Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2003
В Центральном музее Вооруженных Сил России в Москве, в зале № 2, в качестве экспоната особой подачи, в стеклянном шкафу выставлено Знамя лейб-гвардии Финляндского полка. С древнейших времен знаменам в армиях придавали сакральное значение как символам воплощения высших идей, как материализованной государственно-национальной идее. Символика знамен российской царской армии состояла в триединстве — Государя, Веры и Отечества — и служила напоминанием воину о том, кого и что он обязан защищать ценою своей жизни. Поэтому на знамени могли быть только те изображения, высокий смысл которых был бы понятен каждому воину от новобранца до фельдмаршала. В силу вышесказанного знамя всегда являлось предметом повышенного внимания к его сохранности и целостности.
Знаменам царской армии времен Первой мировой войны, особенно ее гвардейских полков, в смысле их сохранности сильно не повезло. В 1917 году по указанию Керенского, бывшего некоторое время военным министром, знамена отправлялись в Петроград на переделку. Но отсюда из-за германской угрозы Петрограду все знамена из всех хранилищ были эвакуированы в безопасное место в городской собор Ярославля. Когда летом 1918 года там произошел известный мятеж эсеров, то при подавлении мятежа собор сгорел, и с ним сгорели знамена. Часть знамен, оказавшихся в частях белой армии, перекочевала с нею в Югославию, где после ее расформирования знамена хранились в местных православных церквах. Во время Второй мировой войны в период оккупации Югославии фашистской Германией эти знамена стали ее трофеями и были вывезены в Германию. После окончания войны лишь незначительная часть знамен вернулась разными путями на Родину, остальные осели за границей в музеях и частных коллекциях.
Поэтому хранящиеся в музеях России знамена гвардейских полков — уникальны. К таковым относится и Знамя лейб-гвардии Финляндского полка. Особый интерес к нему с моей стороны обусловлен тем, что оно было передано музею в 1949 году из Франции находившимся там в эмиграции моим родственником (братом моего отца) В. В. Ушаковым, хранившим знамя у себя с 1921 года. Об этой запутанной и даже в чем-то драматичной истории я и пытаюсь рассказать.
* * *
Императорская гвардия, созданная Петром I из его потешных полков, прирастала новыми частями в царствование каждого очередного монарха. Лейб-гвардии Финляндский полк был сформирован в царствование Александра I. Когда угроза России со стороны империи Наполеона стала очевидной и по всей стране началось формирование батальонов земского ополчения, в 1806 году был сформирован батальон из удельных крестьян окрестностей столицы, шефство над которым осуществляли высочайшие особы (сам Александр I, императрица Мария Федоровна и великие князья). В октябре 1811 года батальон развертывается в лейб-гвардии Финляндский полк. Точная причина возникновения названия “Финляндский” официального объяснения не имеет. Это могло быть из-за значительного количества в полку солдат финской национальности (первое время, кроме православного священника, в полку служил и лютеранский пастор), но могло быть и приурочено к происшедшему в 1809 году присоединению Финляндии к России.
Молодой гвардейский полк свое боевое крещение получил в крупнейшем сражении Отечественной войны 1812—1814 годов — Бородинском, в котором выказал свои отличные качества. Находясь в сражении на протяжении 14 часов, полк удержал место за собою и был отмечен в рапорте фельдмаршала Кутузова императору как вышедший со славою из Бородинского боя. За успешные действия в кампании 1812 года лейб-гвардии Финляндскому полку высочайшим приказом от 13 апреля 1813 года были пожалованы гвардейские Георгиевские знамена. Их было три, так как тогда знамя полагалось каждому батальону. На всех этих знаменах высочайшим повелением была помещена надпись: “За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России в 1812 году”. Эти боевые знамена, как и все остальные знамена частей российской армии того времени, своим внешним видом соответствовали принятому в большинстве армий Европы стандарту: в центре замени государственный герб или монарший вензель и от него во все стороны расходящиеся крестообразно разноцветные широкие лучи.
