Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2004
Современная русская речь: состояние и функционирование: Сборник аналитических материалов / Под ред. С. И. Богданова, Л. А. Вербицкой, Л. В. Московкина, Е. Е. Юркова. — СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. — 368 с.
Если книга имеет корректное предупреждение “Научное издание”, то праздных вопросов типа “А кому она адресована?” ни у кого возникать не должно просто по определению. Кому-кому, ясное дело кому — своему же брату ученому: мол, глядите, коллеги, как энергично и аналитично работает филфак лучшего в стране университета, отрабатывая соответствующие гранты (на странице копирайтов еще один сигнальный флажок: “Работа выполнена в рамках проекта └Русский язык и современная Россия” при поддержке Благотворительного фонда В. Потанина”). Коллеги, конечно, поглядят и оценят, но позвольте и нам, простым, с позволения сказать, носителям того самого языка, хоть одним глазком глянуть, чтобы через квалифицированно настроенную оптику увидеть наш могучий и свободный, так сказать, в его нынешнем состоянии, а может, и в перспективе. Любопытно же. Всякого же, между прочим, касается. А то выйдешь как-нибудь на улицу, или включишь как-нибудь радио FM-диапазона, или откроешь как-нибудь очередной глянцевый журнальчик, и вдруг — стоп-машина. Вроде и по-русски, но не все понятно. А ученые нам тут и объяснят, почему это вдруг не все понятно и что с этим делать. Точнее, как к этому приспосабливаться, потому что, разумеется, поделать-то с этим живым организмом мы с вами ничего не можем: он сам по себе, а мы сами по себе — кушайте, что дают. А дают в последнее время все какие-то малоаппетитные биодобавки вместо полноценного питания.
Когда-то в бытность моей работы на радио в период становления российского либерализма без берегов, когда у меня как у радиоведущей наступала усталость от бюрократизированной деревянной речи чиновников и лукаво скользящей политиков и хотелось слышать полнокровную, богатую, развивающую (именно что!), роскошную русскую речь, я выдумывала повод, чтобы пригласить в эфир либо известнейшего искусствоведа М. Ю. Германа либо не менее известного музыковеда Л. Е. Гаккеля. Вот у кого учиться и учиться! Златоусты! Всегда остроумно, метафорично, компактно, всегда по сути дела, и всегда не речь, а произведение искусства. И еще эта трудноопределимая петербургская речевая элегантность с едва заметной иронией и непременной самоиронией… Заслушаешься! Но — это, как и все настоящее, редкость, а что же, так сказать, en masse? А вот о том и сборник. И выводы, скажем прямо, малоутешительны.
Но сначала о круге проблем. Первый раздел “Мониторинг речи различных слоев российского общества” (вот вам сразу и ильфовская по комичности вербальная ситуация — “наблюдение”, значит, уже не годится, исключительно “мониторинг” для пущей учености) читается (тем не менее) взахлеб, как увлекательный детектив. Еще бы! “Язык современной молодежи”, “Язык СМИ: современное состояние и тенденции развития”, “Дискурс власти (очерк культуры политической речи)” (вот где настоящие перлы! редкое периодическое издание обходится сейчас без странички с особо удавшимися нашим правителям языковыми нелепицами) — согласитесь, самые животрепещущие, потому как лежащие на поверхности и всех нас касающиеся темы. Это описание и анализ той самой агрессивной речевой среды, от которой не укрыться ни за какими бронзовыми многотомниками классиков — она везде. Это она разъедает и оттесняет русскую литературную речь, сложившуюся в ХIХ веке, которую мы привычно считали эталоном, которая в ХХ веке после катастрофы была искорежена новоязом, которую самоотверженно берегла русская аристократическая и литературная эмиграция и которая так легкомысленно и почти злонамеренно утрачивается сейчас.
