Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2003
Владимир Владимирович Лавров родился в 1951 году в Ташкенте. Закончил Ленинградский инженерно-строительный институт (1990), работает в строительной фирме. Стихи публиковались в журналах «Аврора», «Арион», «Крещатик» и в коллективных сборниках. Живет в г. Гатчине.
* * * Под Выборгом брусничная поляна, и дождь, и больше никого вокруг. И эта горечь ягоды - как странно, что я люблю ее, да только недосуг опять уехать по финляндской ветке, смотреть в окно, пытаясь протереть туман с той стороны и точками-тире писать письмо задумчивой соседке… ГОРОДСКОЙ РОМАНС Засохшая крошка бывшего белым хлеба На скатерти, рядом с каплею чая. Она стояла у церкви Бориса и Глеба В отчаянном платье, словно кого-то встречая. И говорили глаза, и руки, и даже прическа О непоколебимой вере, но не в святых и Спаса, А в этого, пьяного жизнью, - губа-папироска, Мастера срезать карман, обчистить сберкассу. А в этого, легкого, словно пустышка-шлягер, Раскрученный нынешним летом на танцплощадке, На миг позабывшего слово свинцовое "лагерь" И беспощадное ржавое слово "посадка". Руку в карман - может, финка, а может, "опаска", Спелые губы подруги игриво кусая: Веруешь? Любишь? Так причащайся фетяской И щекочи свое ухо лихими усами. Веруешь, значит, воруешь у злой непогоды Слезы в глаза и волнение в шелковый вырез, Не дожидайся - век не видать мне свободы - Новое платье купи, но другое, на вырост… ПЧЕЛИНЫЙ ГОРОД 1 А поскольку пчелиный город остался бесхозным по причине внезапной болезни сварливого деда, неполных четырнадцать лет округлили в понятие "возраст" и отправили в горы сидеть до скончания лета. И жужжащий народец возвел на престол халифата инородное тело - не крылья, а только лопатки под ковбойской рубашкой, с заплатками старшего брата, и двух тощих собак привязали у старой палатки. И крутили хвостами жару лопоухие слуги, и просили защиты, когда завывали шакалы, прижимаясь всей шкурой к ногам, и дрожали в испуге, а дождавшись рассвета, валились на землю устало. Где расшитый парчою халат и тюрбан золоченый? О, халиф-повелитель, прости недостойных, но надо обходить свое царство с горящей дозорной свечою и сжигать темноту в закоулках ночного Багдада. Правоверные жители города! Спите спокойно! Драгоценные камни, как звезды, сверкают над вами! То Сезам отворил свои двери, и льется в ладони несказанного света струя, отражаясь горами. Все спокойно в Багдаде на час и на целое лето, быстротечна лишь только прохлада в минуту восхода всемогущего солнца - привет трудовому народу, что уже зажужжал и купается в золоте света! 2 Плато обрывает каньон. Там, на дне, беспрестанный поток размывает время на золотинки песка и галечника. Как похотливо пчела сосет прозрачный цветок, не обращая внимания на этого мальчика, что стоит по пояс в сухой шелестящей траве возле глиняного клыка обветшавшего мавзолея - мусульманский, забытый Аллахом погост, а за ним, чуть правей, дорога в горный кишлак. Нет, не так - чуть левее. Да, левее, ты вспомнил, там грелась на солнце змея, обитатель и сторож могил, смертоносная эфа. Из-под ног улетала и билась в осколки чужая земля, пробивая насквозь запоздавшее эхо. Он лежит в темноте, широко распахнув глаза, и не знает, что ты наблюдаешь за ним отсюда. Если даже хотел - что бы мог ты ему сказать? Разве только погладить копну перезревшего в солнце овсюга, что спадает на лоб, - разве ты повелитель судьбы и готов изменить с этой точки отсчета движенье в мир холодных ночей и враждебной глухой ворожбы, непомерной тоски и бесцельного круговращенья на заснеженных улочках маленького городка, в ожиданье конца, позабыв ожиданье начала. Пресыщение гонит пчелу из увядших объятий цветка, но еще золотится песок на речных перекатах провала… РАСКУВЫРКИНО ДЕТСТВО Раскувыркино детство: саманное, жаркое, в южном городе, с местным, гортанным наречием, с перепевом фонтанов, с тенистыми парками и с таким нескончаемым праздником - вечером. Здесь прохлада приходит под утро, но с криками разудалых торговцев сбегает испуганно: "Кисли-и-ё молёкё-о" - проплывет над арыками, "Жарен-ни буршлакы-ы" - как ошметки от ругани. А еще как-то к нам завернул дядя Боречка, после третьей отсидки, случайной, по мелочи… Он рубашку в полоску зачем-то звал "бобочкой", приводил с собой женщин - не брови, а стрелочки. Брал гитару и пел со степенным достоинством про бульварную грязь и про туфельки белые. Через несколько лет сообщили, что в поезде Нарьян-Мар - Туапсе обнаружено тело, и, в полосатой рубашке с нагрудным карманчиком, на любительской фотке, со мною в обнимочку, дорогой дядя Боречка машет стаканчиком с недопитым вином - вот таким был тот снимочек. Раскувыркино детство: потуги стиляжные зачесаться под Пресли, и мылом пригладить их - непослушные волосы, и, пока влажные, красоваться на улице с корешом Владиком. Сами шили клеша с разноцветными клиньями, твист и шейк танцевали не хуже, чем полечку, и учились курить - уходили за линию, где когда-то сидел и дымил дядя Боречка…