Но знамя лейб-гвардии Финляндского полка в экспозиции Центрального музея Вооруженных Сил имеет совершенно другой внешний вид. Дело в том, что с началом царствования Александра III в стране возобладали славянофильские настроения, ориентированные на далекое героическое прошлое. На замену существующим знаменам европейского образца в 1883 году был принят абсолютно новый единый образец знамени, долженствовавший быть национальным и напоминать древние русские стяги, наподобие церковных хоругвей. Замена производилась неспешно; в первую очередь заменялась знамена старейших гвардейских полков, которые уже достаточно поизносились. Теперь каждому полку полагалось уже только одно знамя. Старые знамена оставались на хранении в полковых церквах.
До лейб-гвардии Финляндского полка очередь дошла только в 1906 году, когда полк отмечал свое 100-летие. Это произошло в торжественной обстановке 12 декабря, в день ежегодно отмечаемого полкового праздника, приуроченного ко дню рождения императора Александра I, бывшего первым шефом полка. Врученное знамя представляет собою темно-зеленое полотнище с алой каймой с трех сторон и золотым шитьем. Общий размер полотнища — 120,0╢119,9 см. На лицевой стороне его выткана икона Спаса нерукотворного, фон иконы золотой, плат белый. Над иконой Спаса вдоль верхнего края крупными буквами славянской вязью помещен, выражаясь современным языком, логотип: “СЪ НАМИ БОГЪ”. Под иконой на отрезке георгиевской ленты располагается надпись: “За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России 1812 года”. На обратной стороне знамени в центре вензель императора Николая II и даты: “1806—1906”.
Всем гвардейским полкам полагались шефы из членов императорской фамилии. Шефом лейб-гвардии Финляндского полка 30 июля 1904 года был назначен наследник, цесаревич Алексей, родившийся за год до этого, что было отмечено в полку целым рядом торжеств. Одно из них отображено в картине художника Б. М. Кустодиева: “Высочайший парад л.-гв. Финляндскому полку 12 декабря 1905 г. в Царском Селе”. Картина была показана на состоявшейся в конце 2000 года в Государственном Эрмитаже выставке — “300 лет русской императорской гвардии”. На картине изображена свита Николая II с ним самим во главе и трехлетним цесаревичем на руках. Облик персонажей картины лишен обычной в таких случаях парадности и прикрас: у царя вид придурковатый, а среди свиты есть просто гнусные физиономии. Но самое невероятное в том, что репродукция этой одиозной картины помещена в роскошно изданной к 100-летнему юбилею четырехтомной истории л.-гв. Финляндского полка. Рискну предположить, что в ходе происшедшей в стране буржуазной революции 1905—1907 годов нелюбовь к царю и его окружению со стороны современников была настолько велика, что проникла в элитарную гвардейскую среду. А ведь офицерский состав полка комплектовался из юнкеров привилегированных Павловского и Константиновского училищ, в которых строго соблюдалась однородность дворянского состава. История полка так излагает кредо этого сообщества: “Лейб-гвардии Финляндский полк проявлял своей верной службой беспредельную преданность Престолу и неиссякаемую любовь к Отечеству. Эти чувства, доведенные до культа, давали членам полка возможность оказывать примеры… храбрости, переходившие в геройство… Они могут с чистой совестью оглянуться на свое прошлое и дать пример тому, как надо служить верою и правдою Царям и Отечеству”.
Как же служила гвардия под сенью новых знамен Царю и Отечеству в начале XX века, вплоть до своего расформирования после Октябрьской революции? Гвардия не приняла участия в русско-японской войне 1904—1905 годов и, избежав национального позора, вместо этого приобрела славу народной душительницы. В этой роли она понадобилась правительству в столицах. И если пальму первенства в этом держал лейб-гвардии Семеновский полк, расстреливая в 1905 году московское декабрьское народное восстание, то финляндцы подавляли в 1906 году матросский мятеж в Кронштадте. А еще через несколько лет грянула Первая мировая война. К 1914 году императорская гвардия насчитывала 65 тысяч штыков и сабель, которые были перемолоты в боях в первый же год войны. Большие потери нес офицерский состав, в особенности от снайперского огня немцев. По причине бездарности царских генералов гвардия была низведена до уровня линейных стрелковых частей и вела те же окопные бои, что и остальная армия.
