Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2003
ZOOЛУШКА, ИЛИ ПИСЬМА НЕОЛЮБВИ
Нина Воронель. Без прикрас. — М.: Захаров, 2003
На обложке — Нина и Александр Воронели. Красивые, улыбающиеся, в обнимку. Что ж, обложка отражает содержание. Книга — прежде всего о них. Этакие веселые мемуары Золушки — провинциальной девочки, встретившей своего бедного, но прекрасного принца (см. обложку), и как они полюбили друг друга и прочее, и прекрасный принц (далее — Прпр) умыкнул ее в Москву (дав кругаля через Саранск), и там они скитались без прописки, питаясь бесплатным хлебом с горчицей и ночуя на Центральном телеграфе, а иногда и живя в ледяных норах в земле, — но постепенно покорили столицу, сделали себя сами, и Прпр стал известным физиком, доктором наук, а Золушка испекла знаменитый перевод Уайльдовой баллады, родила сына и закончила Литинститут, и все было, казалось бы, хорошо — ан нет, жили-то они по-прежнему у злой мачехи Софьи Власьевны, и все было плохо, и снова Прпр увез Золушку — после увлекательных мытарств и приключений, — и они улетели оттуда по небу, и взошли на Холм Весны, где живут и сейчас — в любви и согласии.
И Нина в своей книге как бы пишет письма. Кому?
А той четырехлетней девочке, висящей над канализационным люком на слабых детских руках и непостижимым усилием воли вытащившей себя наружу, той девятилетней девчонке, до полусмерти избитой во дворе и с трудом выжившей, той девятнадцатилетней девушке, вышедшей замуж за однокурсника харьковского физмата Сашу Воронеля, той юной двадцатитрехлетней женщине, которая, экспериментируя над англоязычными созвучиями, вдруг озаренно вывела классическую формулу:
Ведь каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал.
И Корней Иванович Чуковский радостно потирал руки: “Ох, эти провинциальные еврейские девочки! На что только они не способны!”
Нина Воронель, повторяю, пишет письма — рассказывает, как они жили-поживали-выживали. С кем виделись, куда ходили. Какие погоды стояли, какая музыка звучала. “Самое интересное, что я читал, — чужие письма” (Бабель). Давайте почитаем, заглядывая через плечо.
Временами там — при описании писателей или путешествий по горам, по долам и хождений по инстанциям и водам — уморительно смешно. Порою, когда, по Шкловскому, шуба выворачивается смехом внутрь — сесть, процесс идет, — возникают многия печали (моя, правда, светла). Иногда господствует гротеск — вельми скоморошья баллада “Памяти павших мордовских коров” — по соседству с опальным Бахтиным в Саранске (как он, смеховой культуртрегер, деликатнейше говаривал в тамошнем педе аборигенистым недорослям: “Я позволю себе напомнить вам Вергилия…”). Вот именно, Нина Воронель тоже напоминает нам Вергилия: ведет нас по кругам, рвам и злым щелям тогдашней жизни — или ада сушь, или рая тишь — мы список кораблей прочли до середины и очутились в сумрачном лесу, где наша Золушка усердно собирала хворост, а случай классически разжигал костер…
Есть такое понятие — “притяжение текста”, неземной магнетизм, когда читатель, охнув, прилипает и не может оторваться — принимает собрание пестрых глав, мысленно аплодирует (“Автора, автора!”), гладит глянцевую кожу книжки и даже издателя зовет из-за кулис: “Ах, Захаров! Ай да молодец!” Это тот случай.
На спинке книги — издательская татуировка: “Корней Чуковский и Лиля Брик, Борис Пастернак и отец и сын Тарковские, Андрей Синявский и Юлий Даниэль, Марья Розанова и Лариса Богораз, Давид Самойлов и Алла Зимина, Михаил Гробман и Илья Кабаков… Если вас интересует частная, а порой и тайная жизнь этих и еще многих других знаменитостей уходящей, но все еще загадочной эпохи, если вас не пугает шокирующая правда того времени — эта книга для вас. Активная участница тех событий Нина Воронель талантливо и изящно, остроумно и безудержно рассказывает то, что другие пытаются скрыть, а большинство не знает вовсе…”
Конечно же (а как же!), в природе водится и Суровый Читатель (в дальнейшем сокращенно — Суч). Хотя с виду он вполне может быть пушистый и кругленький — розанчик. Узнается он по запаху: от него немножко пахнет землей и дохлятиной. Его наверняка будет раздражать, что в письмах-новеллах Нины Воронель персонажи — живые. Пусть некоторые, к сожалению, уже там, за Рекой, но в этой книге они живут вовсю: шевелятся, острят, влюбляются и ругаются, выпивают и закусывают, пишут и рисуют — ученые установили, что такова жизнь. Но знаем мы заранее, что Суч будет бурчать: “И белковые тела какие-то не те, разнузданные! И способ существования сомнительный!” И вообще, “Нэ так все это было!” — как скромно заметил отягощенный злом товарищ Сталин, посмотрев кино, где он совершает революцию.
