Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2004
Александр Алексеевич Образцов — известный драматург и эссеист, член СП. Живет в Санкт-Петербурге.
ДОСКИ
Может быть, кому-то окажутся полезными те сведения о досках, которые я приобрел за последние годы.
Первая постройка была сооружена мною из пяти кубометров необрезных досок.
Я купил их в Ларионовском леспромхозе за шестьдесят долларов, которые получил из Израиля в качестве гонорара за публикацию пьес.
Здесь две подробности, вызывающие улыбку: цена досок и цена пьес. Но если пьесы так и остались в ту же цену, то доски вздорожали. Сегодня кубометр стоит не менее шестидесяти долларов.
Первая постройка, сделанная мною в поселке С. под Приозерском, называлась дачей, имела размеры три на три. Щели от необрезного материала были заделаны резиной, заклеены газетами и обоями. Должен сказать, что сооружение отапливалось стальной конверсионной печкой Балтийского завода, и мы как-то провели в нем новогодние праздники.
Эти доски, дюймовка, были нарезаны столь щедрыми ломтями, что ни для каких других построек не годились. К тому же транспортный сервис Ларионовского леспромхоза был в полном соответствии с производством: пакет вывалили за полкилометра, и весь он познал мой горб и подспудное кряхтенье вперемешку со сдержанным матом.
Следующую партию досок, конечно же, я покупал в частном предприятии.
Частник в нашей стране образовался из наемной силы, поэтому требует в обращении с собой чрезвычайной настороженности. Меня извиняет то обстоятельство, что “главный” на финской лесопилке был моим соседом. Я не мог представить себе, что сосед Г. нарежет мне плохо. Оборудование из Финляндии с гидравликой, спецкомбинезонами и антишумовыми наушниками не позволяло, казалось бы, и предполагать возможность брака.
Да нет же! Наш человек сможет и на полностью автоматизированном производстве сделать так, как он привык. Г., нарезав мне десять кубов обрезной сороковки и дюймовки, пришел за деньгами и получил их без разговоров.
Потом прибыл лесовоз. Я взвыл. Сосед набросал мне черную доску, побывавшую под дождями, а половая доска была напилена немыслимыми трапециями. Размеры четырех концов доски гуляли от 32 до 50 миллиметров.
С соседом я, естественно, до сих пор не здороваюсь, а на подгонку полов затратил все следующее лето.
Но дача росла, росла и потребовала обшивки бруса вагонкой. Вагонку я, положим, не потяну, а вот обрезную доску возьму. К тому же я не считал своего соседа Г. частником.
Он пользовался тем, что хозяева, финны были в Финляндии, и крушил их оборудование, как хотел.
Поэтому я поехал в Приозерск и обнаружил там лесопилку под трогательным названием “Смеричка”. Все во мне всколыхнулось. “Бедные хохлы! — подумал я. — Как тяжело даются вам там, в полудиких степях, карбованцы! Дай-ка я поддержу коммерцию. Может быть, вы станете немного лучше относится к нам ко всем”.
Хозяин “Смерички” В. Плитус сидел смурной и печальный. Может быть, его флегматизм так подействовал на меня, но я без разговоров оплатил ему стоимость досок и поехал ждать. Ждал, ждал, ждал. Потом снова поехал в Приозерск.
В. Плитус сидел все такой же смурной и печальный. На этот раз он сообщил мне о том, что стоит жара. Я выглянул в окно. Действительно, согласился я, жара. Третьи сутки пью, сказал В. Плитус и жадно глотнул воды из чайника через ржавый носик. Пить в жару лучше по ночам, посоветовал я. Он кивнул. Лег бы сейчас на титьку, жалобным голосом сказал он. Я промолчал. Желание В. Плитуса было малогигиеничным. “Лесу нет”, — сказал он. “Когда будет?” — спросил я. “Ждем”, — сказал он, и уронил голову на журнал учета.
Так. Жизнь снова бросила меня в лабиринт людских страстей. Надо выбираться. Самое печальное, что деньги уплачены. Вместо денег у меня в кармане бумажка с печатью, которую сам В. Плитус назвал недействительным кассовым документом. Он меня предупредил, все честно. Разве он виноват в том, что я такой дурак?
Мой ответный ход был тонок: я передал через своего хорошего знакомого, пожарного инспектора, предостережение В. Плитусу. Я сказал, что я пишу в газете. Пусть думает.
Ход В. Плитуса последовал еще через два дня: урча, подрулил “Урал” и вывалил доску. Доска была еловая вместо сосновой и состояла из сучков вперемешку с трещинами. Чихал он на газету.
Таким образом, в следующий раз я стану выбирать доски поштучно. Я ни копейки не дам за брак, не дам вперед, не дам за мир и дружбу славянских и финно-угорских племен.
Вот только следующего раза может и не быть: зачем мне теперь доски?
Теперь мне необходим цемент.
МОЙ ДРУГ СТАНОК
Начиная строить дачу без денег, надо перебрать в памяти всех своих родных и знакомых. Почти наверняка кто-то из них поможет вам с техникой.
Мне, к примеру, семь лет назад родной брат изготовил в Москве в институте танкостроения небольшой станок с циркулярной пилой и фуганком.
Фуганок оказался слишком мудреным, и я от него отказался, а вот станок с циркулярной пилой и поднимающимся столиком превратил меня за эти семь лет в наркомана. Я не могу жить без него.
Мои пальцы не один раз срывались под бешено вертящийся диск, который легко сбривает гвозди, но привязанность моя все растет.
Сразу замечу: ни в коем случае при работе с деревом нельзя жадничать и пытаться отрезать то, что пора выбросить. И второе: под ногами должно быть чисто и твердо. Иначе можно остаться без приспособлений для рукопожатия. И, конечно же, ни капли спиртного во время работы.
Тогда наслаждение вам гарантировано. Электромотор в полтора киловатта, надежный приводной ремень от “Лады” и гора горбыля. Все.
