Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2003
Я не шла — летела. Окна домов горят золотом на солнце, на стеклах — морозные кружева. И музыка. Музыка маэстро. Я иду к Тимуру, в маленькую квартирку на Ленинском. Еще несколько минут — и он сядет за пианино, и польется нежная мелодия. Ария Люсиль…
Люсиль — это дочь Журдена. Мы писали тогда мюзикл по пьесе Мольера “Мещанин во дворянстве”. Было это зимой 1972–1973. У Тимура Когана, молодого композитора, возникла идея написать такой мюзикл, и он искал поэта. Нас познакомил наш общий друг. Я была вся в англо-американской поэзии, запойно читала и переводила стихи. Что до своих — пописывала с семнадцати лет, как все. Оказалось, что писать на музыку — совсем другое дело, тут действуют иные законы, и то, что на бумаге выглядит вполне прилично, на музыку категорически не ложится. Тимур терпеливо учил меня этому ремеслу, порой вычеркивая целые страницы и буквально доводя до слез.
Впрочем, сначала о нашем знакомстве. Я пришла к Тимуру домой, в две небольшие комнаты, очень густо населенные: он сам, жена, теща, тещина старенькая тетушка, которую все ласково звали Атечкой, а еще — попугаи, морские свинки и прочая живность. Тимур сел за пианино и заиграл. И все… С тех пор я зачарована его музыкой, она все время звучит во мне, и ее хочется постоянно слушать. Тогда, в первый раз, он сыграл арию Клеонта — лирического героя мюзикла. И я ничуть не сомневаюсь, что если бы она прозвучала в то время в Америке, то имела бы не меньший успех, чем ария Элизы Дулитл “Я танцевать хочу…” из прославленного мюзикла Фредерика Лоу “Моя прекрасная леди”, — такой красоты эта мелодия.
В Америке мюзикл процветает давно, у нас же его тогда практически не было. В ходе нашей работы я буквально помешалась на этом великолепном жанре и без конца слушала мюзиклы Кола Портера, Лайонела Барта, Мича Ли, Роджерса и Хаммерстайна, Леонарда Бернстайна. И училась: там первоклассные тексты. Бернстайн — кумир Тимура. Он так же, как великий американский маэстро, владеет тремя профессиями: композитора, пианиста и дирижера. В Баку, откуда он родом, Тимур окончил консерваторию, выучившись на композитора и пианиста. Игре на рояле его обучал внук Рубинштейна. А потом он еще окончил и Ленинградскую консерваторию: учился на дирижерско-симфоническом факультете, у профессора Рабиновича. Кроме того, стал органистом.
Надо сказать, что пианист он блестящий. Когда мы приехали по делам в Москву, то зашли к Леониду Осиповичу Утесову. Послушав игру Тимура, Утесов воскликнул:
— Я беру вас пианистом в свой оркестр. Пойдете?
Тимур отказался, но рассказал, что аккомпанировал Магомаеву, когда тот еще только начинал свою карьеру: они жили в Баку в одном дворе.
Мы показали Леониду Осиповичу песню “Старый артист”, посвященную ему. Почему-то в то время у Утесова не было в доме рояля, и нужно было немножко подождать, пока за нами придет его музыкант Валя Лебедев, у которого в квартире был инструмент. Но Утесов был нетерпелив, и он уговорил дать ему пока что текст песни. Конечно, стихи, написанные на музыку, без нее не смотрятся, и Леонид Осипович разочарованно протянул:
— Ну, что же он у вас такой старый и несчастный? Его же просто жаль!
Но тут за нами прибежал Лебедев. Когда Тимур сыграл нашу песню, Утесов сказал:
— Я извиняюсь. Я очень извиняюсь.
Таково воздействие музыки этого композитора. Песня так понравилась мэтру отечественной эстрады, что он захотел записать ее на пластинку. Но, к сожалению, не случилось…
“Мещанина во дворянстве” мы закончили в рекордные сроки: месяца за два. Теперь я поражаюсь, как Тимура на все хватало: ведь он работал музыкальным руководителем у Якобсона в “Хореографических миниатюрах”, а параллельно — дирижером в эстонском театре “Ванемуйне”, в Тарту. Так и разъезжал между Ленинградом и Тарту, а спал в дороге, в автобусе — у него даже была специальная подушечка.
У Якобсона он работал с самого основания “Хореографических миниатюр” и до смерти Якобсона. Вот как вспоминает об этом Тимур в своей книге “Сочинение балета”:
“Я еще учился в консерватории на симфонического дирижера и, как все студенты, нуждался в деньгах. Мне было тогда 23 года. Якобсон пришел ко мне и сразу очень не понравился, отрекомендовавшись „балетмейстером всея Руси”…”
Тимур подбирал музыку, оркестровал, дирижировал и записывал, а позже и сочинял. Когда Якобсона пригласили для подготовки творческого вечера Михаила Барышникова, у Тимура возникла идея балета “Суламифь”.
