Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2003
Лев Всеволодович Мочалов родился в 1928 году в Ленинграде. Окончил факультет теории и истории искусств (1951) и аспирантуру Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина (1954). Печатается с 1952 года. Автор многих поэтических книг и искусствоведческих работ по русской и советской живописи. Член Союза художников и Союза писателей. Живет в Санкт-Петербурге.
ЛЕВ МОЧАЛОВВЕЧНЫЕ ВСТРЕЧИ Когда-нибудь наконец-то поймем, что все, что ушло, - недалече и жизнь - не более детства, а в нем и прячутся вечные встречи. Навеки - каркающая чернота пророчит, воссевши на ветке. Но радуга - вдруг объявляет цвета, которым сдружиться навеки! Навеки - небесной водою крыльцо щекочет мне шею и плечи, и мама дождю подставляет лицо для вечной - конечно же! - встречи. Навеки свой лепет сплетают ручьи, излуками стелются реки. Навеки - опять! - улетают грачи. И - прилетают навеки! Навеки возводит закат терема... (Все празднуют вечные встречи.) И вечно шумят надо мной дерева, чтоб я не забыл их наречье. И мимоидущий слепой человек с клюкой, с бородою вихрастой, как будто прощаясь со мною навек, навеки подарит мне: "Здравствуй!" ТРАМВАЙНАЯ ИСПОВЕДЬ В очертаниях нечеткий и никчемный разговор: исповедуюсь - девчонке, что твой киллер или вор. На! - выкладываю душу. И - пока идет трамвай - выверну ее наружу, слушай. И не прерывай! Понимаешь, я повинен, хоть ни в чем не виноват. Не меня вином поили, в рай спешил, а вышло - в ад. Нет, верней, туда, где тенью каждый бродит, как в дыму, - предан самоизведенью и не видим никому... Вот трамвайная пичуга… Вишь, сентябрь, а выпал снег, - петербургская причуда, все еще чудит мой век - со своим умом-безумьем, с похвальбою и пальбой - разуменьем несвязуем! - связанный моей судьбой, - что учил меня - пытался! - перепачканный в крови. Я спасался... Я хватался за соломинку любви… ...Ты глазеешь, не врубаясь в черно-белое кино, всё - сплошная нереальность. Было - схлынуло давно!.. Слава Богу, безымянна... Не допытывался я, как по жизни - Ольга, Анна? Или вовсе - Зульфия?.. Слава Богу, безымянен, деточка, и я для Вас: или - инопланетянин, или просто - Фантомас! ПЛЯШЕТ МАМА… Завязью бессмертья во Вселенной возникает вновь передо мной скатерть, где царит послевоенный винегрет чернильно-кровяной. Рядом надрывается гармошка, страстью несгорающей горя, стонет, совпадая ненарочно с праздником седьмого ноября. И впервые вижу: пляшет мама! - не от радости, наперекор судьбе, груз долготерпения и срама сбрасывая под ноги себе. Важно ли, что не плясала сроду? Лопнуло, прорвало наконец. Горькую, постыдную свободу празднует! От нас ушел отец. Слава Богу, не войной убитый, но - ушел, но - кончился, прошел. Пляшет мама, беды и обиды тапочками втаптывая в пол. В самодельном платьице убогом - перед несговорчивой судьбой, перед коммуналкой, перед Богом, а по сути - лишь перед собой. Мама пляшет и платочком машет молодости, канувшей во тьму. Мама плачет? Нет, не плачет! Пляшет! И не почему! А - потому!.. Ибо жизнью правит беспричинность… Пляшет мама горюшку назло, провожая то, что не случилось, и встречая то, что быть могло. * * * Твои вериги - не враги. Пока несешь - еще не старость! Твое спасение - долги перед собой! - Еще осталось, в квартирную забившись клеть, - от памяти не задохнуться, от ненависти - не истлеть, от покаянья - не свихнуться! ИЗ РЕАНИМАЦИИ Вроде бы прошла одна секунда, но сменила ночь начало дня… Возвращаюсь… А откуда? Ниоткуда! Был я там, где не было меня. Не избыть истомы ли, печали… Жизнь тихонечко смеется издаля: что ж ты, парень, - и тебе ручьи журчали, - не испил их ледяного хрусталя? Мне водицы - пусть из лужи, из копытца, даже если эту сказку повторим. Ты скажи мне, как зовут тебя, сестрица, дай напиться - ну, хоть именем твоим. Оброни свое спасительное имя (протяни соломинку свою), я его - бумажными - сухими пролеплю губами, изопью до последней капельки… Неужто жажда - наш опустошительный итог? Ах, сестренка! Все, что в жизни важно, - это счастья гибельный глоток! Но тверда Аленушка-сестрица истиной суровой, молодой. Слава Господу, наждачная тряпица смочена не уксусом - водой… РАЗГОВОР С ДОЖДЕМ Мой рифмоплет, мой дурошлеп - дождь, барабанящий по жести, ты воздух из-за Леты шлешь, как новорожденные вести: весны пронзительный настой - и корюшковый, и тополиный; и шепот: погоди, постой, еще успеется, любимый!.. Ну что ж, откупоривай боль в истаявшем и стародавнем, но лишь насытиться позволь братанием с тобой, рыданьем! Лишь так поймем и объясним - все то, что в жизни не успелось, твоим свершением, твоим самозабвением допелось. Как вырвавшиеся "Ах!" и "Ох!" ты снова умудришься сплавить - не капли! - капсулы эпох, слезами высветляя память. Еще не слиться мне с тобой, с твоим восторгом и захлёбом, но вот бегу по мостовой, ну да, - конечно же! - за хлебом! Смятенную вбираю речь (стенанья, всхлипы, переплески) - в ней - переулки Вечных Встреч и Расставаний перекрестки. Возьми, впусти меня в свой стих, пляши на перекрестках этих, и пусть счастливых слез моих никто на свете не заметит!