* * *
Теперь о человеке, с которым связана дальнейшая история Знамени лейб-гвардии Финляндского полка, о Владимире Владимировиче Ушакове, хранителе Знамени с 1921 года. В. В. Ушаков родился 8 апреля 1860 года в Санкт-Петербурге. Вскоре после рождения первенца родители его переехали в Новоладожский уезд Петербургской губернии, где отец поступил на службу по лесному ведомству. Здесь, в деревне Колгалема, родилось у них еще четверо сыновей и младшая дочь, все погодки. Чтобы дать детям образование, глава семейства поступил на государственную службу в Олонецкое губернское присутствие, и семья переехала в Петрозаводск. Быт в семье был прост; ради лучшего питания детей держали корову, а мальчики летом заготавливали сено. Володя учился в Петрозаводской гимназии, которую не закончил, так как был исключен из последнего 8-го класса без права поступления в гимназии на территории Российской империи. Время его учебы в старших классах гимназии совпало с событиями революции 1905—1907 годов, что, видимо, отразилось на его мировоззрении, так как, по воспоминаниям родных, в семье его считали “красным”. Исключение из гимназии было связано с каким-то антиправительственным выступлением. Для завершения образования отец был вынужден отправить Володю на год в Германию, откуда он вернулся с аттестатом о получении среднего образования. Затем он поступил в Петербургский университет, но позднее по неизвестной причине перевелся в Харьковский университет на юридический факультет, который также не закончил. Проучившись 8 семестров, он бросает учебу и 28 июня 1914 года поступает на военную службу вольноопределяющимся I разряда в 168-й Миргородский пехотный полк. Только что в мае женившись на дочери почтово-телеграфного служащего Александре Марковне Чувардиной и более чем за месяц до объявления Германией войны России (1 августа), он по неясным обстоятельствам круто меняет свой жизненный путь.
Об этом пути осталось мало свидетельств. С 1916 года он ни разу не был дома, а после гражданской войны, в которой участвовал на стороне белой армии, оказался в эмиграции во Франции, откуда вел нерегулярную переписку в 20—30-х годах, которая не сохранилась, стала опасной и прекратилась. Возобновилась она в период хрущевской “оттепели”, по инициативе Владимира Владимировича, разыскавшего адреса жен своих умерших уже к тому времени братьев. Таким образом завязалась его переписка с моей матерью, О. К. Ушаковой, с декабря 1961 года вплоть до его кончины в конце 1966 года. Основные сведения раннего периода его жизни почерпнуты мною из “Послужного списка гвардейского батальона подполковника Владимира Владимировича Ушакова”, составленного 9 октября 1921 года и хранившегося после смерти В. В. у его племянницы, а моей двоюродной сестры гражданки Франции — Елизаветы Викторовны Рено, выславшей мне ксерокопию списка.
С Миргородским пехотным полком уже с 4 августа 1914 года В. В. принял участие в начавшейся войне России с Германией. Полк в составе 9-го армейского корпуса принимал участие в боях под Краковом, где В. В. получил 18 сентября (здесь и далее все даты из Послужного списка даны по старому стилю) первое ранение: ружейною пулею в правую ступню и осколком снаряда в правое колено — и остался в строю. За проявленное мужество 6 января 1915 года удостоен первой солдатской награды — Георгиевской медали 4-й степени, а 19 января 1915 года был произведен в младшие унтер-офицеры.
В русской армии к началу 1915 года стал остро ощущаться недостаток офицерских кадров, и В. В. в мае 1915 года был командирован и зачислен в юнкера ускоренного четырехмесячного обучения в Павловское военное училище в Петрограде, где, будучи еще юнкером, был произведен в фельдфебели, а 1 сентября 1915 года высочайшим приказом В. В. был произведен в прапорщики и назначен в запасный батальон лейб-гвардии Финляндского полка младшим офицером учебной команды. При назначении в гвардию, в которую сам он, видимо, и не стремился, сыграли роль дворянское происхождение и деловые качества.
