Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2004
Весьма примечательна предыстория публикуемого очерка. Он посвящен Валентине Александровне Монастырной, блокаднице. В своем письме ей автор очерка так и писал:
Дорогая Валентина Александровна!
Приближается день снятия блокады, и я помню, что Вы ее пережили.
В память о январе 43-го и январе 44-го и написался этот очерк, который Вам высылаю.
С уважением
Ваш О. Гелих.
Теперь Валентина Александровна хранит этот необычный подарок как самую дорогую для себя реликвию. Именно она и обратилась в редакцию “Невы” с просьбой опубликовать этот очерк. Думаю, он действительно будет интересен многим нашим читателям.
дорога жизни глазами марафонца
Наконец-то мы у места старта недалеко от берега Ладожского озера. Станция Ваганово. Январское воскресенье. Весь город готовится к пятидесятилетию освобождения от блокады. Для нас же дорожный дискомфорт, сонливость раннего утра и тревожная напряженность постепенно сменяются предстартовым волнением, сдержанно-оживленными разговорами и подготовительной суетой с переодеванием.
Электричка от Петергофа до Балтийского вокзала, потом метро до Финляндского, снова электричка. От Финляндского вокзала федерация легкой атлетики арендовала вагон, но в нем среди знакомых и незнакомых лиц со впалыми щеками почему-то несколько странных фигур с помято-похмельными физиономиями.
Со мной девять парней — курсантов нашего училища, решившихся испытать себя в зимнем марафоне. Только двое из них знают, что это такое, из опыта прошлого года. Остальные надежно показали себя лишь на летних стайерских отрезках. А это до 20 километров. Вообще-то, в нашем военном “колледже” хлипких не держат. Но решиться вот так сразу на подобное испытание все же трудно даже подготовленному человеку.
Врачи училищной поликлиники проверяли долго и тщательно. Может быть, слишком долго. Электрокардиограмма без нагрузки, под нагрузкой, после… “Дышите — не дышите” и черт-те что еще… Разрешение получено. Честно говоря, в их возрасте я еще не пробовал, что такое марафон.
Школа в поселке, к которой мы подошли, сойдя с электрички, предназначена для переодевания. В стратегических замыслах организаторы учли все, но забыли предупредить сторожа.
Мы прогуливаемся на морозце, съедаем по ложке глюкозы. Вообще-то, мороз отпустил, и это облегчает душу. Два дня назад во время регистрации было около двадцати с высокой влажностью и ветром.
На трассу зимнего марафона я сам впервые вышел лишь в прошлом году. И тоже здесь, на Дороге жизни, в год 50-летия прорыва блокады. “Прицеливался” тогда долго и наконец понял: пора. Позади остались два месяца регулярных тренировок: Александрия, Нижний, Александровский, Английский парки, Шинкарка — все петергофские дорожки и тропинки сделались родными.
Летний сезон не сменился тогда, как обычно, межсезоньем. Только в ноябре позволил себе некоторые вольности и немного силовой подготовки. Я никогда не был “профи” и не жил ради спорта. Но бег и лыжи были со мной, кажется, всегда. Собственно, лыжи всерьез начались только в академии. Наша сборная команда, ее душевный многоопытный наставник Нина Васильевна Чижова — заслуженный тренер России, изнуряющие тренировки и веселые вечера отдыха. На лыжах результаты оказались, как ни странно, лучше. Но бег по-прежнему тянет больше.
Летний сезон того года запомнился как-то особенно. Наконец-то позади остались защита диссертации, метаморфозы бесквартирья… Вздохнул полной грудью: 10 000 м на стадионе Военного института физкультуры — первенство Ленинградского военного округа в июне; 50 км в сентябре в городском пробеге “Испытай себя”; 25-километровый пробег по “Юго-западному рубежу обороны Ленинграда” от Пулкова до Кировского завода; самый популярный в городе 30-километровый пробег из Пушкина с финишем на Дворцовой площади. Все это сентябрь 92-го. И, наконец, снова первенство округа, снова 10 км, но теперь уже по кроссу в Пушкине, в октябре…
Школу наконец-то открыли…
Знакомый запах финалгона, випратокса, никофлекса и других “змеиных смесей”, необходимых для прогревания и предохранения мышц и суставов, расползается по школьным коридорам. Запах, который уже рефлекторно вызывает учащение пульса и волнительное предстартовое состояние. Мальчишки тревожно поглядывают на меня. Стараюсь скрыть собственную тревогу за ободряющей улыбкой. Съедаем по ложке меда. Вообще-то, холодом наших парней не испугаешь: на полигоне не такое испытали…
Идем в автобусы, которые подвозят к месту старта. Номера на груди и сумках, оставленных в автобусе. Сдаем регистрационные карточки. Короткий митинг у памятника “Разорванное кольцо” на берегу Ладоги. Ветераны, пресса, вспышки фотоаппаратов, жужжание телекамер. Эмоции причастности смешиваются с предстартовым волнением: впереди трудности, которые сами помогут понять страдания ленинградцев, выживших благодаря этой Дороге.
