Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2003
К семидесятипятилетию поэта Сергея Давыдова
Помню его со второй поэтической книги “Приди к огню” (1964), вышедшей в нашем издательстве “Советский писатель”, помню молодого, полного сил. Книжку он надписал: “Люби меня, голуба”. Большой, уже несколько грузноватый, но быстрый, подвижный, Сергей Давыдов был участником шумных сборищ в писательском доме и непременным спутником наиболее активных тогда литераторов во всевозможных писательских поездках по стране. Этому способствовали многочисленные дружеские связи в Москве. Из общих друзей у нас был, пожалуй, один одинаково близкий — Володя Торопыгин. Другие его привязанности — из поколения военного, к которому он принадлежал, уже не по возрасту, по биографии. Сергей Орлов, Михаил Дудин… Блокадный мальчишка, Сергей потерял мать, будучи вывезен за Ладогу из Ленинграда. Пятнадцатилетним прибился к военным и успел повоевать на 3-м Белорусском фронте. В автобиографии об этом времени написал не без гордости: “…принял присягу, стал сержантом, правда младшим”.
Первые стихи напечатал в дивизионной газете, продолжал писать и после войны, уже работая на “Севкабеле”… Мне довелось выступать с ним вместе, среди других он всегда читал и стихи о войне. Его строки о блокаде врйзались в память. “Здесь лежит половина города и не знает, что дождь идет”. Это о Пискаревском кладбище. Я был свидетелем того, как, слушая стихотворение Давыдова “Девкина заводь”, молодые работницы плакали.
Всю жизнь Сергей писал одновременно со стихами лирическими и стихи философского склада, и шутливые, пародийные, особенно любил “тоники”. В свои последние полтора десятка лет, тяжело болея и не имея возможности даже прогуляться по родному городу, да что там “прогуляться”, из дома выйти (оказалось, что жить в квартире без лифта, хоть и в центре Питера, для него наказание), он общался с друзьями в основном по телефону. Позвонит и, преодолевая затрудненность речи, читает очередной “тоник”. Приходилось просить его повторить слово или строку.
То не ворон мечтает о сыре,
То не в роще умолк соловей,
То все больше эротики в мире
И все меньше и меньше детей.
Привожу самое “безобидное”, любил он и “соленое” словцо, но всегда оправданное всем текстом. На смену озорным, веселым “тоникам” приходили грустные.
Я близко видел Сережу в последний раз у него дома, в семидесятый день рождения. Передвигался он с трудом, но сидел с друзьями, со своей дорогой Зоей, покорив сердце которой написал, что “взят Смоленск” (Зоя Давыдова, многолетний редактор ленинградского радио, родом из Смоленска). И на своем юбилее Давыдов шутил, хотя тревожное чувство не покидало гостей: восхищались мужеством и жалели своего товарища. Даже весьма сдержанный в проявлении чувств Михаил Чулаки, с которым мы вместе пришли, начал говорить мне о том, как бы поддержать Давыдовых. Но в главном помочь было невозможно. Болезнь одолевала его.
Свою книжку “Суровый праздник” Сергей подарил мне в Комарове летом 1989-го, он еще выезжал тогда, хотя болезнь уже пришла. Надписал неуверенной рукой: “Саше — от старого товарища”. Среди многих стихов того сборника одно я отметил особо. Оно навеяно афганской войной, а я читал его, когда наши солдаты только-только оттуда ушли. Была надежда, что эти стихи стали “историей”. К сожалению, простившись с минувшим веком, краешек которого Давыдов застал, мы читаем без него давние стихи, словно бы написанные сегодня.
Возвращается в дом юнец,
в цинке сам и во лбу свинец.
Мир готов расползтись по швам,
ветер атомный метит сны.
Все труднее дается нам
капля синяя тишины.
Нас топили, давили, жгли,
рвали бомбами, чтоб верней.
Мы собою платить могли —
сыновьями платить страшней.
Над погостами дождь и снег.
Как спасти двадцать первый век…
Вспоминаю Сергея Давыдова, которого так не хватает и “Неве”, куда я принес эту заметку, и нам, его старым товарищам, с благодарным чувством. Он остается с теми, кто хотел спасти этот новый век, нами еще не понятый.