С 3 декабря 1915 года он уже в действующей армии, в составе лейб-гвардии Финляндского полка участвует во всех его походах и делах вплоть до демобилизации старой царской армии, а, точнее, ее развала в начале 1918 года. В полку он служил на разных должностях: начав младшим офицером учебной команды, был затем начальником команды конной разведки, в апреле 1916 года на специальных курсах при штабе 2-й гв. пехотной дивизии обучался саперному делу, 17 июня 1916 года произведен в подпоручики, а с 20 июня и до ранения в июле исполнял должность начальника саперной команды. 28 июля в бою у деревни Кухары Волынской губернии был контужен артиллерийским снарядом и остался в строю, а 30 июля в бою у кухарского леса получил пулевое сквозное ранение правого бедра и эвакуирован, как тогда говорили, “в глубь Империи для лечения ран”. По окончании лечения получил двухнедельный отпуск, который провел дома в Петрозаводске, а на обратном пути в Петрограде навестил брата Михаила, находившегося в запасном батальоне на Охте. Это была его последняя встреча с родными. О дальнейшей службе В. В. в полку известно из Послужного списка следующее: приказами по Особой армии в октябре 1916 года он награжден орденами “св. Анны 4 ст.” с надписью “за храбрость” и “св. Станислава 3 ст. с отличием и бантом”, в феврале 1917 года — орденом “св. Анны 3 ст. с мечами и бантом”. 5 апреля 1917 года был произведен в поручики и назначен командиром 11-й роты, а 1 августа приказом Временного правительства по армии и флоту произведен в штабс-капитаны и с 28 августа вступил в командование 3-м батальоном полка. Высокий авторитет В. В. среди соратников подтверждает избрание его в августе 1917 года председателем полкового суда. Приказами войскам II армии от 31 августа и от 23 сентября 1917 года был награжден орденами “св. Станислава 2 ст. с мечами” и “св. Анны 2 ст. с мечами”. Этими сведениями заканчивается период его службы в старой армии (последняя запись в списке от 09.11.17).
Можно только предположить, что в период развала старой царской армии и ее стихийной демобилизации костяк л.-гв. Финляндского полка сохранился. Его офицеры скрыли Знамя полка, когда был издан приказ Временного правительства о замене знамен, и сохранили его до перехода в Добровольческую армию. “Послужной список” продолжается с 15 июня 1918 года, когда В. В. прибыл в Добровольческую армию и был зачислен в 1-й офицерский генерала Маркова полк. В течение июля—августа следуют перемещения в 3-й Донской стрелковый полк, затем в 4-й Донской стрелковый полк на должность командира роты. 28 августа 1918 года В. В. был избран членом распорядительного комитета Офицерского собрания полка. Видимо, в этот полк влился костяк бывшего Финляндского полка, так как приказом донского атамана по русским войскам на территории Всевеликого войска Донского от 12 декабря 1918 года 4-й Донской стрелковый полк был переименован в лейб-гвардии Финляндский полк (в день полковой годовщины), а 25 декабря 1918 года В. В. был произведен в капитаны. В июле 1919 года он избирается членом полкового суда чести. 6 октября 1919 года В. В. назначен командиром 1-го батальона полка.
Этот период его службы был насыщен боями с Красной армией, и уже 25 июля 1918 года в бою у станицы Кагальницкой он был ранен пулею в область паха и опять остался в строю. За отличия в боях приказом донского атамана от 25 сентября 1919 года В. В. был награжден орденом “св. Владимра 4 ст. с мечами и бантом”. Видимо, за те бои, которые в этот период Добровольческая армия, стремясь захватить Москву, успешно вела, овладев городами Курск и Орел. Но уже в середине октября наступление деникинских войск захлебнулось, наступил перелом, и Красная армия, нанося противнику большие потери, рассекла Добровольческую армию на две части, которые отходили — одна в Крым, а другая на Ростов. В этих боях Добровольческая армия понесла большой урон и была сведена в корпус. Потрепанная и разлагающаяся белая армия отходила, ведя упорные бои на промежуточных рубежах. Л.-гв. Финляндский полк в результате понесенных потерь был сведен в л.-гв. Финляндский батальон, и командиром его был назначен В. В. Ушаков. Уже в этом качестве на пути к Ростову в бою у станции Ольгинской 4 февраля 1920 года он получил обморожение ступней ног и вынужден был находиться на излечении до 24 февраля. За этим последовали паническая эвакуация из Новороссийска и прибытие в Крым 18 марта 1920 года.
