Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2003
Николай Михайлович Голь родился в Ленинграде в 1952 году. Окончил Институт культуры им. Крупской. Автор ряда книг, публицист, переводчик, поэт. Член СП. Живет в Санкт-Петербурге.
Сто один год назад, 31 мая 1902 года в Претории был подписан мирный договор между южноафриканскими республиками и Великобританией. Сто один год — никакой, конечно, не юбилей. Поэтому никто его не отмечал. Hо и в круглую годовщину особых празднеств не наблюдалось. Что неудивительно. Англо-бурская война, затяжная и кровавая, никогда не пользовалась популярностью. Да и с чего бы? Напрягая изо всех сил военную мощь, Великобритания пыталась установить полный контроль над двумя маленькими бурскими республиками, Трансваалем и Оранжевой, находившимися далеко на юге и жаждавшими, наоборот, полного суверенитета. Потерпев в локальных стычках сокрушительное поражение, Англия формально признала независимость Трансвааля, лишив его, правда, права вступать в договорные отношения с другими государствами, но на деле продолжала пытаться диктовать свои условия, неся при этом не только человеческие, но и политические жертвы. Международное, как мы сказали бы теперь, сообщество негодовало. Особенно всех возмущало видимое неравенство масштабов: ну вот, набросилась махина на маленьких! Россия даже предложила план международного вмешательства в конфликт, но вопрос как-то завис в воздухе. В результате начавшаяся в 1899 году полномасштабная война, казавшаяся поначалу незначительной операцией, продолжилась и в новом веке. С марта 1901 года она приняла со стороны буров партизанский характер. Англичане в ответ создали систему укрепленных пропускных пунктов, они их называли блокгаузами. Но, как ни назови… Жертвы множились с обеих сторон, и конца военным действиям не предвиделось.
Попробуем разобраться из нашего далека, в чем тут было дело. “Укомплектованные путем вербовки английские части имели низкую дисциплину и плохую тактическую подготовку”, — сказано в энциклопедии. А что говорило на этот счет устами прессы общественное мнение?
Граждане Англии узнали о войне не сразу и не всё, информация была строго дозирована. Журналистам приходилось нелегко (например, молодому военному корреспонденту “Morning Post” Уинстону Черчиллю). Открыв газеты того времени, мы сможем убедиться, до какой степени сомнительны и отрывочны были сведения о ходе военных действий: “В парижских газетах напечатана телеграмма, сообщающая, что появилась телеграмма из Лоренца-Маркеса, передающая, что тамошний консул будто бы официально объявил, что Блумфотен якобы взят бурами обратно”.
Оппозиция в британском парламенте на фоне всего происходящего стала непримиримой; либералы называли армию “запущенной и разваливающейся”; представитель военного ведомства связывал такую оценку с “развившейся в последнее время у англичан склонностью к внезапным нервным припадкам, доходящим до панического состояния”; “отделившиеся от либералов либеральные империалисты решили создать новую фракцию, дабы поддерживать правительство против оппозиции”.
Сдерживать потоки информации становилось все труднее, зато, поступая с разных сторон, она делалась все противоречивей; в наши дни это назвали бы информационной войной.
Слушания в парламенте по проблеме англо-бурской кампании обернулись шоком и скандалом: выяснилось, что только за июнь 1901 года в Южной Африке убито 15 офицеров и 152 солдата, ранено соответственно — 42 и 444, пропало без вести — 3 и 75. В ответ на шок и скандал премьер-министр заявил: “Успехи войск в деле завоевания южноафриканских республик постоянны и беспрерывны”. А тот же взятый обратно Блумфотен? А сражение при Бошманскопе — 20 человек убитыми и 55 ранеными? Как это следует понимать?
А вот так: “Правительство признает решимость буров, но видит в этом признак их деморализации и готовности скоро сдаться”.
И надо же — прогноз оправдался! В Трансваале сдались в плен два руководителя буров. “В Лондоне полагают, что прочие последуют их примеру и враждебные действия будут закончены”.
