далеком и совсем еще недавнем прошлом “петербургского языка” согласился стать заместитель директора Института русской литературы (Пушкинский дом), доктор филологических наук Владимир Котельников. Начали мы с экскурса в историю.
— Владимир Алексеевич, откуда пошло само это понятие — “петербургский язык”?
— История данного вопроса — в самой истории города. Строили его в начале XVIII века, как известно, служивые люди, приглашенные Петром со всей России. Московская знать — старое московское боярство — на сотрудничество с молодым царем шло трудно. На них ему рассчитывать не приходилось. Наиболее способных из служивых Петр отправлял учиться за рубеж. Те обучались там специальности, а заодно осваивали и европейские языки. В то же время из-за рубежа по приглашению российского царя в Петербург приезжало много иностранных мастеров. Многие из них вместе с работой обретали здесь и свою вторую родину. Вот из этой общности “своих” и “чужих” и создавалась “исконно петербургская речь”. Я бы охарактеризовал ее как заимствованную. В частности, иностранными словами. В тот период многие из них были совершенно необходимы (например, корабельная терминология в зарождающемся российском флоте, военная — в армии), ложились, что называется, на приготовленную для них почву, и это говорит о том, что наш родной русский язык они не разрушали.
— Как писал Николай Алексеевич Некрасов: “В употреблении там гнусный рижский квас, / С немецким языком там перемешан русский, / И над обоими господствует французский”.
— Именно так. Но преобладал все же русский. В силу того, что Петербург был имперской столицей, сюда со всех концов страны притекал разный российский люд делать карьеру. Естественно, они старались как можно быстрее освоить тот языковый стиль, который был принят в столице, являлся ведущим. Москва в этом смысле давала больше свободы. Там была возможность выбирать общение и соответствующий ему стиль речи. Скажем, состоятельный крестьянин тяготел к купеческой среде, которая селилась в основном в Замоскворечье. Опустившийся, “без роду, без племени” человек находил себе собеседников на Хитровке. А дворянских кровей — в Англицком клубе. В основе традиционной московской нормы — произношение, принятое в Малом театре. Петербургская же речь тяготела к письменной, литературной, а не к устной, формировалась на ее основе. Сравните: барское московское “пошто” и классическое петербургское “зачем”; в первопрестольной говорили (и говорят): “сонце”, “коришневый”, а в северной столице: “солнце”, “коричневый”. Мы, петербуржцы, вызвучиваем каждую букву.
В то же время к началу XIX века в Петербурге сильно развился канцеляризм. Город-то был столичный, чиновников много. От них канцеляризм проник в разговорный язык, стал преобладать в общении между людьми среднего класса. Много позже, в середине XX века на нем заговорила и Москва, “перехватившая” или, точнее, вернувшая себе, столичные функции. Но сейчас все эти языковые отличия между Петербургом и Москвой нивелировались. Я бы сказал, унифицировались. Население в двух наших столицах настолько “перемешалось”, столько в них приезжих из разных регионов, что уже они, а не коренные жители диктуют свои правила. И “петербургского языка” как такового, в “чистом” виде, давно уже нет.
— Он формировался в XVIII веке, совершенствовался в XIX, а к началу XXI каким, на ваш взгляд, предстал?
— Ситуацию и с устной речью, и с письменной в нашем городе я бы охарактеризовал как глубоко кризисную. Причина данного кризиса — в массовом падении культуры. Никаких других “врагов”, покушающихся на наш язык, нет. Свою негативную роль, считаю, сыграли в этом телевидение и другие средства массовой информации, а также фильмы производства кинофабрики Голливуд, заполонившие отечественный экран. Со страниц газет, с теле- и киноэкранов на нас в последние годы обрушился преимущественно язык улицы — примитивный, грубый, засоренный словами-паразитами. Нечто подобное уже было в нашей истории. В первой четверти XX века, на переломе двух эпох положение дел выглядело даже более устрашающим. Тогда с самых низов общества “вышла на поверхность” такая убогая речь, и так разрушительно воздействовала она на общепринятые, веками формировавшиеся нормы и правила, что, казалось, поглотит само понятие о русском языке. Все это нашло в те годы (как и теперь!) отражение в газетных публикациях, в литературе, живо откликнувшейся на “народные преобразования” в лингвистике. В Петербурге (тогда Петрограде) положение усугубилось еще и тем, что он являлся столицей. Сюда в первую очередь стремились революционно настроенные массы. Сюда в 1916–1917 годах буквально хлынули, откликаясь на призывы большевиков поддержать их, солдаты с фронтов Первой мировой войны, которые там, на фронте, почти утратили чувство языка. Из этих людей, по их собственным признаниям, публиковавшимся в печати, “окопы выбили все человеческое”. Дальше — гражданская война, сильное расслоение общества, массовая эмиграция представителей интеллигенции…
— Поэта серебряного века Алексея Лозину-Лозинского, чью строчку из поэмы “Санкт-Петербург” я вынесла в подзаголовок, восхищало в городе все, даже “лес фабричных труб, дымящих, черных, статных…”. В своей любви к Северной Венеции признавались многие литераторы, жившие и творившие здесь, среди которых общепризнанные стилисты: Пушкин, Гоголь, Блок, Набоков, Ахматова. Их творчество не могло, наверное, не повлиять на “общий строй речи” петербуржцев.