В ходе проведенной в составе врангельской армии реорганизации, из остатков гвардейских полков в Крыму был образован сводный гвардейский полк в составе которого 23 августа 1920 года В. В. назначается “командующим л.-гв. Финляндской (8-й) роты”. (Так в “Послужном списке”.) Таким образом, возрожденный в декабре 1918 года знаменитый гвардейский Финляндский полк к августу 1920 года сократился до размеров роты, но несущей в себе все атрибуты бывшего полка, в том числе и его знамя. В Крыму сводный гвардейский полк принимает участие в боях, и в одном из них у города Алешки 16 сентября “командующий” 8-роты В. В. Ушаков, получив 5-е ранение осколком ручной гранаты в левое предплечье с раздроблением лучевой кости, был эвакуирован в тыл для лечения, длившегося до 28 октября, когда он вернулся в полк. А уже 1 ноября 1920 года он был эвакуирован из Крыма на ледоколе “Илья Муромец” в Турцию на Галлиполийский полуостров, где разместились остатки врангелевских войск.
Остатки финляндцев после бегства из Крыма сократились до взвода, но он продолжает именоваться “взвод л.-гв. Финляндского полка” или 4-м взводом 2-й роты гвардейского батальона, а командиром взвода 12 сентября 1921 года назначается подполковник В. В. Ушаков, произведенный в это звание еще в марте 1921 года. Последняя запись в Послужном списке гласит: “Эвакуирован на плавучий госпиталь └Румянцев” для лечения открывшихся ран 23 ноября 1921 года. Прибыл по выздоровлению 7 декабря 1921 года”. К началу 1922 года Русская белая армия перестала существовать, а ее остатки из Галлиполийского лагеря разбрелись по всему свету. Сокращавшиеся, как шагреневая кожа, остатки лейб-гвардии Финляндского полка также перестали существовать, но осталось Знамя полка в руках его последнего фактического командира — подполковника русской армии В. В. Ушакова.
Чем закончилась великая драма “белого юга” для одного из ее участников, человека неординарного, честно сражавшегося на германской войне за Родину, а не гражданской за (не казавшуюся ему сомнительной) идею? Участвуя фактически непрерывно в течение более чем шести лет в двух войнах, он получил пять серьезных ранений (из них в трех случаях оставаясь в строю) и одно обморожение. Его ратный труд был отмечен семью наградами. Эти ранения и награды, а также его служебное продвижение от рядового до подполковника и неоднократное избрание на общественные должности говорят о его храбрости и отваге, о высоких командирских качествах, безусловном авторитете и доверии, оказываемом ему как начальством, так и подчиненными. Что должен был чувствовать этот человек, оказавшись у разбитого корыта, в положении полуинвалида после лечения открывшихся ран? Никаких свидетельств от этого периода не осталось.
Но очевидно, что такой человек не мог пропасть. Через какое-то время В. В. оказался во Франции и оттуда установил связь с родными в России. Когда это произошло, я не знаю, но известно, что в 1925 году его жена Александра Марковна Ушакова (Шура), до этого проживавшая с родителями В. В., выехала к нему во Францию. В это время и завязалась несохранившаяся переписка с родными, длившаяся до начала 30-х годов. Жизнь В. В. во Франции была трудной из-за хронической безработицы. Работать приходилось чернорабочим на металлургических заводах, позднее сборщиком на заводах Рено. Он очень тепло отзывался о французских товарищах-рабочих, которые всячески его поддерживали в трудные моменты. В эмиграции во Франции находилась и сестра В. В. — Елизавета Владимировна, вышедшая замуж за эмигранта В. Н. Перебаскина, геологоразведчика, открывшего на юге Франции газовые месторождения и сделавшего на этом карьеру. Семья Перебаскиных активно участвовала в эмигрантских организациях. На этой почве между братом и сестрой возникали разногласия.
