Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2004
Виктор Каган родился в 1943 году. Психиатр и психолог. Доктор медицинских наук. Стихи печатает с 60-х годов. Автор поэтической книги «Долгий миг» (СПб., 1994). С 1999 года живет и работает в США.
БОРОДИНКА I Снов туманные картинки Различаются с трудом. Я иду по Бородинке, Захожу в знакомый дом. И в затрюханной клетушке Лифта старого курю. Стынут слезы на подушке. Самого себя корю. Самому себе не верю, Горожу какой-то вздор. Звякнет крюк на старой двери В бесконечный коридор. И, не зажигая света, По нему пойду легко. Детства дальняя планета - Сквозь игольное ушко. В колесе мелькают спицы. В небесах продрогли птицы. И во сне, как наяву, Самого себя зову. II Улыбаюсь я картинке - Хоть завязочки пришей: Старый дом на Бородинке, И жильцов в нем - как мышей. Двор-колодец, так что солнце Никогда не греет дна, И в замызганном оконце Зелень чахлая видна. На шестой этаж взбираюсь Я в квартиру тридцать шесть. Жму на кнопку. Извиняюсь: Мол, когда-то жил я здесь. Здесь в два года корку хлеба Я на утро припасал, Из окошка видел небо И со щепками играл - Да, тогда еще топили Кафельную печь в углу, То ли жили, то ли были, Помню - спали на полу. Коммунальная квартира Образцового житья. И на стенке у сортира Есть отметина моя. После были новоселья, И уж верилось с трудом В коммунальное веселье, В муравьиный этот дом. Но все та же муха лапкой Чистит стеклышко крыла… Здесь мы жили вместе с бабкой. Здесь она и умерла. От копейки до копейки, Что ни день - забот мешок. На кладбищенской скамейке Выпил с ней на посошок. А теперь, с судьбой воюя, Вижу в бесконечном сне: В дверь знакомую звоню я - Открывает бабка мне… И мгновенье это зыбко, И я, старый дуралей, Чувствую свою улыбку - Хоть завязочки пришей. * * * На сосновой столешнице след молока, Недопитая чашка, бутылка пустая. Незатейливой жизни картинка простая. Так близка эта жизнь, но и так далека. Здесь другие пейзажи, другой натюрморт, И прекрасна в своем многолетье секвойя. Но откуда среди тишины и покоя - За случайной телегой собачий эскорт И возницы беззлобный в ответ матерок, Кровь рябин, растворенная в красном закате, И, как в книге старинной, в оконном квадрате То былинный напев, то чудной говорок? Это памяти шепот об ушедшем былом, Это пережитого глухое броженье, Это в жизни теперешней - той продолженье. И свеча оплывает, как жизнь, над столом. Не грущу и не плачу. Спасибо, что есть То, что есть. А иного нельзя и не надо. Оплывает свеча. Открывается взгляду Позабытая было из прошлого весть. * * * И там и здесь, и здесь и там Беда гуляет по пятам… А ты, дружок, хотел иначе? Хотел прописочку в раю? Ну, так постой же на краю, Где птица в небе тонко плачет. Постой. Подумай. Помолчи. Тут не помогут толмачи, Врачи, друзья и херувимы. Пусть слово стынет на губах, И сводит горло Божий Страх, И облака проходят мимо, И встанет на ребро пятак, И ты поймешь, что так и сяк - Одно и, в сущности, все то же: Как ни верти и как ни кинь, А все равно выходит клин. И оттого мороз по коже. И здесь и там, и там и здесь Хлеб наш насущный, данный днесь, Горчит прикушенной губою, И, как пути ни выбирай, Лежит за горизонтом рай, Куда не вхожи мы с тобою. * * * Колокола уже отзвонили. А петухи еще не прокричали. Жили да были. Были да сплыли. Время печали. Не мудренее вечера утро. Нет ни концов, ни начал. Только - между. Ночи молчание светится мудро. Время надежды. * * * В то время я гостила на земле. А. Ахматова Время, которое нас выбирает. Время, которое мы выбираем. Светом ли, тенью, адом ли, раем Будет оно? Кто заранее знает? Крылья раскинул крест на погосте. Камень - любви неостывшей печатка. В кресле забытая стынет перчатка. Свечи оплыли. Разъехались гости. Русское счастье отдельной могилы Или хотя бы угла в коммунальной. Крик повивальный - стон поминальный. Слова не выкинешь - было, что было. Сини небесной прогнулась мембрана. Выдох уносит последнее слово. И под игольчатым кровом сосновым Камень обложки с именем - Анна. * * * Улетевшие птицы. Отлетевшие тени. Отгремевшие грозы. Отпылавший закат. Безымянность знакомых до боли растений. Безоглядность последнего взгляда назад. Там объятия пахнут лесными грибами. Там в бушующем мире островок тишины. Там стою, прикоснувшись к березе губами. Там и слезы без горечи - лишь солоны. Там начало мое. Здесь мое окончанье. Там дыханье свечи. Здесь огарок чадит. Затихает из прошлого эха звучанье. И молчание уши уже не щадит. Конский топот ворон расшвырял по оврагам, На пороге в пыли бездорожья гонец. Разверну пропотевшую солью бумагу - Там разборчиво только: "...и сказке конец". Вот и сказке конец. Дело сказочник знает - Ложь плетет и вплетает на правду намек. А слепой дурачок все на скрипке играет Свой божественный и бесконечный урок. * * * А когда закатилась за тучи луна, Как пятак за диван в выстывающем доме, И, распятая на крестовине окна, Застонала душа в забытье, будто в коме, И осталось лишь Богу к ладони припасть В ожиданье последнего слова, - Отступила тщеты и гордыни напасть, Облетела со злака полова, И согрели ладонь золотое зерно, Луч восхода и гроздь винограда, Убиваться по прошлому стало грешно - И не надо об этом, не надо. * * * Говорят, что все еще помнят, и любят, И скучают, и читают, что я намаракал. Мне техасский ветер голову студит, Чтобы я, услышав все это, не плакал. Предлагает радугу диковинных листьев И качает головки январских магнолий, Шепчет сказки о неком высоком смысле, Затаившемся в складках душевных боли. Он не знает, что я и так не заплачу - Только с жизнью проститься слез и осталось. А до этого сухи глаза. И, значит, То ли третья молодость, то ли первая старость. И какая разница - Питер ли, Даллас? Шарик тесен, как старая коммуналка, Где уже никого из былых не осталось - Только в ванной забытая кем-то мочалка. И сквозит из глазниц замутившихся окон, И таможенник хмур, и под крыльями слякоть. От земли отрывается с грохотом кокон, Разрывая небесную вязкую мякоть. Разрывает перо на бегу бумагу, Будто тишь - базар лебединого стана. И какая разница - где я лягу Отдохнуть и уже не встану? * * * И вот уже почти по праву старика, Глядящего на жизнь издалека, О жизни я сужу спокойно и неспешно. Так в море растворяется река, Напитываясь солью. Так рука Ощупывает тьму, а тьма кромешна. А жизнь, как женщина, чарующе глупа, Петляет, вьется, тает, как тропа Под вечер в леса молчаливой чаще. И, в слабости сильна, в прозрении слепа, Стучится в небеса - и треснет скорлупа, И наконец самих себя обрящем. Сравнений грех заводит далеко. На мушке цель, а годы - в молоко. Но кое-что и впереди осталось. В игольное протиснуться ушко, А там, глядишь, и выпадет очко. Осталось карты сдать - такая малость. Такая милость - побродить в лесу И реку переплыть в шестом часу В тумане золотящемся рассвета. А там, глядишь, и отобьет косу Старушка тихая с провалом на носу. Но я же не об этом, не про это… * * * По Фонтанке - и к Летнему саду. Свет играет на первой траве. Запах корюшки через ограду. Лед похрустывает на Неве. Пробиваются белые ночи. Руки к небу вздымают мосты. Сфинксы сонные что-то бормочут. Бесконечность с мгновеньем на "ты". ………………………………………… Пересмешница память. И Даллас Не мешает ей сети плести. До рассвета мгновенье осталось, И мостам уже рук не свести.