Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2003
“Каста понимающих”
Термины “интеллигенция”, “интеллигентность” не ведают устоявшегося, однозначного толкования. Чаще всего под ними подразумевают образованную прослойку общества, профессионально занимающуюся умственным трудом. Правда, покойный академик Дмитрий Лихачев полагал, что этих данных еще недостаточно, чтобы претендовать на звание интеллигента. По его убеждению, интеллигент должен обладать еще чистой совестью, запасом нравственности, активным сопротивлением силам общественного зла.
Для интеллигентов без заряда нравственности Александр Солженицын придумал термин “образованщина”. Покойный поэт Иосиф Бродский придерживался еще более пессимистического мнения: “Не считаю себя русским интеллигентом. Это понятие, которое возникло в XIX веке и умерло в начале XX. После 1917 года нельзя всерьез говорить о русских интеллигентах (Бродский неожиданно парадоксально оказался в одном стане с Лениным. Для интеллигенции вождь обычно применял эпитет “гнилая” и даже “говно”).
Впрочем, перефразируя поэта, оставим этот “спор титанов меж собою. Займемся генезисом самого слова “интеллигенция”. Его придумал русский писатель П. Д. Боборыкин в 60-х годах ХIХ века. Этот писатель, или, точнее, бытописатель, не Бог весть какого таланта (“Что вы нам нынче еще набоборыкали?” — встречал его редактор “Отечественных записок” Салтыков-Щедрин). Боборыкин гордился изобретенным словом, о чем поведал в своих “Воспоминаниях” (т. I. М., 1965, c. 241).
Н. К. Михайловский, известный публицист, критик, социолог, скептически относившийся к творениям Боборыкина, писал в начале 1880 годов: “Не Бог знает, конечно, какая находка это слово, но любопытно, что нигде в Европе оно не употребляется в смысле определения особой общественной силы”.
Михайловский был прав: в Европе термин “intellitgentia” употреблялся в смысле интеллекта вообще, познавательной способности человеческого разума. Только в России этот термин стал обозначать специфическую социальную группу. Так, уже в 1869 году Л. Н. Толстой в романе “Война и мир” (ч. 1, гл. II) сообщал читателю: “Он (Пьер) знал, что тут (в салоне Анны Павловны) собрана вся интеллигенция Петербурга”.
Впрочем, вряд ли изобретение Боборыкина вошло бы в общеевропейское употребление, если бы оно возникло на пустом месте, так сказать, из “небытия”. В латинском языке есть слово “intellegentia” — понимание, рассудок, знание, идея. С новым “русским” значением это слово укоренилось в западноевропейских языках, английское “intelligentsia”, “intelligentzia”, итальянское “intellighenzia”, немецкое “inteeligenz”.
Между прочим, наименование разведывательных и контрразведывательных служб Великобритании “Интеллидженс сервис” (intelligence service) соотносится не с русским словом “интеллигенция”, а с английским “intelligence” — рассудок, смышленость, сообразительность…
Век кибернетики
В 1948 году американский ученый Норберт Винер, сын профессора русского языка, опубликовал книгу “Кибернетика, или Управление и связь в живом организме и машине”. В предисловии автор посчитал нужным объяснить, почему новорожденную науку он предложил окрестить кибернетикой: “Мы решили назвать область науки, касающуюся управления и связи в машинах и живых существах, словом └кибернетика”, которое образовали от греческого └кибернэтэ”, что значит └кормчий””.
В 1960 году, незадолго до смерти, Норберт Винер, кстати, обладавший компьютерной памятью (он владел тринадцатью языками), посетил Москву. Здесь, в стране, незадолго перед тем объявившей кибернетику лженаукой, состоялся Первый международный конгресс по автоматике и кибернетике. В своем докладе Винер сказал: “Мы, по примеру других ученых, были вынуждены придумать неогреческое слово для названия нашей науки”.
Но был ли Винер первым, кто сконструировал новое слово? На этот вопрос напрашивается отрицательный ответ. Лет за восемьдесят до него знаменитый английский физик Джеймс Клерк Максвелл назвал кибернетикой “изучение механизмов с обратной связью”. Стало быть, ему должно присудить приоритет! Опять-таки, не будем торопиться. Не менее знаменитый французский физик Андре Мари Ампе, иностранный член Петербургской академии наук, в “Очерках по философии наук” (1834) назвал “кибернетикой” науку о государственном управлении. И все-таки, строго говоря, ни одному из этих великих ученых не принадлежит приоритет в изобретении едва ли не самого основополагающего термина XX века.
Еще древнегреческий философ-идеалист Платон, ученик Сократа, почти два с половиной тысячелетия назад в своих “Диалогах” именовал “кибернетикой” искусство и кораблевождения, и управления людьми. Впрочем, слово “кибернао”, обозначающее “управление кораблем”, а затем и просто “управляю”, было в ходу и до Платона.