Не принимая участия в эмигрантских организациях, В. В. не стал получать нансеновского паспорта и не стремился приобрести французского гражданства. Скорейшее возвращение на родину было его мечтою. Но он отлично понимал, что без крайне необходимой для родины профессии он и там, как и здесь, окажется никому не нужен. Поэтому еще в 1929 году он стал в Париже заочно учиться, готовясь на диплом инженера-электрика, и не просто электрика, а специалиста в области только что зарождавшегося телевидения. В 1932 году он получил диплом и пытался найти соответствующее диплому место, но разразившийся экономический кризис и безработица тех лет не позволили ему занять подобающее место, и он устроился оператором на центральной станции телепередач в Париже и проработал там почти до начала Второй мировой войны.
Вот что он сам пишет в одном из писем о начальном периоде войны: “Перед самой войной центральная станция, где я работал, была продана. Новый директор предложил мне остаться работать на более выгодных условиях и в качестве └шефа”, то есть начальника станции. Но вскоре вспыхнула война, и все пошло к черту… Париж был занят немцами 14 июня 1940 года, а накануне, 13-го, сев на велосипед, я уехал в Сент-Годенс, куда еще раньше уехала Шура и где жила моя сестра Лиля”. Знамя он предусмотрительно отправил с женой, так как на велосипеде он мог увезти не более двух пар белья. Попасть в лапы немцам для В. В. как иностранца, не имевшего никаких документов, значило быть отправленным в Германию в концлагерь. Проехав 800 км от Парижа, он оказался в неоккупированной зоне, но и здесь, не имея работы, он мог подвергнуться участи быть отправленным в Германию. Поэтому он был счастлив, удачно устроившись, как он называет в “антрепризу” монтером-электриком. В 1941 году, когда Германия напала на СССР, французские жандармы арестовали В. В. и отправили в свой концлагерь, где он просидел недолго, так как “антреприза” взяла его на поруки. Через год зона Сент-Годенса была оккупирована, и В. В. пришлось перейти на нелегальное положение. Он пишет, что “…в это время к моему маленькому TSF я приделал приспособление, позволившее мне слушать московские радиопередачи. Делалось это, конечно, тайно, так как всякие радиоприемники была запрещены”.
В августе 1944 года немецкий гарнизон Сент-Годенса бежал в Испанию. Из-за разлада с родителями дочь Перебаскиных Елизавета (Ляля) перебралась жить к своему дяде. Ушаковы своих детей не имели и приняли ее как родную дочь. С Лялей, моей кузиной, я последние годы несколько раз встречался, и ее рассказы о дяде существенно дополнили то, что я знал из его писем. По ее рассказам, В. В. под впечатлением успехов Красной армии стал почти боготворить Сталина и мечтал побыстрее вырваться на Родину и увлек этими мечтами и ее.
С уходом немцев на юге Франции появились бежавшие или освобожденные из плена советские военнослужащие, в подавляющем большинстве не знавшие французского. Для установления контактов с ними местная французская власть приглашала В. В. в качестве переводчика. У В. В. завязались знакомства с бывшими военнопленными, и в его доме появился некто военврач капитан Юсупов. Далее цитирую В. В.: “Кончилось это тем, что Лялька в 1945 году вышла замуж за Юсупова и в конце года уехала с ним в Ташкент, откуда он был родом”. В Ташкенте молодоженов встретило отрицательное отношение к ним всех родственников и пристальное внимание компетентных органов. В результате они были высланы за 101-й км, а от Ляли настойчиво требовали принятия советского гражданства. В этих условиях муж настоял, чтобы Ляля, у которой только что родилась девочка (30.10.46), немедленно вернулась с нею во Францию. Далее цитирую В. В.: “В 46 году, решив, что делать мне за границей нечего, подал просьбу советскому консулу в Париже о присвоении мне прав советского гражданина и о разрешении вернуться на Родину. Моя просьба была удовлетворена, я получил советский паспорт и был записан в одну из групп уезжавших в СССР. Так как транспорт после войны был повсюду в полном расстройстве, меня предупредили, что моя отправка не может состояться раньше середины 47 года. А в январе того же года произошел… непредвиденный случай. Лялька вернулась обратно во Францию с двухмесячной дочкой на руках. Причем родилась она преждевременно в 7 месяцев. Достаточно сказать, что двухмесячный ребенок весил 1500 грамм, чтобы понять, в каком он был виде. Сама Лялька тоже была более похожа на скелет, чем на молодую женщину 23 лет. Таким образом, все мои надежды и чаяния снова полетели к черту. Вместо того чтобы готовиться к отъезду, надо было их лечить и ухаживать за обеими”.