1-й километр. Радостное состояние души, все мышцы “поют”. Наконец-то мы в движении. Ожидание хуже всего. Местность сильно пересечена. В суровом 41-м отсыпать полотно основательно, видимо, было некогда. Покрытие, скорее всего, делали прямо по рельефу местности, где до этого проходил обыкновенный проселок.
“Здесь вам не равнина…” Но после того, как в августовской Алма-Ате набегал ежеутренние “двадцаточки” по горным дорожкам санатория, организм тянет хорошо и берет приладожские холмы без особых затруднений. Ребята не отстают. Но мы и не в лидерах. Самые сильные уже отрываются.
7-й километр. Набор скорости, кажется, завершился. Все системы вработались в оптимальный ритм. Бежится упруго. Разговоры вокруг нас все глуше и постепенно стихают, сменяясь старательным дыханием. Какая-то деревушка с открытым придорожным магазином.
— В следующий раз забежим, — шутит незнакомый сосед, отвечая на мою ироничную реплику.
Знакомимся. 42-летний Михаил Лобанов из Нижнего Новгорода. Приехал за свой счет с группой из пяти человек таких же энтузиастов. Остановились в гостинице. Платят большие деньги из своего кармана. По словам Михаила, этот старт у него промежуточный: готовится взять дистанцию в 100 км.
Под ногами плывет снег, раскатанный редкими машинами до серо-грязного состояния. В лицо дует холодный ветер с мокрым снегом. Беговой костюм постепенно напитывается влагой. Иностранцев в забеге практически нет, не считая одной девушки-эстонки. Вообще, рядом с мужчинами стартовали десять женщин. А всего на дистанции около двухсот человек. В сравнении с многотысячными московскими марафонами это почти ничего. “…Здесь климат иной”. И эти двести стоят многих.
Помню, в 1985-м, когда впервые вышел на старт ММММ (Международный московский марафон мира — не путать с “МММ”, у которой “нет проблем” и которая “просто отличная компания”, как и многие другие в наше время, ничего не производящие), первые километры было почти невозможно бежать, не толкаясь плечами. Тогда на 23-м километре от жары “поплыло изображение”, и только усеянная значками кепка поджарого американца едва держалась в помутневшем фокусе моего зрения. Так мы и финишировали друг за другом. Здесь нет американцев, здесь климат иной.
11-й километр. Ириновка, Рахья, Проба… Деревни, словно уснувшие, стоят вдоль дороги. Редкие, пожилых возрастов, зрители. Лидеры давно впереди, а последний из моих ребят, державшийся рядом, начал отставать. Километровые столбы, словно обелиски. На каждом — монументальная надпись: “Дорога жизни”. Дорога, связавшая берег Ладоги с осажденным городом.
Я не коренной ленинградец, и родственников моих в блокадном городе не было. Мама впервые побывала в Ленинграде в 60-х и с восторгом рассказывала о памятниках, дворцах и музеях города. Мы с младшей сестренкой с восхищением слушали. Конечно, я тогда не думал, что двадцать лет спустя получу сюда назначение после академии, полюблю этот город, срастусь с его театрами, станциями метро и музеями, с его сегодняшними трудностями. Такая перспектива не приходила в голову и в 1974-м, когда курсантом Харьковского танкового я специально приехал сюда, будучи в каникулярном отпуске, чтобы впервые увидеть гранитные набережные Невы и позолоту петергофских фонтанов…
15-й километр. Первые трудности. Но и первый пункт питания приближается, не считая “водопоя” на десятом километре. Кажется, я окончательно убеждаюсь, что мой “адидас” сделан в лучшем случае в Армении, в худшем — на одесской фабрике “Московские баранки”. Ноги давно мокрые, кожа на левой стопе горит, и боль оттуда стреляет в голову. После того, как в сентябре два ногтя на ногах размякли и слезли на 30-километровой пушкинской трассе, все они в этот раз аккуратно заклеены пластырем, и здесь, кажется, все нормально.