Вы сами, своим умом можете освоить сплачивание досок при помощи шпунта, изготовление дверей, столов, штакетника, колодцев, окон, полов, полок, рамок для фото, лестниц, вагонки, плинтуса, бани, беседок, туалета, парников, кроватей, встроенных шкафов и многого другого, о чем Робинзон, не имея станка, только мечтал.
За семь лет я превратил во вполне приличные веши два лесовоза горбыля, за который заплатил символическую цену. Но у меня развился за эти годы род безумия: я не могу видеть обрезок дерева, чтобы его тут же не пустить в оборот.
А что я делаю из сухостоя сосны, регулярно таскаемой из леса! Об этом лучше промолчу. До следующего раза.
ТЕПЛО НОГАМ
По даче зимой я хожу в носках. Пол чистый и теплый. Глядя в окна на окрестные сугробы, испытываю насмешливое и удовлетворенное чувство кота, любимого судьбой. Почему мне так повезло?
Шесть лет назад трое грузин поставили мне сруб. Они долго ходили по моей горке, а затем решительно сказали, что начнут стройку без ленточного сплошного фундамента, на столбах. На столбах так на столбах, им виднее.
Они попросили кувалду и начали бить камни — этого добра у меня завались. Скоро из неглубоких ям выросли симпатичные колонны из пригнанных камней, скрепленных раствором, через три метра по всем направлениям. Потом строители связали все брусом, набили черный пол и понеслись все выше и выше, но это уже другая история.
Полы чистые сооружал уже я сам. Я проложил черный пол пергамином и затем, настилая “сороковку”, забивал в зазор между полами опилки, плотно их трамбуя. И вот теперь хожу неслышно, как кот, едва не мяуча. Правда, мышей в доме нет. И не предвидится.
Под домом гуляет ветер, поэтому хорошо сохнут различные доски, горбыль, полезные растения. Сам бы залез в летний зной, но годы не те.
Возникает вопрос о соседях.
Они приходили и интересовались, сколько машин бетона я собираюсь уложить между столбами фундамента, чтобы все было как у людей. “Нисколько”, — отвечал я. Хмыкали, хохотали, рассказывали друзьям о городском сумасшедшем.
Зимой входили с мороза и удивлялись “Ташкенту”, опять же интересуясь, сколько десятков кубов дров я гоню в атмосферу. “Две охапки в день”, — отвечал я, совсем не думая никого дурачить. Обижались именно на это.
Дом стоит на столбах, как замок Тамары над Дарьялом. Или “конкорд”, готовый к полету.
Этим летом, гуляя по С., вдруг увидел точную копию своего строения.
Тоже кто-то захотел взлететь.
P. S. Думаю, что и на обычной областной почве можно ставить дом на столбах. Их вполне выдержат бетонные подушки полтора метра на полтора и глубиной сантиметров в тридцать. Лучше набить их ржавыми кроватями и велосипедами. Отличный получится железобетон.
ХРЕН
Когда я вижу по телевизору лысых от химиотерапии людей, собирающих деньги на заграничные операции, меня поражает отчаяние. Но не природу я обвиняю, а человеческую косность.
Зачем вам заграница? Зачем операция, после которой год-два-три превратятся в кошмар ожидания смерти?
Ведь есть разнообразнейшие способы лечения любых болезней. Любых. Их даже определять не нужно: как только что-то нащупал у себя, как только потерял бодрость — тут же и лечись голоданиями, травами и солдатским азартом сохранения жизни.
Множество книг продается на эту тему, почти все они — истинные. В прошлом году я посоветовал одному приятелю лечить глаукому, усугубленную лазерной операцией, голоданием. И он быстро меня превзошел. Сейчас лечится уже сухим голоданием, до семи дней без пищи и воды. Вернулось цветоотделение, начал читать книги. И мать излечил таким образом от множества старческих болезней.
Вот он со мной и поделился одним рецептом от рака. Случай таков: молодая женщина заболела, пошли метастазы. Ей вырезали часть груди. Ее мать как-то пошла в церковь и заговорила на эту тему со священником. И тот подсказал ей рецепт, простой и очень приятный.
Молодая женщина через несколько месяцев пошла на обследование и удивила врачей (в который раз их удивляем! И все без толку! Даже слушать не хотят о чем-то кроме ножа и отравы: просто бандиты!). Не нашли у нее даже следов онкологии.
Теперь сам рецепт. 0,5 кг мелко порезанного хрена залить 1,5 литрами очищенной водки и дать настояться месяц. Принимать по 50 граммов натощак неделю. Потом по 100 граммов остальное. Можно повторить.
ЛЮБИСТОК
Редко, но бывает так, что на дачу приезжают безупречные существа противоположного пола. Дело не в том, что безупречных мало. Просто на даче трудно сохранить безупречность.
Вот и П., известная молодая актриса, была совершенна до тех пор, пока не села на пчелу. Или осу. После того как насекомое оказалось под сферической задней частью актрисы и, подобно камикадзе, вонзило в эту часть жало, его никто не удосужился определить по происхождению. Потому что все были оглушены женским визгом. И совершенству П. тут же наступил предел, потому что на большой левой сфере возникла сфера укуса. Актриса П. из совершенного, анатомически выверенного и симметричного существа стала в один миг хромым, хныкающим и бесполым хомо сапиенс. К большому огорчению окружающих. Потому что молодая знаменитая актриса предназначена для удовольствия окружающих.
Тогда я взял несколько листьев любистка, который растет у нас ниже веранды, и хорошенько их разжевал. Потом выплюнул получившееся лекарство на чистую тряпочку и предложил актрисе приложить к ее задней сфере.
Актриса повиновалась беспрекословно, потому что, как всякая молодая женщина, была страшно труслива. Она пошла в дом и пластырем укрепила любисток на левой задней части. Через полчаса она снова, к радости окружающих, вовсю закатывала глазки и звонко хохотала. И выглядела сзади настолько безупречно, что я представил, что она излечилась именно от моего смачного поцелуя в левую заднюю часть.