Вот какую марафонскую дистанцию, измеряемую тысячелетиями, одолело древнегреческое слово “кибернэтэс”.
Утки нелетающие и неплавающие
В каждой утке есть доля правды.
Из коллекции опечаток
Мы зачастую употребляем в речи крылатые слова, пословицы, поговорки, афоризмы, не задумываясь ни над их смыслом, ни тем более над их происхождением. И нередко попадаем впросак. (Кстати, это слово тоже имеет экстравагантную историю, но о ней речь в дальнейшем.)
Этимология требует исключительной, энциклопедической эрудиции в самых неожиданных областях знаний, не в последнюю очередь лингвистики, языкознания, этнографии, истории, а также множества других — перечислить все немыслимо.
В журналистике весьма часто приходится встречаться со словосочетанием “газетная утка”. А если задуматься — при чем здесь это водоплавающее существо? В разного рода толковых словарях приводится три значения слова “утка”.
1. Водоплавающая птица с широким клювом, короткой шеей и короткими, широко поставленными лапами.
2. Овальный, с удлиненным носом сосуд для мочи, подаваемый лежачим больным (мужчинам).
3. Ложный, сенсационный слух.
Почему больничный сосуд называют “уткой”, догадаться не так уж трудно: стоит вспомнить о его конфигурации. А вот почему уткой именуют ложный слух, не доискаться даже в этимологических словарях. Попробуем заняться соответствующим исследованием.
Оказывается, выражение “газетная утка” возникло впервые в Германии, в конце XVII века. Именно там под газетными статьями, в которых излагались сенсационные, но внушающие сомнения, не вполне достоверные сведения, принято было ставить две буквы: N. T. — начальные буквы латинских слов “нон тестатур”, что в переводе означает “не проверено”. Читается это сокращение, эта аббревиатура — “эн-те”. А по-немецки “энте” (Ente) — утка.
Между прочим, четверть века с лишним назад в американском городе Трентоне учредили некое специальное бюро для фиксации сочинений, подпадающих под рубрику “газетная утка”. Это бюро издавало даже ежемесячник, в котором перепечатывались наиболее сенсационные, экстравагантные журналистские утки…
Апогей скептицизма
Еще с середины ХIХ века термин “нигилизм” входит, так сказать, на законном основании в лексику русского литературного языка. Так, в “Полном словаре иностранных слов, вошедших в состав русского языка” (СПб., 1861) слову “нигилизм” дается такое определение: “Учение скептиков, не допускающее существование чего бы то ни было”. В “Толковом словаре живого великорусского языка” Владимира Даля сказано, что оно обозначает “безобразное и безнравственное ученье, отвергающее все, чего нельзя ощупать”.
Современные толковые словари корректируют это несколько наивное определение: “Полное отрицание всего, полный скептицизм” (С. Ожегов); “Огульное отрицание установившихся общественных норм, ценностей, авторитетов” (“Четырехтомный словарь русского языка” АН СССР).
С историей появления в русском языке слов “нигилизм”, “нигилист” (ссылаясь на Тургенева) знакомит академически солидный, четырехтомный, толковый словарь русского языка под редакцией проф. Д. Н. Ушакова (недавно переиздан репринтным способом). Там сказано: “По поводу слова └нигилист”. Тургенев писал: └Выпущенным мною словом “нигилист” воспользовались тогда многие, которые ждали только случая, предлога, чтобы остановить движение, овладевшее русским обществом. Не в виде укоризны, не с целью оскорбления было употреблено мною это слово, но как точное и уместное выражение проявившегося исторического факта…”” Так сочинителю “Отцов и детей” был беспрекословно отдан приоритет обогащения русского языка сконструированным словом…
На самом деле автору этих строк еще около полувека назад удалось документально установить, что впервые ввел в литературный обиход интересующий нас термин выдающийся русский ученый, критик, издатель Николай Иванович Надеждин. В 1829 году в журнале “Вестник Европы” он опубликовал статью против хулителей классических традиций в науке и искусстве, озаглавив ее “Сонмище нигилистов”. Смысл термина у Надеждина такой же, какой дают современные словари.
Надеждин был ученым-энциклопедистом (в том числе лингвистом), свободно владел основными европейскими языками, всеми славянскими и, само собой разумеется, древнегреческим и латинским (по-латыни была написана его докторская диссертация). Когда ему приходилось давать отповедь — не без сарказма — литературным оппонентам, пренебрегающим классическими традициями, он нередко пользовался латинским “nihil — “ничто”, “ничего”…
Жаль, что советская наука предпочитала пренебрегать выдающимся надеждинским литературно-научным наследием. Не последнюю роль играли тут его политические позиции. Он был ярым противником любых революционных катаклизмов, которые, по его словам, “ничего не дают народам, кроме бедствий, междоусобицы, внутреннего и внешнего расстройства, слез и крови”.