Как бы не так! Из Претории сообщают, что “большое число местных жителей приготовились убить всех живущих в городе английских офицеров, а генерала Робертса взять в плен и увезти в ближайший лагерь повстанцев. Заговор обнаружили в последнюю минуту”. Ай да правоохранительные органы! Что за молодцы! В последний момент — а все-таки обнаружили!
Но в чем же крылась причина такого ожесточения, казалось бы, побежденных буров? “В Лондоне полагают, что буры отважились устроить заговор вследствие мягкого обращения с ними. Надеются, что такое нарушение доверия будет строжайшим образом наказано”.
При такой постановке вопроса ожесточение неминуемо росло. Четверо английских солдат расстреляли без суда и следствия нескольких раненых буров. Заодно был убит германский миссионер, ставший невольным свидетелем этой истории. Поэтому чуть было не разразился международный скандал. Чтобы его замять, британские власти начали расследование. Солдаты виновными себя не признали, ссылаясь на то, что всего лишь выполняли приказ своего капитана, впоследствии павшего в бою, а миссионер был убит не ими, но шальной пулей с бурской стороны; сам, дескать, и виноват, нечего соваться. Тем не менее военно-полевой суд приговорил подследственных к пожизненной каторге.
Как же откликнулась метрополия на это южноафриканское “ау”? “Лондонские политические круги сильно предаются оптимизму”. А министр по делам колоний добавил: “Единственное условие мира состоит в том, чтобы независимость южноафриканских колоний прекратилась навсегда”. А “королева Виктория отказалась от поездки на Ривьеру. Нельзя не оценить эту жертву, вызванную желанием не расставаться с народом во время еще продолжающихся затруднений”.
Между тем и кровавая, и информационная войны действительно продолжались. А тут еще всякие правозащитные организации, куда от них денешься? “Отчет мисс Нобгауз, посетившей лагеря бурских женщин и детей, производит сильнейшее действие на публику без различия партий. Страдания скученных женщин ужасны; малолетних детей англичане кормят солдатскими сухарями и полугнилыми консервами”.
Общественное мнение взволновалось. Но не очень. Потому что, как-никак, имел место терроризм: “Терроризирование подозреваемых в недостаточном патриотизме продолжается повсюду в Англии”.
Через некоторое время буры и сами, безо всякой мисс Нобгауз, обратились к мировому сообществу с протестом против применения англичанами разрывных пуль. Англия ответила, что ей ничего не известно о присоединении бурского правительства к конвенции о неприменении разрывных пуль (принятой, кстати сказать, в Петербурге еще в 1868 году), — так что и протестовать против оного у буров нет никаких оснований.
Тем не менее и четырех лет не прошло, как затяжная операция стала все явственней подходить к концу. Мощь метрополии была подавляющей, но тогдашние политики, наученные горьким опытом былых прогнозов, взяли за привычку сохранять отныне осторожность в суждениях.
“Чемберлен сказал в Бирмингеме, что относительно заключения мира он питает надежду, но не впадает в оптимизм”. Министр иностранных дел был столь же осмотрителен. Он заявил, “что надеется на днях сообщить палате общин о результатах последних переговоров в Южной Африке, но не уверен, что будет в состоянии сделать по этому поводу сообщение”.
И все же — свершилось! Буры капитулировали не совсем чтобы безоговорочно, но, как сказал Чемберлен, “нация выходит из войны помолодевшей, с вящим сознанием своей мощи и решимостью продолжать миссию империализма”. А король (как видим, за время англо-бурской войны в метрополии произошла смена правителя, вполне, впрочем, легитимная), дополняя Чемберлена в тронной речи, “выразил надежду, что, несмотря на существующие еще затруднения, все части населения будут жить там в дружбе и относиться к правительству лояльно”.
Недаром англичане так любили своего Чемберлена и своих монархов.
Однако не минуло и двух месяцев, как газеты сообщили: “По сведениям из хороших источников, буры считают себя в силах вооружить, по крайней мере, две тысячи человек для возобновления войны. Одновременно всем неспособным носить оружие будет предложено покинуть родину”.