Думать так было приятно. Поэтому я предложил ей еще один рецепт с любистком: надо сделать из него настой и полоскать волосы. Это известное приворотное зелье, от мужчин отбоя не будет.
Хотя, я думаю, у нее этого добра хватает.
КРАПИВА
Летом крапива стоит пыльная, злая. А начинается сразу после таяния снегов веселенькими, нежно-зелеными созданиями. Правда, тоже довольно кусачими.
В каждом дачнике сидит охотник. Что-то найти и притащить в хозяйство — страсть очень сильная. Ранней весной в лесу еще снег по пояс, дороги развезло, на озере лед. Что делать, где искать добычу?
Берем ножницы и перчатки, суем ноги в резиновые сапоги и начинаем охоту за молодой крапивой. Где-нибудь на припеке, на закрытых от ветров пятачках. Где-нибудь у леса, с южной стороны. Где-нибудь под забором.
Уверяю вас, охота за молодой крапивой не менее азартна, чем грибная. Те же опята. 5–7–10 сантиметров.
Скоро набирается целая кастрюлька. Жена обдает крапиву кипятком, чтобы не жглась, режет, заправляет майонезом, еще чем-то.
И пожалуйста! Самая ранняя, самая дешевая, самая полезная из закусок!
А там, где есть закуска, не обойтись без стопки.
СЕНОВАЛ С ПОРТРЕТОМ БРЕЖНЕВА
Без бани на даче скучно. Особенно зимой.
Эх, похлещешься веничком, потом в сугроб, еще хлестанешься, и босиком в одним трусах не спеша двигаешься к дому. Там, конечно, пару стопок настоянного на травах алкоголя и прочувственная беседа.
Но баню почему-то предпочитают возводить для коллективных излишеств, как будто собирают там римский сенат. Между тем собственное тело нуждается лишь в пару, настоянном на эвкалипте или мяте.
У меня парная сложена из бруса метр двадцать на метр восемьдесят. На скамье — еще сиденье, как бы полок. В углу — каменка из бетонных плит, перетянутых сталистой проволокой, в которую упрятан тэн на два киловатта. За полтора часа парная нагревается так, что пар получается сухой и беспощадный.
К парной пристроен предбанник из досок два на два.
Потом пришла идея пристроить к бане мастерскую два на четыре.
Потом разобрал половину крыши, спрямил ее в сторону мастерской и сделал над баней сеновал. Все мечтал поспать там летом.
Но летом под крышей выросли серые коконы осиных гнезд. Мечта не осуществилась. Но я не растерялся.
В городе какие-то из соседей по лестничной клетке вынесли к мусоропроводу два портрета Брежнева. Один с двумя звездами Героя, а другой — с четырьмя. Тот, что с четырьмя, почему-то моложе. Помимо мыслей об окончательной погибели большевизма, портреты породили во мне желание проверить их на языческий лад.
Жена привезла их лицо к лицу на дачу. Одного я повесил на веранде: он строго наблюдает, чтобы никто не напивался, а второго использовал от ос. На фоне сена дважды Герой Леонид Ильич строго смотрит за порядком: осы за демаркационную линию летать не смеют.
РЖАВЫЕ ГВОЗДИ
Килограмм гвоздей стоит не дороже трех батонов.
Однако я беру фомку и начинаю с кряхтением и матерными вариациями на букву “б” с чудовищным скрипом выдирать десятисантиметровые ржавые гвозди из древесины, с которой они срослись в мертвом объятии, как им казалось, навсегда.
Во мне говорит жадность, но и какое-то другое, более сложное чувство. Зачем мне эти перекрученные ржавые уродцы? Может быть, они представляют художественную ценность, и где-нибудь в Гринидж Вилледже на Манхэттене в какой-то из галерей пошли бы на ура как коллекция “Ржавые гвозди из Карелии”.
Но тогда зачем я оставляю гору этих уродцев на верстаке ржаветь под дождем и только при исполнении новой строительной идеи все с теми же вариациями на букву “б” начинаю их выпрямлять? Гвозди выскакивают из пальцев при ударах молотка и отдаются резкой болью.
Почему мне обязательно надо вогнать в стену сарая или парника ржавых ветеранов, если в промасленном бумажном кульке готова к бою мерцающая колонна новых солдат? Ведь они уже не хотят снова в бой. Они начнут гнуться, их придется зажимать в пассатижи, чтобы вбить по шляпку… Затем (это самая поверхностная, первая мысль), что своими истерзанными боками уродцы намертво вцепятся в дерево.
И все-таки — зачем я возвращаю их к жизни, если они приготовились умереть в костре или печке? Откуда во мне такая страсть к насилию? Зачем я мучаю ржавые гвозди продолжением жизни? Затем же, зачем мучаю себя. Я хочу доказать необычайное. Я хочу доказать то, что гвоздь бессмертен.
И через несколько тысячелетий, когда исчезнет и доска, и дачный поселок, и германская цивилизация, в раннем культурном слое пред очами нового Шлимана предстанет этот ржавый гвоздь и смиренно скажет: “Я жив, Господи! Я жив”.
САМОГОН, САМОГОН, Я ТЕБЯ СЪЕМ
Я разделял бы русских людей на две неравные части по их отношению к изготовлению самогона.
Большая часть русских подразделяется еще на две подгруппы: на тех, кто начинает пить еще сладкую брагу, и на тех, кто подставляет стакан под первую струйку из змеевика.
Лучшая же часть русских, к каковым я отношу себя, выбрасывает на компрессы начальные 50 граммов первача, чистит основную массу вначале марганцовкой и активированным углем, а затем загружает в прозрачные воды алкоголя разнообразные травы, как-то: зверобой, мяту, календулу, листья малины, брусники, клевер и так далее, без меры. Именно травы чистят самогон до хрустального скрипа, абсорбируя все абсолютно сивушные масла.