“Мы с Якобсоном неоднократно ходили в синагогу, чтобы совсем проникнуться ароматом этой древней музыки”.
Тимур сочинил музыку к “Суламифи”, и она была уже записана, но балет так и не был поставлен Якобсоном: сначала уехал Барышников, потом возникли другие препятствия.
Незадолго до своей смерти Якобсон поставил балет “Ковбои” на музыку Когана для творческого вечера Г. Комлевой в Кировском театре. А что до “Суламифи”, то через несколько лет и она увидела свет: сначала в “Ванемуйне”, потом в Ленинграде, где балет поставил Борис Эйфман. Тимур с юмором вспоминает в своей книге:
“На худсовете по балету „Легенда о царе Соломоне” обком запретил вообще упоминать слово „Соломон”, „Суламифь” и т. д. А старцам сбрили немедленно бороды, чтобы не было и „духу израильского”. Так публика все эти десять лет и не понимала, где происходит действие, кто герои… Просто: „девушка”, „царь”, „власть”…”
После “Мещанина” мы начали писать детскую оперу “Огниво”. Один раз, приехав к Тимуру работать, я не застала его дома. Очень удивилась — ведь он человек исключительно пунктуальный. Оказалось, что ему пришлось везти жену в роддом. Познакомились они в нашей консерватории: Тимур там учился, а Наташа Барская была балериной Оперной студии.
Итак, поработать нам в тот день не удалось, зато родился их первенец, сын Леня. Если вы смотрели телебалет “Старое танго”, то видели этого очаровательного малыша рядом с Екатериной Максимовой, в кадре. Теперь он уже сам отец двоих сыновей, талантливый филолог. Живет в Москве. А второй сын, Валя, живет с родителями и учится в Академии художеств.
Да, Тимур Коган написал музыку к двум знаменитым телебалетам — “Галатея” и “Старое танго”, в которых снялась блистательная Максимова; а в первом из них — и Марис Лиепа. Эти фильмы уже много лет не сходят с экрана телевизора. Однако были сделаны попытки замолчать имя автора музыки. Вообще обычно и режиссер Белинский, и другие называют себя, балетмейстера Дмитрия Брянцева — но ни в коем случае Тимура.
“Белинский через Брянцева попросил меня сочинить оригинальную музыку для фильма, но включить танго из кинофильма „Петер” композитора Бродского. „Что ж, — подумал я, — из семидесяти минут полторы минуты может звучать и другая музыка””. И согласился. Мог ли я тогда знать, что как только я опущу дирижерскую палочку, это самое танго Бродского, банальное и пошлое, будет искусственно на магнитофоне размножено, и у публики создастся впечатление, что вся моя музыка — сплошная переделка музыки 20–30-х годов?”
Так обстояло дело со “Старым танго”, к которому Тимур написал красивую, запоминающуюся музыку. Надо сказать, что и в “Галатее”, помимо тем Фредерика Лоу, звучит оригинальная музыка Когана — скажем, великолепный вальс, который танцует на балу Элиза-Максимова с Лиепой (профессор Хиггинс).
Однако вернемся к судьбе наших двух мюзиклов. “Мещанину” не повезло. Мы показывали его в разных театрах, он нравился, Владимир Матусов и Лев Лемке рвались исполнять роль Журдена — но каждый раз что-то мешало. Например, в Театре комедии нас завалил на показе Петр Фоменко, заявивший, что эта пьеса Мольера “беременна сексом”, а у нас в тексте этого нет. А примерно через месяц он сам поставил в том же театре Мольера — “Мизантроп”. Не знаю, как там обстояло с сексом — не смотрела…
Потом у нас возник телевариант спектакля с Матусовым в главной роли. Помню, мы сидели у Тимура, и он показывал мне смету и список актеров, которые должны были участвовать в “Мещанине”. Мне все не верилось после нашего невезения, и Тимур спросил:
— Ну что, Лена, теперь-то вы верите?
— Д-да, — неуверенно произнесла я.
И тут же раздался телефонный звонок с телестудии. Какой-то чиновник высокого ранга от телевидения сказал, что от Мольера пахнет нафталином. И все накрылось. Было это как раз в Мольеровский год…
“Огниву” повезло больше. Через 12 лет, в 1984 году, состоялась его премьера в Оперной студии Консерватории. Помню, на худсовете музыковед Гликман порадовался по тому поводу, что Коган написал наконец-то оперу, а не балет.
— А “Вариации несбывшейся мечты”? — напомнил композитор. (Это опера на стихи Ленгстона Хьюза).
— Не помню.
— Как? Вы же так хорошо говорили о ней на банкете!
— На банкете чего не скажешь! — не смутился Гликман.