23-й километр. Скорость падает, беговой костюм парусит, и все труднее противостоять ветру. Когда и без того трудно на подъемах, его порывы навстречу иногда просто останавливают.
От отчаяния слезы наворачиваются на глаза.
Я не коренной ленинградец, но все-таки питерский. А что заставило этих парней из Нижнего, Кандалакши, Североморска, Иванова, Новгорода, Курска, Брянска, Калининграда, Якутии (!) ехать сюда и бежать рядом, впереди, сзади? Бежать и мучиться. Неужели это тот самый менталитет, о котором сегодня так много пишут, то самое глубинное сознание и подсознание, которое не сокрушить никаким “Ледоколам” и их авторам? Здесь нет длинноногих американцев, но бегут коренастые ребята с волжских берегов по этой почти безжизненной теперь дороге, давно утратившей свое стратегическое значение и проходящей между полупустынными деревнями.
28-й километр. Пропади все пропадом… Не побегу больше никогда… Все тело ломит от боли. Голова раскалывается. Ноги хлюпают в снежно-водяной каше, а левая с примесью крови в ней. Нет никакой возможности терпеть. “Ленинград, Ленинград, я еще не хочу умирать…” Не побегу больше никогда…
(Через две недели выйду я на старт лыжного первенства округа и, как хочется думать, не в последний раз. Но это будет через две недели…)
…Надо терпеть. Людям, ездившим, ходившим по этой дороге и преодолевавшим ее в начале 40-х, было потрудней, много трудней.
30-й километр. Хлеб с крупной солью и чай на пункте питания словно растворяются в стенках желудка. Ломота отпускает. Кажется, кризис позади. Как этого хлеба не хватало ленинградцам в блокадном городе, и сколько из них свой кризис не преодолели, лежат на Пискаревке, и кто знает, где еще…
Пробегаем Всеволожск по северной окраине. Позади Конево, Романовка. Я не коренной ленинградец. Но в ту войну все мы были едины. Старший брат отца, украинец, Иван Артемович Гелих, защищал Сталинград, будучи старшим сержантом дивизионной разведроты. Два ордена Красного Знамени, полученные им в декабре 1942-го и в январе 1943-го, кое о чем говорят и сегодня. В академии специально взял курсовую работу по истории военного искусства о боевом пути 36-й гвардейской стрелковой дивизии, чтобы получить доступ в Подольский архив Министерства обороны и сделать там множество выписок в четыре официальные тетрадки и тайные листочки о дивизии и старшем брате отца. Тетради вернулись в академию по почте, изрезанные цензурой до состояния решета. В 1987-м еще нельзя было выписать даже того, например, как наши “Илы” по ошибке обстреляли колонны собственных войск, преследующих немца на левобережье Днепра. Там, за Днепр, командир взвода пешей разведки 104-го гвардейского стрелкового полка старший лейтенант И. Гелих и получил свой последний орден — Отечественной войны II степени.
Начальник разведки (или, как тогда говорили, ПНШ-2, помощник начальника штаба по разведке) того же полка, 26-летний капитан Иван Артемович Гелих погиб 2 мая 1944 года на румынской территории. К этому времени уже завершилась Ленинградско-Новгородская наступательная операция, на первом этапе которой 14–30 января 1944 года (как сообщает Военная энциклопедия) “войска Ленинградского и Волховского фронтов отбросили немецко-фашистские войска от Ленинграда в юж. и юго-зап. направлениях на 60–100 км и вышли главными силами на рубеж р. Луга. Общими усилиями двух фронтов была очищена от противника Октябрьская ж. д. — осн. магистраль, связывающая Москву с Ленинградом”.