Почему я в этом убежден? Потому что янтарные две столовые ложки (или поболее), вбулькнутые в крепкий чай, несут в себе аромат вечной жизни. Простите меня, европейцы, но ваши можжевеловые и биттнеровские настои страдают одним — скупостью. Вы не в состоянии набить трехлитровую банку травой под завязку. Нет, не в состоянии.
Правда, и сам я не лишен недостатков. Все мне кажется, что где-то есть люди опытнее и умнее меня. Поэтому расскажу одну поучительную историю.
В одной из массовых газет, где много написано и отсутствуют попки, меня привлек рецепт так называемой “геркулесовки”. То есть из пачки оного продукта предлагалось не только согреть душу, но отходами еще и полечить увядающую кожу.
В вечерний час, когда на электроплите “геркулесовка” начала свой путь к вышеупомянутым целям, заглянул ко мне знакомый драматург. Сидим мы, говорим разные пакости об академических и прочих театрах, как я начинаю подозрительно на драматурга коситься. А он на меня.
Вскоре он бежал, а появившаяся жена (моя) спросила меня напрямик, что я сделал такого, отчего во всей квартире пахнет говном. Меня возмутило ее предположение настолько, что я назвал ее не очень разумной женщиной.
Проверка все же показала, что хваленая “геркулесовка” имеет именно тот запах, о котором говорилось вслух.
Более того, вылитая в унитаз жидкость (в том числе и предназначенная для кожи лица) недели полторы гуляла по стояку моего четырнадцатиэтажного дома, вызывая нарекания пенсионеров у подъездов и специальные звонки в аварийную службу.
Каюсь всенародно — виноват лично я, поверивший газете “24 часа”.
КАНАВА
С открытой стороны мой участок портила канава. Она заросла каким-то немыслимым камышом сельвы, по ней распространялась беспородная ива, и из нее, как полчища инопланетян, ползли на огород жабы. Моя жена от прикосновения жабы к ноге теряет сознание. Надо было с этой канавой…
Для начала соорудил из лесного сухостоя (обожаю сосновые и еловые, высушенные до костистого состояния стволики) мостик. Потом калитку к этому мостику. Потом сунули лопату в камыш…
О! Так там чистейший перегной образовался! Совсем под боком!
Начали быстро этот перегной выкапывать и таскать, выкапывать и таскать! Грядки просто урчали от органической сытости!..
Нет, такую канаву я никому не отдам. Тем более что она уже стала напоминать небольшую речку с плакучими берегами (воткнули в них ветки круглой ивы, нарезанной как бы между прочим на прогулке по улице Хо-Шиммина), с прозрачной и теплой водою… стоп!
А зачем это мы воду для полива в бочках греем? Она ведь в канаве совершенно экологически теплая!
И при помощи дешевенького насоса за неделю в мае залили все свои растения, кусты и деревья талой водой.
Урожай, конечно, некуда девать. Смородина тает во рту, крыжовник слаще винограда и крупней, клубнику от птиц не закрываем — всем хватит, картошка трещит, когда ее режешь.
В общем, канава сейчас гордится своим существованием.
А в качестве награды за службу решили соорудить через нее настоящий мост, с железобетонными опорами. И конкурс объявили на лучшее название. Выиграло — речка Примочка. С произвольным ударением.
БЛУЖДАЮЩИЙ СОРТИР
Первое здание на участке строится наспех. Все кажется — переделаю.
Потом глаз привыкает, уже и силуэт навевает некую даже ностальгию (почему?). Наконец при сильном ветре со страшным скрежетом здание дает крен и заявляет тем самым, что больше не может: стыдно перед соседями, гвозди ржавеют, доски трухлявеют, и вообще! Хозяин, твою мать!..
Что ж, если начинают говорить сортиры, пора вводить реформы.
Доску взял совсем тонкую. Каркас соорудил легчайший. Яму вырыл метровую. Поместил в кустах ольхи, за рябиной. Дорожку накидал из плиток. Действительно можно посидеть, размышляя, в приближенной к дзэну обстановке.
А старую яму закидали, забросали и посадили там яблоню.
Так она стрельнула через год! Через два дала четыре крупных ароматнейших медуницы. Что привело к уточнению стратегической садовой задачи.
Через пару лет сортир берут четыре человека за ручки (а он как носилки изобретен) и несут его в заросли папоротника, где так же уютно в смысле укромности, подхода и дзэн. А старую яму забрасываем, закидываем и сажаем очередную яблоню.
Так возникают лучшие проекты и феерические сады.
ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Зимой колодец стоит полный воды. Сверху на крышку кидаешь дырявую китайскую лодку из игрушечного пластика, купленную по глупости, и в самые сильные морозы ледок как стекло.
Приехал на дачу, чиркнул спичкой, и дрова в печи, заложенные при прошлом отъезде, мгновенно начинают трещать, потом и гудеть. Так и тянет выйти, посмотреть на густой дым из трубы.
Сначала прижимаешь к теплым кирпичам ледяные руки, но скоро начинаешь снимать с себя лишнее. Через полтора часа ходишь в носках, связанных женой из свитеров времен развитого социализма (снизу на носки нашиты войлочные стельки): появляется генетическая память о русском деревенском рае.
Кипит чайник. Катится по краю бледного зимнего неба торопливое скукоженное солнце.
Дачу грабили всего один раз. Унесли магнитофон. И черт с ним. Хочется забыть, чтобы не нарушать ощущения своей усадьбы.
Пойти в гости к соседям, также приехавшим на выходные. Только для того, чтобы с мороза вернуться к себе, в тепло.
Устойчивая ненависть к железнодорожникам в России также явление генетическое. Электрички с Финляндского вокзала на Приозерск ходят беспорядочно, издевательски, садистски, по-махновски, беззаконно и ненаказуемо. Зимой эти железные гробы несутся промерзшие и сквозящие. На Московским направлении хотя бы топят. Здесь же машинист в теплой кабине недрогнувшей рукой зарабатывает себе премию за экономию электроэнергии.