Да, молодежь всегда любила жаргон. Да, он всегда был системой опознавательных знаков, но такого тотального его наступления, поддерживаемого СМИ, в особенности электронными, пожалуй, мы еще не видели. Помнится, как-то одна из наших самых безупречных и мудрых переводчиц предостерегала пишущих от злоупотребления сленгом в стихотворных текстах, убедительно демонстрируя тот простенький факт, что жаргон обычно не живет более двадцати лет. В самом деле, кто помнит сейчас “железно” конца 50-х или бесконечных аксеновских “стариков”? Разве что дожившие до наших дней ветераны Союза писателей и все те же специальные лингвонаблюдатели, то бишь “мониторщики”. Нашей прогрессивной молодежи эти словечки не скажут ничего. Но авторы сборника твердо ставят окончательный диагноз: современное состояние российского общества, принудительно ориентируемого на успешных молодых, требует быстрой и острой речи, которая прирастает исключительно англицизмами и жаргонизмами, попутно вводя в публичный обиход и обсценную лексику. При этом совершенно не объясняя, какие культурологические катаклизмы отменили закон “двадцатилетней живучести”.
Классический русский язык, по мнению петербургских мониторщиков, неспешен, чтоб не сказать — неповоротлив. А посему актуальна заокеанская система коротких фраз. Впрочем, актуально не только это. В журналистике, по их мнению, в ближайшем будущем ожидается полное калькирование англо-американских образцов, когда текст вместо “ручной работы” становится результатом конвейерной сборки, исключающей личностное начало в подаче информации. Заурядными станут такие вещи, как механическое сокращение текста путем простого отсечения с конца или же с десяток орфографических ошибок на первой полосе самых популярных газет. Вам захочется видеть такими “Известия” или “Литературную газету”? Ничего не поделаешь, разводят руками авторы. Тенденция, однако. Ошибочка вышла на 70 лет: не коммунизм, а капитализм — вечная молодость мира, и его возводить молодым. То есть диктовать свои правила всему обществу. Смирись, гордый человек! А любимый наш с вами великий и могучий имеет один-единственный шанс выжить. Где бы вы думали? Ну, разумеется, в научной среде. Если только его там не придушат терминологией и общей унылостью специфической научной вербальной антиэнергетики, имеющей место быть даже в этом неплохом сборнике. Но это опасения автора рецензии, а никак не авторов университетского коллективного труда. Жаль, что “мониторинг” так и остался сугубо мониторингом и сугубо объективированной (никаких личных эмоций! — привет англоязычной журналистике) фиксацией происходящего, не выйдя ни на культурологический ни на философский уровни размышлений. Впрочем, вероятно, такая задача перед мониторщиками и не ставилась.
Второй раздел “Словари русского языка. Специализированные базы данных. Интернет-ресурсы” не только интересен для чтения, но еще и чрезвычайно полезен как сведенный воедино справочный материал. И за это филфаку лучшего в России университета низкий поклон без всякой иронии. Подробно и доступно для “чайника” любой степени дремучести объяснено, каким образом выйти на интересующий читателя интернет-ресурс. А словарей в рунете, к счастью, видимо-невидимо. На все случаи жизни. К тому же перечислены как федеральные, так и местные радиопрограммы, касающиеся проблем русского языка. Работа по систематизации материала проделана нешуточная.
Что же касается третьего раздела “Русский язык в системе образования”, то вот тут-то и вспоминаешь, что издание все-таки научное и адресовано все-таки специалистам. На ночь не почитаешь, хотя подход все тот же академически основательный, внушающий доверие. Думается, будет вполне полезно ознакомиться с ним именно тем, кто напрямую связан с русским языком в системе образования.
В целом же Санкт-Петербургский университет преподнес нам вполне актуальное и достаточно любопытное даже для широкого читателя (тираж 2000 экз., могучий по нынешним временам) издание. И последнее: в поле зрения авторов вовсе отсутствует язык современной художественной литературы. Видимо, в отличие от речи молодежи, журналистов и политиков, современные прозаики и поэты не оказывают ни малейшего влияния на состояние современной русской речи. Приговор, однако.
Елена Елагина