Тогда-то и утратила свое стратегическое значение Дорога жизни, по которой бежим мы теперь. Но значимость ее сегодня в исторической памяти россиян не меньшая, чем когда-то…
35-й километр. Хорошо, что подкричали болельщики и судьи, а не только время сказали. “Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…” Как важно для человека доброе, ободряющее и успокаивающее, участливое слово, вовремя сказанное. Как часто не хватает его сейчас, когда души черствеют от меркантилизма и новой этики предпринимательства. Разве выжил бы Ленинград в те годы, если б люди его были столь же черствы, как мы порой сейчас?
Что услышал от своей матери и моей бабушки, Ульяны Фроловны Веркеевой, ее сын, рядовой Петр Веркеев, когда она пешком из Клинцовского района Брянской области дошла к нему до Гомеля, до госпиталя, где он лежал после ранения в декабре 1943-го? Тогда блокада Ленинграда была уже прорвана, и Дорога жизни, по которой мы бежим, частично уступила свое место проложенным в течение 17 суток железной и автомобильной дорогам по берегу Ладоги в коридоре шириной 8–11 км, образованном в результате стратегической наступательной операции “Искра”, проведенной навстречу друг другу войсками 67-й армии генерала М. И. Духанова Ленинградского фронта и 2-й ударной армии генерала В. З. Романовского во взаимодействии с частью сил 8-й армии генерала Ф. Н. Старикова (как опять же сообщает Военная энциклопедия).
Сколько людей полегло тогда, чтобы деблокировать Ленинград! А рядовой 3-го Белорусского фронта Петр Иванович Веркеев погиб 25 марта 1945 года в Восточной Пруссии в свои неполные двадцать, погиб, наверное, и за то, чтобы вражеская нога больше никогда не стояла у стен Ленинграда…
39-й километр. Где-то недалеко Ржевка. Это уже Питер. Столбы-обелиски все так же стоят вдоль дороги, но их нумерация давно плавает в сознании. Ощущение “дурной бесконечности”. Память все время куда-то соскальзывает, словно в небытие. Эстонка Ноя Куула в сопровождении “почетного эскорта” из трех мужчин хорошим темпом грациозно обходит меня, а я в свою очередь медленно достаю и обгоняю парня в “летней форме одежды”. Он стартовал лишь в спортивных трусах и майке, и групповые портреты его плюс бегущих рядом появились на следующий день чуть ли не во всех петербургских газетах. Застывает, но терпит. В марафоне внутреннее тепло греет лишь первые двадцать километров, потом организм начинает остывать.
Кажется, этой дистанции никогда не будет конца. Еще помню теорему Пифагора. Но тщетно, как ни стараюсь, не могу воспроизвести ни одного положения ОТС — общей теории систем Людвига фон Берталанфи. А ведь считаюсь специалистом. Но об этом потом — теперь добежать бы.
Меня обходит группа из трех-четырех человек. Один из них сказал, что остался километр. Снег по-прежнему лепит в лицо. Костюм намок до нитки и больно трет соски. Как я забыл их заклеить? Выигрывает тот, кто бежит в лыжном, обтекаемом ветром костюме. Меня обходят два таких “красных комбинезона”, медленно, словно в каком-то дурном бесконечно однообразном сне. Где-то мои ребята, бегут ли, не поддались ли соблазну сойти и упасть в мягкое кресло автобуса сопровождения?
Что-то красное замелькало из-за поворота. Кажется, там скопление людей? Слышны музыка и голос в громкоговорителе. Да, так и есть — виден финиш. На автобусной остановке радостно кричат дети. Это подбадривает. Добавляю. Обхожу “красные комбинезоны”. Откуда и силы взялись? Остались пресловутые 195 метров. Разгоняюсь и обхожу человек пять на этом отрезке, один из них обходит меня на последних 7–10 метрах до финиша.
Запоздалый азарт, финиш, радостное возбуждение… Преодолел!!! Хочется говорить об этом каждому, обниматься, рукоплескать… Из трех часов не выбежал. С точки зрения лета — это результат не очень высокий. А нормативы для марафона единые. Но какие там, к черту, летние нормативы для Дороги жизни! Зимних марафонов нигде в мире больше не проводится, и этой дистанции в том нет аналогов. Как нет аналогов Дороге жизни и подвигу Ленинграда в мировой истории! Эта Дорога вся ассоциируется с зимой. И жизнь людям она давала, в первую очередь в студеные ленинградские зимы. И блокада прорвана зимой, и снята полностью тоже зимой. Дорога жизни — это символ зимы, как и Пискаревское кладбище. Но, в отличие от Пискаревки, она — символ жизни вопреки зиме, наперекор ей. Она — дорога Жизни. Именно вопреки холоду, комфортной европейской логике вопреки выжил и выстоял наш город.