Пришлось отъезд отложить, а через некоторое время и совсем от него отказаться. Ляля быстро поправилась и уехала в Париж продолжать учебу, а ее дочь пришлось еще долго лечить, а потом заняться ее воспитанием, потому что Ляля вышла замуж опять за военного врача, теперь уже француза, и сосредоточилась на воспитании своих двух детей от нового брака. В. В. после войны так и остался в Сент-Годенсе, работая механиком на компрессорной станции. Арендовал на окраине города маленький домик с приусадебным участком, на котором с женою выращивал овощи, фрукты и виноград. Тоска по родине его не покидала. Он жаждал быть ей полезен, хотя бы и здесь, во Франции. Он стал активным членом организованного французскими коммунистами общества “Франция — СССР”. Через советское консульство выписывал советские журналы: “Новый мир” и ленинградскую “Неву”. Выступал с беседами о жизни в Советском Союзе перед местными членами общества. А в редкие наезды в Париж В. В. заходил в советское консульство, где, по его словам, “…мне всегда дают ворох московских газет, пусть и старых, но из них я узнаю то, что ни в одной французской газете не найдешь”.
Кроме выписываемых журналов, В. В. покупал книги советских писателей в парижском Доме книги. В одном из писем он перечисляет некоторых авторов одной из покупок, составивших около 20 томов. Это были: “Кутузов” Раковского, “Днепр широкий” Ю. Смолича, “Дорога журавлей” Лидиной и др. Во время моего первого приезда во Францию в 1987 году я познакомился с библиотекой дяди. Там были полное собрание сочинений Пушкина, восьмитомный Шолохов и пять томов Эренбурга. Остальное не представляло ничего значительного.
Что творится на родине и что его могло ожидать при возвращении, В. В. представлял себе, видимо, плохо. О судьбе своих родных в СССР он делал запросы, но ему отвечали, что никого в живых не осталось. Даже когда он установил связь в хрущевское время, родные скрывали от него всю правду. Моя мать не писала, что ее муж, а его брат был репрессирован и умер в лагере, а поддерживала версию, что он умер во время блокады. (Хотя он к тому времени был уже посмертно реабилитирован.)
В 1949 году В. В. окончательно понял, что на Родину ему вернуться вряд ли удастся. Поэтому он решил вернуть туда хотя бы знамя через советское посольство, что и было сделано. Ляля мне рассказывала, что эмигрантские круги очень негативно восприняли этот дядин шаг. По ее словам, “на него тут всех собак вешали и грозились, что все равно знамя выкрадут”. Она же поведала мне, что советский консул, видимо, желая дядю утешить, сказал ему: “Тем, что вы здесь делаете, вы приносите Родине больше пользы, чем могли бы сделать, вернувшись туда”. (Возможно, он этим желал оградить В. В. от рискованного шага, зная чем ему грозит возвращение?) И еще Ляля мне сообщила, что дядя мечтал о том, чтобы поместить знамя в одном из российских музеев, и не только в качестве простого экспоната, но чтоб оно своим возвращением на Родину олицетворяло прекращение затянувшейся вражды между белыми и красными, став символом примирения. Как он считал, победоносное окончание войны союзников против фашизма, благоприятствовало осуществлению его мечты. Как истинный патриот России он хотел видеть ее не раздираемой непримиримой враждой, а цветущей и миролюбивой в братстве всех населяющих ее народов.
Работал Владимир Владимирович до 70 лет. С 1 января 1960 года вышел на пенсию размером в 300 франков. (За квартиру приходилось платить в месяц 80 франков.) Чтобы приработать на жизнь, давал уроки русского языка. От постоянного курения развился рак гортани, от которого он и умер в возрасте 76 лет. Похоронен на городском кладбище в Сент-Годенсе.