Клянусь, все пассажиры желают ему измены жены и всяких болезней вплоть до онкологии. Человек ли начальник Финляндского отделения Октябрьской железной дороги? Если это так, то зачем ты измываешься над нами?
ПРИБЛИЖАЮЩЕЕСЯ
Народ делится на две категории: на тех, кто живет от получки до аванса, от пенсии до пенсии, и на тех, кто живет от праздника до праздника. Первых значительно больше. Новый год, однако, их как-то примиряет. Потому что елка, шампанское и холодец доступны почти всем.
В середине декабря в лесу снегу по пояс. Поэтому елку можно найти у дороги. Четырехметровую. И не надо ее никуда везти.
Ее надо поставить во дворе усадьбы, прибить гвоздями к поперечно скрепленным обрезкам досок, а потом вылить туда несколько ведер воды. Елка вместе с игрушками простоит зеленая до конца марта. Новый год длится всю зиму.
Еще лучше вырастить несколько елок на участке. Правда, они дойдут до кондиции лет через пять. Ничего, спешить некуда. Зато можно наряжать елки попеременно, они будут чередоваться через пять лет. И тогда будешь ходить среди них, как Дед Мороз, вспоминая прошлые обстоятельства. Грустная тема.
Поэтому надо крякнуть, войти в дом, налить рюмку настойки, поймать вилкой юркий моховичок, выпить и еще раз крякнуть. И посмотреть задумчиво в окно. Снег летит косыми полосами, сизые сумерки, едва видна горка усадьбы Омельяненко.
Хорошо, когда никто не толкается. В этом веке самым ценным национальным продуктом станут русские участки по двадцать соток. Станем торговать ими с Эмиратами и Западом. С одной стороны будет жить арабский шейх, с другой — самурай, а с третьей — эскимос с Аляски. Будет с кем чокнуться.
ГРИБЫ В МОЕЙ ЖИЗНИ
Можно сказать, что я люблю грибной суп (тройной). Это когда варишь белые, красноголовики и моховики для засолки, а думаешь при этом о густеющем бульоне, куда засыплешь морковочку, лучок, картошечку, лаврушку, перчушку и прочее для создания почти грибного желе, которое по интенсивности не уступает виагре. Можно так сказать.
Но что такое даже соленые хрустящие черные грузди или нежные невестящиеся волнушки на мельхиоровой массивной вилке наряду с увесистой стопкой домашней кристальной самогонки на травах и приближающейся пьяной возбужденной беседой в сравнении с первым пробным марш-броском в конце июня после ослепительных гроз по старым местам? Когда в низком ельничке действительно прячутся они?
Это сравнимо только с первыми каникулами, и ни с чем больше.
Это так же свято, как память о матери. И почти приближается к национальной теме. Я имею в виду русскую. Потому что я по национальности не француз, не еврей, не якут, а русский человек. Поэтому я люблю грибы.
Я люблю их как символ государственности и продукт исторического развития, как источник наслаждений. Как судьбу. Как представителей Бога, ибо они предназначены питать человека или бесславно червиветь. Они не дают иной альтернативы в отличие от остальных животных и растений. Потому можно сказать прямо: грибы — подарок Бога человеку. В соленом, жареном, вареном и маринованном виде.
А сказать шире — только грибы позволяют говорить о единстве человека и природы, только они наполняют смыслом человеческие набеги в лес, степь и даже пустыню.
Слава грибам!
ЗАСАДА
В эти дни в утренних электричках от Мюллюпельто, Отрадного, Суходолья и других станций Приозерского направления можно видеть сизых, дрожащих от сентябрьского резкого холодка бомжей. В ногах у них мешки с ворованной картошкой, морковкой, свеклой. Ночью они трудились в чужой земле. Что их гонит за ничтожной добычей? Собирая бутылки, хотя бы не испытываешь мук утреннего помертвения.
В поселке С. нынешним летом созрели даже баклажаны. Жители поселка С. не стали дожидаться нашествия саранчи и вышли на ночные дежурства по охране дальних огородов.
Тетя Галя, семидесятилетняя любительница гладиолусов и владелица коровы с телкой, рассказала в два приема поучительную историю засады. В первый прием, в конце августа, ее голос был крепок, глаза блестели от собственной удали:
— Дежурил в эту ночь Шашкин с одной женщиной. Ходили по дороге туда-назад. Огородов-то гектар пять. Ну, ходили без света, уж темно в августе. Хотели расходиться во втором часу по домам, а глянь, женщина и говорит: “Вижу, что-то чернеется”. Пролезли они под жердь и тихо-тихо идут по междурядьям-то. А там мужик с бабой. Мужик-то бежать, а баба упала, значит, и ползком. Думала в темноте уползти. Шашкин ее фонарем и высветил. Два ряда выкопали. Женщина глазастая побежала по домам, мы тут повскакали. Бабу тую вывели на мою горку, и Шашкин говорит: звони в милицию в Приозерск. Так я звоню им и объясняю: поймали воровку, приезжайте. А они мне: каков ущерб?.. Каков ущерб? Да два рядка картошки! Не имеем, говорят, состава преступления, нам бензин дороже обойдется. Ах так, говорю, тогда мы ее убьем. Как, говорят, убьете? А вот так, говорю. Мы все лето не разогнумшись работали не для саранчи. Нам пенсию сызнова не дадут — самим помирать? Так и знайте, говорю, если не приедете, мы ее палками забьем, как бешеную собаку. Ну, тут они мигом примчались и тую саранчу увезли к себе.