Среди прибежавших мало коренных ленинградцев, но здесь, на финише, кажется, все мы обретаем право произнести о нем: “Наш город!”
…Тяжелая усталость наваливается на плечи. Многие еще в пути. И мои ребята. Жду их в автобусе, переодеваясь в сухое. Левый носок весь в запекшейся крови. В прошлом году на ожидание ушло около часа… Но не проходит и двух минут, как в автобус, пошатываясь от усталости, входит Валерий Лисица, еще через такой же промежуток вслед за ним поднимается Эдуард Брус. И если у Валерия это уже третий марафон и чувствует он себя достаточно уверенно, то Эдуард просто удивляет меня своим появлением именно в этот момент. Плюс ко всему оказывается, что он показал лучший результат среди юношей и занял первое место в группе 17–18-летних.
Беру термос и выхожу на трассу. Через некоторое время на финише последовательно появляются Андрей Нефедкин, Алексей Гордеев, Алексей Кожан, Роман Степанов и Никита Дорошко. Встречаю теплым еще чаем в термосе. Жадные глотки и радостное возбуждение на лицах. Взахлеб рассказывают о своих впечатлениях. Добежали! Преодолели!!!
Все-таки не хлипкие мы ребята. Мы все, построившие эту Дорогу в 1941-м. Мы все, отстоявшие наш замечательный город. И мы все, их потомки, пробежавшие по этой Дороге зимний марафон за 3–4 часа.
Нет еще двоих наших курсантов-кировцев, как любовно зовут нас жители Петергофа. 4 часа 15 минут — контрольное время, после которого результат не засчитывается. Автобус сопровождения привозит этих оставшихся участников. Несмотря на такую погоду и явно не курортное время года, их немного. Грустные лица, на которых робко появляется и тут же исчезает виноватая улыбка. Но они ни в чем не виноваты, ни перед собой, ни перед нами. Марафон — не стометровка: и летом сошедшие с марафонской трассы — явление обычное. Ветеран пробега Андрей Андреев, с честью выдержавший его в прошлом году, на этот раз вынужден был сойти из-за травмы колена на 20-м километре. Старой травмы, которая открылась уже на 5-м километре, а он еще столько терпел. Михаил Орленко тоже сошел на 27-м километре из-за спазма бедренной мышцы. Это, как правило, результат кислородного голодания мышц. Пугающие симптомы мышечных спазмов подкрадывались и ко мне на последних километрах этой суровой трассы.
Бесстрастный протокол фиксирует все. И наши потери, как равно и то, что все три первых места среди юношей — наши. Эдуард Брус, Алексей Гордеев и Алексей Кожан становятся призерами среди ребят 1975–1976 годов рождения. В более младшем возрасте на марафон не допускают: не юношеская это дистанция, выносливость приходит с возрастом. Да и юноши сейчас больше стремятся занимать первые места в торговле пивом возле метро или в чем-нибудь подобном. Но надо кому-то и Родину защищать, и готовиться к тому смолоду.
…В бане невозможно ступить на ногу. Идем в парилку.
Кто не нашей подготовки,
Того с полу на полок
Не втянуть и на веревке,
Разве только через блок…
Кажется, так у А. Твардовского.
Кожу на ногах пламенит от финалгона, который согревал на дистанции, а теперь жжет до боли.
…Шатает от усталости по пути домой — до Петергофа еще надо добраться. Завтра понедельник, предстоит принимать экзамен по философии. И будут преследовать ощущения мозгового истощения, а нужно терпеливо слушать и не сорваться. Ведь оценка выставляется не за то, что чего-то не знаешь (все мы не знаем больше, чем знаем), а за то, что ты знаешь и как мыслишь. Трудная это наука — мыслить. Мыслить и понимать. Понимать, зачем живешь, зачем стоит этот город, зачем, ради чего и кого полвека назад была проложена эта Дорога, преодоленная вчера как дистанция марафона.
7 февраля 1994 года.
9 января 2003 года