Публика на премьере была особая — малыши лет от трех до семи. У балетмейстера Давида Авдыша, поставившего спектакль, есть совершенно садистская сцена казни: палач несколько раз поправляет голову Солдата на плахе и не раз замахивается топором. Случайно бросив взгляд направо, я увидела мальчика лет пяти, который с ногами забрался на кресло и огромными глазами, полными ужаса, смотрел на сцену.
Но это ближе к финалу спектакля, а примерно в середине — полет собак. Сцена очень эффектная: хор идет по проходу и поет “Вот летит собака по небу ночному…”, а по проволоке, натянутой высоко над залом, три раза пролетает одна собака, изображая полет всех трех андерсеновских собак. Публика в восторге. И вдруг, добравшись до середины, собака повисла вниз головой. За сценой Авдыш в отчаянии дергал за проволоку, но собака — ни туда, ни сюда! В конце концов решили продолжать спектакль. И вот, когда хор, изображавший народ, ушел со сцены, и Солдат с Принцессой запели лирический дуэт, собака внезапно ожила и помчалась по проволоке с шумом, напоминавшим рев реактивного самолета.
Наше “Огниво” до сих пор в репертуаре музыкального театра Консерватории, и его регулярно играют, особенно в школьные каникулы. Года два назад мы сходили на спектакль вместе с мужем, и нам встретилась молодая мама, которую в детстве водили на “Огниво” — сейчас она пришла со своей маленькой дочкой.
Кроме мюзиклов, писали мы с Тимуром и песни. При этом яростно спорили, но вежливо, оставаясь в рамках, — ведь мы с ним всегда были на “вы”. (Зиновий Яковлевич Корогодский, которому мы в свое время показывали “Огниво”, очень удивился и сказал: “Ребята, а вы что, друг с другом на „вы”? И правильно! Подольше оставайтесь на „вы”!” Что мы и делаем до сих пор). Как-то раз мы писали песню о Ленинграде. Там у меня есть такие слова:
Когда-то на Марсовом поле по надписям братских могил
Училась читать я и помнить тех, кто за волю голову сложил…
Не Бог весть что, но искренне: мы жили на Миллионной (тогда улице Халтурина), и я действительно училась читать по этим надписям, гуляя на Марсовом с папой.
— Нет, Лена, это никуда не годится! — заявил Тимур. — Зачем в лирической песне писать о революции?
— А мне нравится! — вдруг подала голос теща, очень милая и интеллигентная, которая была вузовским преподавателем иностранных языков. Они с Наташей каким-то образом просочились в комнату, где мы работали, и сидели, слушая песню.
—Вот и будете петь такие песни у себя на партсобраниях! — взорвался Тимур. (Теща была партийная). — А у меня ничего подобного не будет! И вообще — выйдите все и не мешайте работать!
Но Тимур прекрасно ладил со всеми дамами своего дома. И не сердился, если попугай садился ему на палец, когда он играл на пианино, сочиняя музыку…
А недавно я снова побывала у Тимура, в той же маленькой квартире, и встретили меня крики двух попугаев. В клетке свернулся кто-то пушистый и славный. И вообще все тут по-прежнему — только нет уже двух старших дам, да прибавилось кассет, пластинок и нот. Пианино на том же самом месте, что и прежде, на нем — рисунок Тимура. Это портрет Наташи, мастерски выполненный.
И не верится, что прошло тридцать лет с тех пор, как я впервые услышала его музыку, и что маэстро скоро, 16 сентября, должно исполниться шестьдесят. А ноты и кассеты заполонили все стеллажи и шкафы. Как много написано за эти годы! Тимур работает практически во всех жанрах: пишет оперы, балеты, телеспектакли, музыку к кинофильмам, оратории, песенные циклы (мой любимый — прелестный цикл на стихи Владимира Рецептера, посвященные Шекспиру и актерам театра “Глобус”). Музыка Когана исполняется и в России, и за рубежом — в США, Германии, Испании, Югославии и других странах. Пару лет назад я перевела для него на английский стихи “Венского кадиша” — оратории Тимура, замысел которой родился у него на гастролях в Вене. Это скорбные раздумья о судьбе Моцарта и Холокосте. “Венский кадиш” был исполнен в Чикаго.
Другая оратория Когана “Я приведу вас в землю обетованную” (текст на иврите, что осложняло сочинение музыки) прозвучала совсем недавно в Шуваловском дворце. За пультом стоял сам маэстро. Пожалуй, Тимур Коган — единственный из наших композиторов, у которого в творчестве присутствует еврейская тема. Он создал в Питере еврейский музыкальный ансамбль, исполнявший танцевальную и свадебную еврейскую музыку.
Как всегда, Тимур полон замыслов , фонтанирует, как вулкан, извергая оригинальнейшие идеи и свою дивную, легко запоминающуюся музыку. Написал вторую книгу — теперь об опере, остроумную и беспощадную к непрофессионализму. И жизнелюбив, как Моцарт. Таковым и пожелаю ему оставаться!