Через два дня тетя Галя вторым приемом была уже невеселая:
— Пропащее дело совсем. В одиннадцатом часу это и не ночь еще. Еще они только вышли на дежурство, Фокин с одной женщиной, а она уже бежит по домам. Бежит, кричит: копают! Мы-то, все старухи и ребята, все к огородам. А на съезде там с Выборгского шоссе стоит машина фарами прямо в картошку, и двое, значит, снова мужик и баба, таскают ботву и набивают мешки. Я кричу, еще не вижу всей картины: сейчас позвоню в Приозерск, милицию на вас! А тот, кто в машине, тихо так говорит: “Беги, старуха, только пуля быстрей бегает”. Я тут присела. У того в руке ружье! Стоим мы, значит, вокруг, а нашу картошку рядами, рядами! Вот какое дело. Докопали, значит, они свои кули, погрузили, а бандит и говорит: “Это чтоб вы в следующий раз знали”. И уехали. Вот дела. Такого не было.
Здесь подошло небольшое поселковое стадо. Тетя Галя встретила корову с телкой и повела своих кормилиц.
В шесть часов вечера солнце уже над Вуоксой, но еще стоят жаркие дни. Жена тут же наметила на завтра снять помидоры со стволами на чердак и копать голландскую фиолетовую картошку.
Чем дольше живешь, тем жизнь забавней и страшней.
ЛЕСА МОЕЙ РОДИНЫ
Когда я вижу из иллюминатора самолета горящие леса Сибири, я понимаю это как стихийное бедствие, как извержение вулкана, например.
Но когда я еду в Выборг и по сторонам дороги одна только щеточка тонких сосен, а дальше, до самого горизонта, пеньки, меня душит бессильная злоба. Или когда я иду в лес под Приозерском и вместо грибных мест нахожу поваленные и искореженные деревья-малолетки, мне хочется выть.
Это леса моей Родины, которые несколько человек во главе с губернатором Сердюковым вырезают из моего сердца. Потому что леса, в отличие от нефти, газа и золота, формируют мои чувства: грусть, веселье, покой.
Я не могу называть их природными ресурсами. Это сама природа. Я не привыкну никогда к пейзажу пустыни, потому что я не мавританец, а русский. Без леса я жить не могу.
В последние годы вырубка лесов на Карельском перешейке потеряла всякое подобие хозяйственной деятельности. Она преступна, подла и беспощадна. А так как прокуратура не хочет этого видеть, то и прокуратура достойна такого же определения.
Миллионы жителей Петербурга видят, как их леса вокруг дачных поселков сводят на нет. И никто из них не выходит на шоссе, чтобы прекратить грабежи.
Леса моей Родины… Бывшие леса бывшей Родины. Вот она, новая страна — Мавророссия.
ПОДСОЛНЕЧНОЕ МАСЛО
Шекспир искал сюжеты в хрониках королей. Вот вам рядовая история, которая показывает, что по этому показателю мы достигли шекспировского уровня.
Под Приозерском есть поселок С. Семь лет назад здесь получил землю и технику в аренду от государства Владимир Кротов. Ему очень повезло, когда Гайдар провел либерализацию цен. Технику он выкупил за смешные деньги. Вернулся из армии сын. Второй сын окончил школу. Тридцать гектаров земли должны были кормить небольшое стадо.
Кротов два года работал, не выползая из кабины трактора. Хотя местные его не любили: не возвращал долги. Но и побаивались: застрелил двух овец на своем поле и сделал из них шашлыки.
На третий год Кротов начал пить. Вместе с женой. Трудно сказать почему. Может быть, хотел сразу разбогатеть, но не получилось. Может быть, не знал, что делать со свалившимся с неба имуществом. А может быть, понравилось.
Старший сын, видя отцовские заморочки, сам решил стать предпринимателем. Он взял в Приозерске кредит под проценты у одного из новых русских и принялся торговать. Торговать у него не получилось. Деньги ушли.
Пришел срок расплаты. Кредитор давал деньги под ферму отца, а теперь вдруг выяснилось, что отец квасит, техника разбита и не имеет товарных достоинств, а земля дает один укос случайных трав.
Однако новый русский не стал брать своего должника за горло, а предложил ему отработать свой долг в его фирме. К обоюдному удовлетворению. Начал старший сын Кротова работать. Однако что там заработаешь на подхвате? Что заработаешь, то и проешь. Парень оказался ни то ни се.
Тогда новый русский предоставил ему очередной шанс расплатиться с долгами. У него в хозяйстве стояла цистерна с подсолнечным маслом. Сыну Кротова разрешалось отлить из этой цистерны в канистру двадцать литров и идти на рынок. Новый русский продавал ему масло по пять тысяч за литр, а Кротов мог реализовывать по любой другой цене. Скажем, по семь.
Через несколько дней торговли случилось неизбежное. Тот, кто имел дело с маслами, наливаемыми слабой струйкой из большой цистерны в маленькую канистру, понимает, что устоять у канистры невозможно. Так и Кротов: решил отойти, потом отошел подальше, а потом и совсем ушел обедать. После обеда пять тонн подсолнечного масла растеклись по всему двору фирмы.
Даже разбитая техника отца могла компенсировать утерю масла. К тому же в Приозерске у старшего Кротова стояла трехкомнатная квартира. И если уж говорить трезво, то долговые обязательства, переписанные на отца, вполне устроили бы приозерского маслоторговца.
Но Владимир Кротов платить за сына категорически отказался. Он предложил в оплату долга свинью. Маслоторговец и его приятели, приехавшие в поселок С. для решительных переговоров, были оскорблены.
Я сам видел, как они в бешенстве рассаживались в две перламутровые машины — синюю и бордовую. Было сумрачно, низкие темно-сизые волны туч несло с Ладоги. Дом арендатора Кротова, построенный временно из горбыля, торчал на северном небе неровными уступами, так же торчали в разные стороны стропила недостроенного сарая, какие-то палки, балки, столбы. Ледяными лунками стекол оскорбляла весь этот беспорядок взлетная полоса теплицы в несколько соток — ни разу не использованная.