— Того же Блока его современники довольно долго не понимали и не принимали. Для Пушкина образцом с точки зрения стилистики являлся Соболевский — ныне хорошо забытый литератор первой половины XIX века… Тут мы касаемся проблемы взаимодействия литературы и той языковой среды, с которой она непосредственным образом имеет дело. Конечно, сказать, что, к примеру, Анна Ахматова никак не повлияла своим творчеством на языковую культуру горожан, было бы неправильно. Уже то, что ахматовские строчки часто цитируются по петербургским программам радио и телевидения, в печати, что в городе есть ее музей (и не один!) и там всегда посетители, говорит о том, сколь востребован поэт, а значит, читаем и изучаем. А это залог того, что, по меньшей мере, у читающего ее человека речь будет правильная. Литература, безусловно, влияет на язык, но язык на литературу в еще большей степени! Поэтому в текстах встречаем нередко различные социодиалекты, как говорят лингвисты, заимствованные из бытовой жизни. Для литературы Петербурга, города многонационального, в котором множество конфессий, весьма разнообразная социальная среда, такие заимствования весьма характерны. Есть писатели, наши современники, которые сознательно выбирают из всего многообразия диалектов самые уродливые, специально идут на огрубление языка, его уродование, чтобы таким образом “сблизиться с народом”. Идет смена носителей литературного языка. Если вплоть до начала XX века таковыми были дворяне, то затем их сменили разночинцы — достаточно образованные люди, которым, однако, не всегда было дело до такого рода культурных ценностей, как язык и его традиции, их прежде всего интересовала идеология. То, как идея оформлена, подана, они ставили всегда на второе, а то и на третье место. Ну а если язык топорный, то и получаешь топор в руки, а не мысль в голову… После революции 1917 года разночинцев как носителей русского языка сменили представители еще более низкого социального слоя общества.
— Да ведь они в большинстве своем были неграмотными!
— И тем не менее диктовали свои правила. “Обратили” в свою “языковую веру” писателей. Вспомните произведения Андрея Платонова или Михаила Зощенко — в век Пушкина и Тургенева они бы ни за что “не прошли”… То, что сейчас происходит с нашим языком — это не отступление от норм. Те надо, конечно, соблюдать. Но ошибки поправимы и не влияют на культуру речи как таковую. Мы по-прежнему говорим на русском языке. Другое дело, что в нем появились такие выразительные средства, которые раньше были просто невозможны, немыслимы. Самое яркое проявление — мат на страницах художественной литературы, использование в печати и на радио, телевидении уголовной терминологии. Происходит то, что в филологии, лингвистике называется потерей речевого лица. Что имеется в виду? Прежде всего то, какие слова находит человек для выражения своих чувств и какие чувства связаны у него с этими словами. Прислушайтесь к тому, как говорят нынче на петербургских улицах. Зачастую краткими, как бы “обрезанными” фразами, слова не произносят, а, извините, “выплевывают”. Речь упрощена до примитивности: “Ты как, Санек?” — “Я в порядке!” Да что улица, зайдите в Государственный университет — альма-матер Михаила Ломоносова и многих других великих русских ученых, мыслителей. Слово “блин”, производное от известного нецензурного, — едва ли не самое приличное из того, что можно там услышать. Потом все это переносится на газетные и журнальные страницы, в книги. То есть происходит деградация родного языка как следствие деградации в нашем обществе личности.
Стихами ль говорит Нева?
Проблемы языковой культуры беспокоят в Петербурге многих специалистов. За последние три года проведено больше двух десятков “круглых столов”, научных конференций и семинаров. “Подключились к теме” недавно и профессиональные бизнесмены. Одна известная фирма провела конкурс среди телеведущих города. Условия были — безошибочное чтение заданных текстов. Приз так и остался у организаторов. Подавляющее большинство конкурсантов, в числе которых были популярные ведущие местных телевизионных каналов, как выяснилось, путают значения однородных слов, склонения и ударения. Неудивительно, что в эфире петербургского ТВ так много ошибок, которые допускают герои телевизионных репортажей: будь сами более грамотными, журналисты наверняка поправили бы своих собеседников еще во время записи.
Самое грустное, что среди тех, кто является носителем заведомо неправильных слов, — члены городского правительства, депутаты Законодательного собрания. То есть люди, которых принято называть “лицом города”.