* * *
Не сразу появилось Знамя лейб-гвардии Финляндского полка на своем почетном месте в зале № 2 Центрального музея Вооруженных Сил. Возвращенное в 1949 году на Родину, оно оказалось здесь нежеланным и ненужным. Это, очевидно, понял Владимир Владимирович, прочтя “благодарственное” письмо директора ЦМКА, которое я здесь привожу с факсимильной точностью:
Гражданину В. Ушакову
Благодарю Вас за переданное в наш Музей знамя бывшего лейб-гвардии
финляндского полка русской армии.
22 декабря 1949 г. ДИРЕКТОР ЦЕНТРАЛЬНОГО МУЗЕЯ
КРАСНОЙ АРМИИ
(ВОСТОКОВ)
Во всяком случае, в последующие годы В. В. уже не проявлял желания вернуться на родину. В своей переписке с моей матерью, дальнейшей судьбой знамени не интересовался и ни разу о нем не упомянул. А вспомнила о знамени Е. В. Рено, то есть Ляля, которая, поверив в нашу “перестройку”, по своей инициативе восстановила переписку, теперь уже со мною, и очень просила выяснить его дальнейшую судьбу, которая ее беспокоила. О существовании письма директора ЦМКА она тогда еще не знала. Я начал поиск знамени путем переписки, длившейся около двух лет. Первым делом написал в Государственный Исторический музей, откуда мне сообщили, что сведениями о местонахождении знамени не располагают, и рекомендовали обратиться в Историко-дипломатическое управление МИД СССР. На мой запрос ответ оттуда подтвердил факт передачи искомого знамени в Центральный музей Красной Армии. Этот музей, который теперь именовался уже Центральным музеем Вооруженных Сил СССР, ответил письмом от 27. 01. 87, подписанным начальником отдела фондов музея капитаном I ранга Шевченко, сообщившим, что “Знамени бывшего лейб-гвардии финляндского полка русской армии у нас на хранении нет”. Буквально на следующий день, то есть 28 января, главный хранитель знаменного фонда музея В. П. Головешкин (исполнитель первого письма) посылает мне неофициальное письмо о том, что, несмотря на официальный ответ, его не покидает чувство беспокойства и он намерен продолжить работу по поиску следов знамени.
В том же году Ляля отыскала в бумагах дяди приводившееся выше письмо директора музея Востокова, ксерокопию которого я увез с собою после посещения Франции осенью 1987 года. Проезжая на обратном пути через Москву, я позвонил Головешкину и сообщил об имеющемся у меня письме. Он попросил перезвонить ему через пару часов и во время повторного звонка сказал, что в какой-то особой книге обнаружил акт от 10.11.49, в котором сообщалось о поступлении знамени в удовлетворительной сохранности, назвал его инвентарный номер и попросил, чтобы я, если буду настаивать на предоставлении мне возможности убедиться в наличии знамени, то не ссылался бы на него как сообщившего мне инвентарный номер знамени.
Только в 2000 году я нашел время специально поехать в Москву с целью окончательно убедиться в том, что знамя находится в ЦМВС. На этот раз я был принят главным хранителем знаменного фонда О. М. Лебединской и приятно удивлен, обнаружив знамя в центре экспозиции одного из залов музея.
Столица государства, имеющего тысячелетнюю историю, обязана была иметь музей истории своих Вооруженных Сил за все время их существования, а история красной армии на этом многовековом пути была лишь его не самой продолжительной частью, хотя и значительной и яркой. Жестоко проводимая большевиками преступная политика предания забвению нашего прошлого обернулась колоссальными и невосполнимыми утратами массы исторических ценностей и провалами в исторической памяти народов России. Теперь нам приходится по крупицам собирать осколки прошлого, чтобы хоть частично восстановить память об утраченном. Но и в самые глухие советские времена лучшая часть музейных работников, понимая значение для истории всех предметов, невзирая на их идеологическое несоответствие данному моменту, стремясь их сохранить, шли на ухищрения и скрывали их.
Но времена изменились, и невозможное стало возможным.
В этом очерке я стремился максимально показать весь фактический материал, который мне удалось собрать. При этом старался по возможности избегать комментирования, так как факты говорят сами за себя, и я не хочу читателю навязывать своего мнения. Надеюсь, что этот читатель, опираясь на факты, сам постарается разобраться в драматических противоречиях той эпохи и в том, кто чего стоил, а собравшись с мыслями, задумается над тем: “Кто я и откуда?”