Опубликовано в журнале Нева, номер 9, 2003
Великая идея превращения Петербурга в декорацию для пышных столичных торжеств проступает все более явственно. Апофеозом — хотя отнюдь не завершением этой идеи — были дни празднования трехсотлетия нашего города. Он уходил от нас, поднимался на какую-то недосягаемую для нас высоту, исчезали все признаки нашего реального существования в нем: закрывались парикмахерские, бани, булочные — обычно в них потом открывались бутики сверхмодных и сверхдорогих фирм… Не для нас же ?
Город менялся под высоких гостей — не нам чета. Правда, наличие восторженной толпы, необходимой для любого пышного праздника, учитывалось — хотя лично я не вижу никакого смысла в добровольном участии в давке, которая получилась в центре, — но добровольцев помучиться нашлось немало. Мучились с восторгом, с криками, как положено, с безобразиями: наш двор на углу Невского и Большой Морской был закидан тарой, лестница затоплена — увы, не водой. В высшей эмоциональной точке ликования какой-то богатырь с треском вышиб дверь в нашу квартиру — мы, сидя на кухне, с ужасом слышали треск, гадая: что же будет дальше? Хлынет толпа, и праздник, наконец, увлечет нас по-настоящему?.. Почему-то никто не зашел. Видимо, все устремились на площадь, где царил настоящий размах.
Радостный рев с площади доносился в форточку — то же неслось и из телевизора. Морской праздник на Неве (судя по телевизору) выглядел скромно: корабли перемещались по шири Невы как-то растерянно, вразнобой, толпа мне кажется, расходилась разочарованная, настоящей гульбы-пальбы не получилось — может, это к счастью для нас: ночь выдалась сравнительно тихая. Я даже осмелился выглянуть из-под арки… Тихо, может быть, было потому, что отходящие от проспекта улицы, в том числе и моя, были перегорожены грузовиками, и толпа струилась по Невскому.
Столь блестящая организация праздника причиняла, конечно, некоторые неудобства. После безуспешных попыток поставить выбитую накануне дверь я стал звонить по объявлению в газете, обещавшему быстро решить дверной вопрос, поставить вместо прежней рухляди стальное чудо. Три дня они не могли пробиться ко мне. То их подозрительный пикап останавливали аж на Московском, то в начале Гороховой. На третий день они сумели пробиться так близко к Невскому, что их даже оштрафовали, о чем они с гордостью сообщили мне вечером по телефону. Городу было не до них — и не до меня. По центру с громким цокотом скакали Медные Всадники, наши и иностранные, в количестве, кажется, сорока штук. “Бедным Евгениям” лучше было спрятаться и не высовываться, чтобы не попасть под “грозные копыта” — что мы и старались делать. Таким образом, целых три дня было открыто не только “Окно в Европу”, но и дверь в мою квартиру… Впрочем, эта мелочь на фоне грандиозных задач, успешно решенных, устроителей не волновала.
Похоже, наша жизнь, наши парикмахерские, булочные, магазинчики, пыльные библиотеки — это пыль, которую новые хозяева города собираются стереть с роскошных домов, дабы мы не портили их своим присутствием, не путались под ногами у всадников, не пачкали своей деятельностью залов, предназначенных отныне для випов. Идея превращения Петербурга в парадную декорацию, сияющую и безжизненную (во всяком случае, без нашей жизни), не устраивает нас. Мы — петербургская пыль, культурный слой, образовавшийся в городе, отражающий нашу эпоху, и изображать, что нас не было, что был царь — и сразу стал Путин, думаю, не стоит.
Как писал Зощенко: “не царское время”! Кроме царей, есть еще и мы.