Через две недели мы с женой жгли костерчик в уютной ложбинке перед домом. Все это время тучи с Ладоги неслись без передышки, но никак не могли наморозить раннего снега. Есть в эти дни предснежья что-то исступленное и мрачное, как будто природа никак не может разродиться. Люди, как аппендициты либо миндалины природы — это кому как нравится, — тоже ощущают ее мучения. Нормальный человек в такие дни пьет горькую, а русские интеллигенты потерянно ходят по комнатам, ломая руки.
Мы с женой сидели у костра. Трещали прошлогодние сучья ольхи. Выла собака у Горюновых. Из-за горки, от арендатора раздались резкие удары молотка.
— Гроб колотит, — сказала жена. Мы посмотрели друг на друга расширенными глазами. Мы знали окончание этой истории. Оно не поддается описанию художественным способом.
Старший сын Кротова вдруг пропал. Пропал и пропал. Несколько дней его не было. Потом в лесу его нашли повешенным на дереве. Милиция, конечно же, квалифицировала это как самоубийство. Общественное мнение было на стороне маслоторговца, иначе оно проявилось бы. Жуть какая.
СГОРЕЛА ШКОЛА
В половине пятого утра 19 августа жители поселка С. Ларионовской волости проснулись от пальбы. В ночное небо взвивались куски раскаленного шифера. Горела школа, самое большое и старинное здание С. Она служила системе народного образования еще при Маннергейме.
Две пожарные машины из Приозерска вовсю поливали белое жадное пламя, дорвавшееся до финского довоенного бруса. Пламя отражалось в глазах молчаливой толпы жителей С. и дачников. Наверняка в толпе же были и поджигатели, малолетние любители “кислоты”. Они зажгли с вечера костерок в пустующем здании, на чердаке.
Через два дня я встретился с кузнецом одного из петербургских таксопарков Виктором Омельяненко. Он тридцать пять лет назад бегал через дорогу в эту школу.
— Японский бог! — сказал Виктор. — Даже уголовного дела не завели! Мать-то их перемать! А завтра они пойдут по дворам! Присудили бы родителям по пять лимонов да вывели бы корову со двора с судебным исполнителем — тогда бы не лезли по чужим чердакам! Хотя, — Виктор успокоился и загрустил, — школу не вернуть. Уже года три-четыре рушится жизнь в поселке. Закрыли магазин. И тут же его начали штурмовать по ночам: стекла бьют, рвут двери, крышу ломают. Потом продали вокзал на вывоз. Не успели продать, как ночами начали растаскивать: кто рамы вырвет, кто доски оторвет. Хозяин еле успел разобрать и увезти купленное. Так. Вокзал исчез — начали ломать туалет с буквами “эм” и “жо”. Два раза раскатывали по бревнышку. Это ведь представить только: ночами, без света, бесшумно провели такую работу! — Виктор снова заволновался. — А на производстве еле ходят! За тележку навоза сто тысяч требуют! И не выгрузят без бутылки! А потом клуб продали Петру Горюнову. А я в этот клуб на танцы уже после армии ходил. Стадион травой зарос. Моховики растут во вратарской площадке. А мужики ведь собирались, еще в семидесятые, и в волейбол до ночи колотились! Куда все ушло? — Виктор вздохнул и ушел к амбару. Амбар построили еще при Маннергейме, и пришла пора менять шифер.
Я огляделся. На горках и в лесу, у высоковольтной линии за последние три-четыре года построили столько новых домов. Причем те первые стандартные дачи в два этажа, казавшиеся когда-то верхом роскоши и беспутства, теперь уже кажутся по сравнению с новыми свободными проектами чем-то вымученным и советским. Архитектурная самодеятельность так и рвется в мир из каждого сарая.
Какая уж тут, Витя, лапта. Времени нет для лапты или рыбалки. Уже и жены бьют вагонку, и дочери раскатывают рубероид.
Я еще подумал.
В двадцатые годы тоже рушили. Но рушили по указанию. Сидящая в каждом из нас любовь к пожару и землетрясению бешено поощрялась и доводилась до страсти, до патологии. Чем мы до сих пор и наслаждаемся в своих городах и поселках.
С другой стороны, разрушения в поселке С. можно отнести уже к другим, стихийным, проявлениям. Уже как бы сама природа руками поджигателей и хулиганов, как самых чутких и юных членов нового общества, мечтает вымести весь старый хлам, все прежние символы.
Но при чем здесь школа?
А при том. При том, что школа уже лет пятнадцать стояла заколоченная и числилась на балансе совхоза, который продал ее неведомым пчеловодам. Пчеловоды разорились или сели.
При том, что магазин торговал два месяца в году спичками и мылом и не приносил ничего, кроме убытков.
При том, что билеты на электричку мало кто купляет.
При том, что даже в “Паризиане” в центре Петербурга зрителей не собрать на стереоскопический показ женских гениталий. Что уж тут говорить о клубе поселка С., где живет с семьей временами пьющий Петр Горюнов?
При том, что стадион моего детства в день 300-летия воссоединения Украины с Россией торговал крем-содой и “Дюшесом”, на женщинах были крепдешиновые платья, летали биты на городошных площадках, деревянные трибуны проседали от единодушного восторга зрителей, когда лысый маленький Чита-Софронов забивал команде рудника Кирова свой обязательный гол…
Где теперь та Украина?
Пусть уж тогда растут моховики во вратарской площадке.
ЫХ!
Я не понимаю, как муравьи делают свою работу без неусыпного контроля высших сил. Будучи за грибами (которые также прячутся не сами по себе), я тупо оглядываю муравейник, поднимаю голову, но Бога в сосновых ветках не различаю. Хотя он есть. Он диктует мне мои (свои) пьесы, но палец о палец не ударяет для их реализации. Тем самым подвигая меня к безбожию.
Однако я снова смотрю на муравьев, и мое мировоззрение проясняется. Скорбный Бодлер все по тому же поводу сказал:
Наверно, у продажных женщин
Пресыщен счастьем каждый друг.