Надеждин был сослан за публикацию в своем журнале чаадаевского “Философического письма”, идеи которого всецело разделял. (“Скоро мы душой и телом будем вовлечены в мировой поток… и, наверное, нам нельзя будет долго оставаться в нашем одиночестве… Наша судьба зависит от судеб европейского общества. Поэтому, чем больше мы будем стараться слиться с ним, лучше это будет для нас”.)
После освобождения из ссылки Надеждин отказался вернуться в Москву. Он предпочел обосноваться в Петербурге. Последние годы, уже тяжело больным, он провел в Свечном переулке. Похоронили его на Смоленском кладбище, под сводами церкви Смоленской Божьей Матери. Увы, в советские годы церковь использовалась для хозяйственных нужд, могилу затоптали, завалили строительным мусором. От нее не осталось и следа. Нет даже мемориальной доски в память выдающегося новатора-ученого, которого Чернышевский называл “гордостью России”.
Заблудившийся трамвай
Трамвай нынче — по крайней мере в Санкт-Петербурге — переживает не лучшие времена. Значительно сократилась протяженность путей, заметно уменьшился подвижной состав вагонов, число маршрутов. Трамвай оттеснили из центра города на окраины, в так называемые “спальные районы”.
Равнодушие администрации подстегнуло народное творчество. Еще несколько лет назад можно было услышать частушку:
“Мерседесам” новорусским
все проспекты стали узки,
и теперь для них давай
убирай родной трамвай!
Но если даже трамвай окончательно исчезнет с наших улиц, его имени обеспечено место в истории города. Откуда взялось это слово? Оно явно английского происхождения: “Tram” — вагон, “Way” — дорога, путь. Впрочем, честь сделать это слово общеупотребительным, принадлежит не англичанам, а французам. Так “tramway” с 1873 года французы стали называть конку, А экплуатировать электрическую конку впервые начали немцы: 16 июня 1881 года жители Лихтенштельда, что близ Берлина, могли прокатиться на трамвае.
В России трамвай впервые появился в 1892 году в Киеве, несколько позже — в Нижнем Новгороде, с 1899 года — в Москве. Из-за противостояния хозяев конки — только через восемь лет, в 1907 году, в столичном Петербурге. У нас долгое время трамвай называли электрической конкой и даже электрическим трамваем. “Большая энциклопедия” в 1896 году поясняла: “Трамвай — узкоколейная железная дорога, служащая главнейшей для перевозки пассажиров внутри городов, селений и т. д.; тяга бывает конная или механическая, а за последнее время электрическая”.
Многолетний редактор газеты “Ленинградские магистрали” покойный Я.Годес писал: “Листая протоколы и постановления городской думы, управы, переписку различных департаментов, видишь: всюду, где употреблено слово └трамвай”, обязательно добавлено └электрический”. Между прочим, в 1909 году был издан внушительного объема └Отчет по сооружению С.-Петербургского городского электрического трамвая””.
Первые годы официально к слову “трамвай” полагалось прилагательное “электрический”. Но довольно скоро разговорный язык редуцировал прилагательное, и наземный электрический рельсовый транспорт стали называть просто трамваем. Словом, за трамваем во всех случаях жизни укоренилось его английское происхождение…
Бульварная литература
“Бульварная литература”. Так принято говорить о какой-либо непритязательной, низкопробной, в художественном отношении примитивной, пошловатой книжонке из разряда так называемой масскультуры, рассчитанной явно на расплодившегося в последнее время обывателя. Этих книжек, обычно в зазывных, глянцевитых обложках, книжек-дешевок (отнюдь не по цене) развелась тьма-тьмущая. Иной раз кажется, что они, как все низкие существа, размножаются делением. Как отрава, они паразитируют на серьезной научной и воистину художественной литературе.
Почему эту литературу-макулатуру принято именовать “бульварной”?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо обратиться к родственному искусству — театральному. В 1680 году по указу французского короля Людовика XIV был учрежден театр “Комеди Франсез”. Этому театру была дарована привилегия на исполнение лучших национальных драматических произведений. Вместе с тем в XVII—XVIII веках на парижских бульварах (местах прежних крепостных валов) возникли театры, на которые не распространялись привилегии придворной французской труппы.
Хотя в бульварных театрах нередко выступали талантливые актеры, их возможности были ограничены, как сказал бы Михаил Зощенко, “маловысокохудожественной” драматургией, ибо привилегированные театры заручились правом контролировать репертуар бульварных. Естественно, конкуренция вынуждала дирекцию “Комеди Франсез” загребать все лучшее для своей собственной труппы. Фактически она становилась цензором репертуара бульварных театров.