— Будь моя воля, я бы, прежде чем выдавать удостоверение тому или иному кандидату на депутатский мандат или место в администрации, отправлял его на курсы грамотности, — говорит Леонид Романков, долгое время бывший председателем постоянной комиссии по науке, культуре и образованию городского законодательного собрания. — Иной раз хоть уши затыкай, столь “коряво” говорят коллеги. А ведь они публичные люди, по ним нередко судят о городе и его людях, на них кто-то даже и равняется — в том смысле, что, слушая выступления депутата, сам так же начинает говорить. То же относится и к чиновникам Смольного. Я помню, когда наш теперь уже экс-губернатор Владимир Яковлев только возглавил городскую администрацию, у него был ужасный язык. Со временем, правда, немного “выправился”. Похоже, кто-то работал с губернатором. И это правильно. Если власть имущие будут позволять себе вольно обращаться с родным языком, то чего ждать от рядовых граждан?.. В XVIII—XIX веках одной из обязательных образовательных дисциплин была риторика. Будущих государственных мужей, равно как и тех, кто готовил себя, например, к военной карьере, специально учили говорить внятно и грамотно. Об этом можно судить, в частности, пообщавшись с потомками тех древних российских родов, которые уцелели в революцию 1917-го и после репрессий 30 — 50-х годов. Многие из них родились и выросли за границей, куда эмигрировали их родители, привыкли говорить на немецком, французском, английском. Но родным считают русский, являясь носителями уже, к сожалению, большей частью утерянного, очень красивого и правильного языка своих предков. Вот у кого бы поучиться!
— Возможность пообщаться с ними, насколько я знаю, есть. В нашем городе создан Всемирный клуб петербуржцев, членами которого состоят в том числе и выходцы из России, потомки императорского рода Романовых, знаменитых графских родов: Шереметевых, Шуваловых, Воронцовых, Гагариных. Клуб регулярно проводит заседания…
— Не в последнюю очередь благодаря этому клубу влияние носителей чистого русского языка стало в последние годы более заметно. Но он, как и другие подобные ему, — это все общественные институты. Рядовые петербуржцы воспринимают их как особо привилегированные и несколько абстрагированные от обыденной жизни организации. Нельзя забывать, что на протяжении довольно долгого периода нашей истории в стране активно культивировалось недоверие к представителям интеллигенции. Вплоть до того, что человек, который говорил правильно, мог вызвать у кого-то негативные чувства. Интеллигенции пришлось приспосабливаться, подражать низам. В результате произошло “размывание” норм. Язык не очень грамотной, но успешно сделавшей карьеру части населения (а чтобы сделать карьеру, надо было принадлежать к пролетарскому классу) принимался за образец. Чинопочитание вообще бич России. Вот только один, достаточно “свежий” пример. Когда СССР возглавил Михаил Сергеевич Горбачев, вся страна стала повторять вслед за ним: “начать”, “углубить” (с ударением на первый слог), “формировать” (с ударением на второй слог)… Если бы не “одинокие хранители веры”, как писал Николай Гумилев, островки истинной интеллигенции, мы бы давно потеряли русский язык во всей его глубине и богатстве. Благодаря этим “питерским островкам”, считаю, сохранили культуру в целом. Свидетельство этому — то, что в Петербурге 20 официально зарегистрированных организаций, которые выступают в поддержку культуры. Больше нет ни в одном другом городе страны.
— Вы сказали: “питерским”. Филологи считают данное слово “низким слогом”, не рекомендуют произносить его в публичных выступлениях, коими являются, безусловно, и газетные публикации.
— Язык не есть нечто застывшее. Он меняется вместе с жизнью, что-то отторгая, а что-то и принимая, впитывая, благодаря этому обогащаясь. Так происходит с заимствованными из других языков словами. Так и с просторечными.
— Вспоминаются строки Анны Ахматовой: “А вокруг этот город Питер, / Что народу бока повытер. / Как народ тогда говорил”.
— Питер — так называли для краткости тогдашнюю российскую столицу разночинцы, революционно настроенное студенчество. Представители знати Петербурга какое-то время сопротивлялись, а потом и сами, желая показать себя демократами, стали говорить так же. Вот и прижилось. В настоящее время, мне кажется, куда большее беспокойство должно вызывать массовое привнесение в публичную речь языка улицы. Не могу сказать, что он так уж однозначно плох. Владимир Маяковский, например, использовал его в своей поэзии. Но, конечно, явно снизился критерий требовательности к тому, как мы говорим и пишем. А ведь слова формируют наше мышление!
Со многими учеными, преподавателями вузов, литераторами и общественными деятелями говорила я о причинах, способствовавших тому, что родная речь “огрубела” и упростилась. Среди главных называли все неблагополучную ситуацию со школьным образованием. На родной язык и литературу в средних учебных заведениях отводится ныне столь малое количество часов, что успеть бы освоить алфавит!..
За возвращение этим предметам прежнего статуса “наиважнейших” в программе обучения детей выступают члены сразу нескольких петербургских общественных организаций, созданных в поддержку культуры.
Вопрос в том, насколько может быть действенна их работа. Можно долго обсуждать ту или иную неблагополучную ситуацию, принимать правильные решения. Но ведь, издав декрет, правильно говорить не заставишь!
“Мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово”, — писала Анна Ахматова. Петербургский поэт. Северная Муза. Один из культурных символов города. Женщина, знавшая цену слову, и не только поэтическому. Если б могла она слышать, как говорят теперь в ее Петербурге… Хорошо, что не слышит.