Возможно, для тех, кто уверен, что процесс Синявского — Даниэля был во времена Синдбада-морехода, для них и Суч — соловей. И его кряхтения, что и он там был и на манжете все записывал, могут восприняться снисходительно-ласково — ври, ври дальше… В конце концов (в начале начал), и такие авторитеты, как Лука, Иоанн, Матфей и Марк, тоже записывали за своим паханом — и тоже разночтения уже пару тысяч лет… (Потому что — оптический обман-с. Хармс.) Но мы-то ведаем, мы-то все определяем по Мастеру! Таланту лучше знать. Потому и Нина — канонична.
Да, на сказке, безусловно, сказывается, что она показана нам глазами Нины: “Я перестала верить в сладкую легенду, что человек по природе добр”. Сия книга — небольшой зоосад (Zoo) в бумажном багаже. Пробежимся же, по-хлебниковски быстро, вдоль клеток: мохнатый паук с огромными прозрачными глазами Александр Межиров; усатый морж в берете, он же старый петух, Павел Антокольский; печальный ангел (такое пугливое пернатое) Андрей Тарковский; жабье лицо Аверелла Гарримана; лиловый монстр с зелеными щупальцами внутри Ларисы Богораз; и на прощание, на десерт — оскаленные волчьи морды “эсэсовцев” Володи и Вади, “рожи Родины”.
Немножко готические воспоминания-то! Метаморфозы! Но тут же — непрерывная самоирония, всепобеждающее вино жизни, источающее сократовскую истину, — хождение по мукам и радостям: “Голодно, но молодо и головокружительно звонко” — это звенящее “о-о!” той Москвы… Серебряный клубок магендавидов (с его мистическим смыслом вам предстоит познакомиться), из которого Нина выдергивает по нитке.
И вообще, замечательная художественная проза, чистый, чудесный язык. Игривое издевательство над нудным Суровым Читателем — мне скучно, бес! Без прикрас!
– А где же крылышки у великих? — горячо гневается Суч, словно спрыгнув со сковородки. — Где арфы у известных? Где благость разлита?
А арфы там же, где и рояль, и все, все, все… В огне, так сказать, страстей.
“Человек, слава Богу, человекообразен”, — успокаивая, учит Нина. И учение ее достаточно вечно, потому что оно, наверное, верно.
Объясняю еще раз: книга “Без прикрас” — это своеобразная семейная хроника, прежде всего — история веры, надежды, любви. Это письма неолюбви — необыкновенной, вечно новой, постоянной (возможно, измеряется в микроворонелях). Нина и Александр, их тандем, дивное единое существо — Ниналександр Воронель — вот главный герой произведения! Автору глубоко и проникновенно удалось раскрыть этот симбиозный образ. Все же остальные образа и образки — знаменитые и не очень — это те, кто встретился Нине и Александру по дороге на Холм Весны. Они и сейчас там — их дом среди клумб и хвойной зелени, и с ними два источника, две составные части счастья — талант и любовь.
“Да, мир довольно жесток, но временами и добр, и ежедневно интересен”, — утешает нас Нина Воронель в своей книге. Да, она так увидела ту жизнь и этих людей (от прибора и от того, как и на кого он кладется, тоже зависит картина наблюдения — вспомните незабвенный алмазный катаевский!..).
Нина Воронель так написала свою книгу. Я так прочитал ее. Читайте же и вы по-своему, радуйтесь, не соглашайтесь, восхищайтесь, возмущайтесь, творите в ответ (пусть и подметные письма — кому что дано), но главное, для чего и создано чудо книги, — читайте!
Михаил ЮДСОН