Ради привлечения парижских зрителей, ради коммерции бульварные театры вынуждены были ориентироваться на невзыскательные вкусы французских обывателей, на чисто развлекательный репертуар, к тому же сдобренный изрядной дозой “клубнички” (этимологический генезис этого слова русского, гоголевского происхождения).
В новейшие времена вынужденные творения французских бульварных драмоделов обрели нарицательный смысл. Так утвердился в широком обиходе термин “бульварная литература”.
Арестанты в бочках
Существует — преимущественно просторечное — выражение: “наговорить сорок бочек арестантов”. Это весьма странное, нелепое, экстравагантное словосочетание невольно заставляет призадуматься. Ведь как бы ни были перенаселены нынче российские тюрьмы, держать арестантов в бочках не додумались даже оригинальнейшие умы нашей Думы. И почему этих бочек сорок — не больше, но и не меньше?
Начнем разгадку с последнего вопроса. В нашем русском языке есть числительные, которые обладают особым, как бы символическим смыслом. Например, “три” соотносится с древней системой счета тройками: “Заблудиться в трех соснах”, “Согнуть в три погибели”, “Плакать в три ручья”, “Гнать в три шеи”, “Праздник Троицы” и т. д.
Особое значение наши предки придавали и числительному “семь”. Наблюдая на небосводе семь вращающихся светил — Солнце, Луну и пять планет, — они, предки (впрочем, и нынешние потомки), уверовали в науку астрологию, которая предсказывала судьбы людей в строгой зависимости от расположения небесных тел: “Семь пятниц на неделе”, “Семь бед — один ответ”, “Семь раз отмерь — один раз отрежь”. И т. д., и т. п.
Числительное “сорок” тоже наделяли магическим смыслом. Оно образовано иначе, чем аналогичные “двадцать”, “тридцать”, “пятьдесят” и т. д. По своему происхождению “сорок”, несомненно, связано с древнерусской мерой отсчета беличьих и собольих шкурок “сороками”. Когда хотели обозначить огромное, бесчисленное количество чего-либо, говорили “сорок сороков” например, “Сорок сороков церквей в Москве”; “сорок” в русских сказках, “Сидела сорок лет, высидела сорок реп, да и тех нет”, “Сорок лет — бабий век” и т. д.).
Стало быть, сорок бочек — это очень большое количество. Но при чем тут “арестанты”, замурованные в сорока бочках? Оказывается, они объявились из жаргона рыбаков; так на их профессиональном арго когда-то называли мелкую сушеную рыбешку. “Наговорить сорок бочек арестантов” означало наврать множество несусветных небылиц о якобы невиданно огромном улове…..
О сачковедении
Слово “сачок” легко отыскать в любом толковом словаре русского языка. Это конусообразный сетчатый мешок на обруче или прямоугольной рамке с длинной рукояткой, служащий для ловли рыб, насекомых, птиц. Другого, побочного толкования этого слова ни в одном словаре не значится. Между тем в обычном разговорном языке производные от этого слова употребляются весьма часто и не вызывают никакого недоумения или сомнения в их нормативности.
Словами “сачковать”, “сачок” награждают человека с явной ленцой, откровенно ленивого или склонного уклоняться от своих обязанностей.
После войны в Петербурге на Крестовском острове активно функционировал гребной клуб “Красное знамя”, занимавшийся академической греблей. Одним из завсегдатаев, старожилов этого клуба был некто Игорь Павлов. Не так давно, вспоминая далекие приснопамятные времена, он предложил весьма правдоподобное объяснение производных от слова “сачок”.
Спортивные лодки обычно очень неустойчивы. Человек, не имеющий навыков обращаться с веслом, легко терял равновесие и бултыхался в воду. Поэтому новичка, прежде чем посадить в лодку, тренировали правилам гребли на боне. Бон, как известно, неподвижен, а потому использовать при обучении обычное весло невозможно из-за большого сопротивления воды. Поэтому новичку для отработки движений гребца давали в руки весло без лопасти. Ее, как правило, заменял нехитрый проволочный контур, имитирующий сопротивление воды. Вот к такому веслу постепенно привилось название “сачок”.
После того, как спортсмен приступал к тренировке на настоящих спортивных судах, ему нередко приходилось слышать наставление тренера — “не ленись”, “не увиливай”, “не води сачком, не сачкуй”. Ну а спортсменов, которые тренировались халтурно, спустя рукава, стали именовать сачками. Вот таким образом от спортсменов-гребцов слово “сачок”, “сачковать” обрело широкое употребление.