А я ломаю плети рук,
С бесплотным ангелом повенчан.
Действия театра в отношении меня и остальных живых русских драматургов так же лишены смысла. В самом деле, театр терпит громадные убытки, ставя современников. Он перерабатывает горы шлака. Иногда несколько поколений драматургов не дают ему ничего вечного. Однако театр снова и снова, с небольшими перерывами, ставит заведомую чушь.
Здесь нет противоречия. Да, Бог диктует свои пьесы. Да, он ничего не делает для их реализации. А театр тем не менее их ставит! Что же это за самонадеянность?
Но в то же самое время театр отрицает пьесы современников. Он их топчет. Он над ними смеется. О какой реализации тут речь? Ведь муравьи несут в муравейник свою добычу, и никто там над ними не потешается. Если бы это так было, то муравейники попросту закисли бы под дождем, без вентиляции и внутреннего климата.
Таким образом, театр дважды богоотступник. Вначале он берет то, что не надо брать. Затем он отметает свою работу. Нет, так нам не построить даже традиционный муравейник.
Нам всем надо собраться и посидеть в тишине. Когда мы немного успокоимся. Бог нам расскажет свой замысел. Мы разбежимся в разные стороны. У нас возникнет трудовой муравьиный запой. Нам некогда будет пить кофе, водку, орать на кухнях, обманывать жен и бросать детей. Так-то будет лучше.
И мы построим громадный муравейник театра по всей Земле. Все будут ходить туда плакать или смеяться. Не будет ни кухонь, ни жен, ни сигарет. Сбудется мечта Шекспира.
Начал я недавно одну пьесу… Ых!
ДАЧА
Мой участок расположен в живописной местности. Слева от меня восходит солнце, справа заходит. Ветры дуют с севера и востока. Я стою посередине, вокруг меня растет камыш.
Несколько пчел прилетело. Но у меня им пока нечем поживиться. Кыш, родимые!
Взял топор. Вырубил два столбика. Вбил в землю. Прибил доску. Сижу. Теперь солнце восходит справа, а заходит слева. Ветры дуют в спину.
Привезли доски. Пилю.
Выкопал яму. Оббил ее досками. Сижу там, когда холодно. Ветры уже не так мучают.
Вскопал полоску между камышом и рябиной. Всунул туда лук-сеянец. Расти, любезный, я тебя съем.
Пришел сосед. Попросил ведро. Не вернул.
Построил пол.
Корова вытоптала лук.
Принес из лесу на горбу восемьдесят четыре бревнышка сухой сосны. Бью изгородь от коров и баранов. Калитку сделаю в стороне, противоположной от соседа, взявшего ведро.
Наслаждался закатом солнца. Пил водку. Появились комары.
Построил крышу. Покрыл ее рубероидом. Швы заварил раскаленным на костре утюгом.
Тепло.
Спал под крышей. Тепло.
Тепло как, Господи! Калитка готова.
Посадил редис. Пришел сосед, принес ведро. Угостил его водкой. Он попросил десять долларов. Не дал. Он ушел, ругаясь.
Жена копает. Сын спит. Я смотрю на север. Там тучи. Град побил редис и рубероид. Туалет устоял.
Читаю Тацита. Римляне, оказывается, совсем неглупые люди. Они знали земледелие, но не знали сапог. Это помешало им завоевать наш Север. Боялись Юга, а получили с Севера. Так и я: сосед со стороны калитки украл два куба досок.
Поставил капкан. Так как нет редиски, ем щи из крапивы. Невкусно.
Идет дождь с утра. Пью водку. Читаю Плутарха. Греки — первые расисты западной цивилизации. Платон, как ты мог, будучи неглупым человеком, так относиться к правам человека?.. Жена не разговаривает. Сын спит. Где солнце? Зачем ты позволило себя спрятать?
Идя в туалет, заблудился во тьме и попал в капкан. Пришел в дом с капканом на ноге.
Жена уехала в город. Дождь не прекращается. Сын спит. Вырезаю из чурки славянского идола — Перуна.
ТЕОРЕМА ФЕРМИ
К сожалению, думаешь, что сам с усам. Сопишь, трешь доску отцовской ножовкой. Колотишь кривые гвозди. Ставишь стенку без отвеса, на глазок. Копаешь землю тупой лопатой. Перед сном топаешь босыми ногами к выключателю. Ешь макароны и борщ, борщ и макароны. Бреешься в понедельник утром.
Одновременно изготавливаешь межконтинентальную ракету. Соображаешь, как лечить рак. Тепло думаешь о Гоголе. Полемизируешь с Кришнамурти. Открываешь новую хронологию для человечества.
Снова: тащишь с дачи рюкзак с картошкой, с тремя пересадками. Прыгаешь через канаву, оказываешься там. В темной парадной попадаешь рукой… ясно куда. В прихожей туфли, тапки и сапоги горой и россыпью. Ванна желтая и оббитая. Обои в углу приколочены гвоздиками.
Одновременно посылаешь по электронной почте заявку на грант в Массачусетс. Листаешь с пренебрежением “Новый мир”. Рисуешь эскизы крыла для истребителя пятого поколения. На досуге с удовольствием щелкаешь задачки на взвешивание по теории кодирования.
Снова: прешь из лесу на горбу трухлявый ствол ольхи. Под присмотром жены с ненавистью обираешь мелкую чернику. Слушаешь рассуждения пьяного соседа о бабах. Лезешь на шиферную крышу бани закрепить проводку и проваливаешься вовнутрь. Безобразно ругаешься матом.
Одновременно получаешь Нобелевскую премию по физике и попадаешь в Президентский Совет, чтобы снова две трехлитровые банки с огурцами взлетели на воздух. Черный соседский пес повадился на компостную кучу и ломает штакетник по периметру. Дети не звонят. Пародонтоз, давление, остеохондроз…
“Так она же просто решается, мать ее так! Эта чертова теорема Ферми!”