Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2003
Характерной чертой архитектурного пейзажа николаевского Петербурга в 40–50-х годах прошлого столетия были так называемые съезжие дома. Специфический, сложившийся в России тип административного здания объединил в себе функции местного полицейского управления и пожарной части. Как правило, здание венчалось высокой башней-каланчой, с которой дежурный пожарный обозревал подведомственную окрестность. В первой половине XIX века в Петербурге было построено несколько съезжих домов, в том числе и в Коломне. В проектировании и строительстве подобных административных зданий участвовали городские архитекторы В. Бретти, В. Морган, А. Лыткин и другие зодчие столицы. Стилистическим прототипом этих построек для русских архитекторов, вероятно, послужили ратуши итальянских городов, возведенные в период позднего средневековья и Возрождения. Интересной особенностью этих построек являлась тщательно выполненная кирпичная кладка, которая своей фактурой и цветом создавала впечатление официальной деловитости и суровости облика съезжего дома. Здесь находился и даже жил частный пристав, помещались канцелярия, арестантская, команда фонарщиков и пожарных.
В арестантской съезжего дома, как правило, отбывали заключение лица неблагородного происхождения. Сюда, для наказания своих крепостных, господа присылали провинившихся.
В 1830 году архитектор В. Е. Морган на участке, занятом сейчас современными домами 28 и 30 по улице Декабристов, возвел комплекс зданий съезжего дома 2-й Адмиралтейской части, помещавшийся близ Театральной площади, на углу Офицерской улицы и Мариинского переулка (теперь Львиный переулок). Здания, к сожалению, не сохранились.
Проект съезжего дома был решен по традиционной типовой схеме того времени. Архитектура административного комплекса отличалась крайней простотой, включала обязательную каланчу и пожарное депо.
21 февраля 1852 года в Москве умер Н. В. Гоголь. И. С. Тургенев, потрясенный смертью великого писателя, направил в газету “Санкт-Петербургские ведомости” статью-некролог, но цензура его не пропустила, так как председатель петербургского цензурного комитета М. Н. Мусин-Пушкин решительно запретил печатать какие бы то ни было статьи о Гоголе, тем более преисполненные патетики и глубокой скорби “по поводу кончины лакейского писателя”, — так он публично назвал Н. В. Гоголя. Тогда Тургенев направил письмо в “Московские ведомости”, которые опубликовали его статью под названием “Письмо из Петербурга” за подписью “Т…в”. Тон и содержание некролога были обусловлены в значительной мере безразличием, холодным равнодушием петербургских читателей к памяти великого русского писателя. Тургенев писал: “Да, он умер, этот человек, которого мы теперь имеем право, горькое право, данное нам смертью, назвать великим; человек, который своим именем означил эпоху в истории нашей литературы; человек, которым мы гордимся как одной из слав наших!”
Возмущенный непослушанием писателя, Мусин-Пушкин донес “о бунтовщике” Тургеневе начальнику III отделения графу А. Ф. Орлову, который принял решение установить за писателем секретное наблюдение. О случившемся он также не преминул доложить письменным рапортом самому императору.
Ознакомившись с текстом “всеподданнейшего доклада” о деле Тургенева, Николай I усмотрел в действиях графа Орлова нерешительность и излишнюю мягкость. Высочайшая резолюция гласила: “Полагаю, этого мало, а за явное ослушание посадить его (Тургенева) на месяц под арест и выслать на жительство на родину, под присмотр…”
На основании этого царского указания 16 апреля 1852 года И. С. Тургенев был арестован в своей квартире на Малой Морской улице и под конвоем препровожден на съезжую 2-й Адмиралтейской части, которая находилась на углу Офицерской улицы и Мариинского переулка. Беспримерный и вопиющий факт водворения столбового дворянина и известного русского писателя на съезжую, где в арестантской в то время отбывали наказание пьяницы, бродяги и уголовники. Александр Васильевич Никитенко, русский литературный критик, цензор и академик петербургской Академии наук, писал по этому поводу: “В нем (Тургеневе) одновременно оскорблены чувства дворянина и всех образованных людей”. Да, это было именно так. Царь своим решением не только наказывал писателя, но и унижал его достоинство.
Первые сутки великий русский писатель “провел в сибирке” под присмотром полицейского унтер-офицера. Затем ему предоставили более сносные условия. Через 15 дней после своего ареста Иван Сергеевич писал Полине и Луи Виардо: “…Со мною обращаются вполне по-человечески; у меня хорошая комната, есть книги, я могу писать”. К нему на Офицерскую даже стали приходить визитеры из светского общества и литературной среды столицы. Здесь его навестили М. А. Языков и А. В. Никитенко. Почти ежедневно утром и вечером его посещали Некрасов и Панаев. Часто приходил сюда и граф А. К. Толстой, имевший влияние при дворе. Все они активно хлопотали об освобождении Тургенева. Слухи о явной демонстрации сочувствия к арестованному писателю дошли до наследника, замещавшего царя во время его заграничного путешествия. Он немедленно потребовал объяснений у начальника III отделения. Леонид Васильевич Дубельт, оправдываясь перед цесаревичем, заявил, что “… к Тургеневу допускались посетители, но не иначе как с разрешения обер-полицмейстера … сам же Тургенев из места его заключения никуда не отпускался. Посетителей к нему допускать не будут”. Интересным было отношение высшего света к аресту русского писателя. Это событие его почти не взволновало. Знакомый Тургенева, князь Д. А. Оболенский, вспоминал, что “Место заключения — └съезжий дом”, куда сажали тогда пьяниц, показался некоторым лицам только странным и знаменательным, об этом много шутили и смеялись”.
Время, проведенное на съезжей, не прошло бесследно. Здесь Тургенев написал рассказ “Муму”, одно из наиболее совершенных своих произведений, проникнутых антикрепостническим пафосом.
“А сказать между нами, я рад, что высидел месяц в части, — писал Иван Сергеевич 6 июня 1852 года Аксаковым, — мне удалось там взглянуть на русского человека со стороны, которая была мне малознакома до тех пор”.
Отбыв месячное тюремное заключение, И. С. Тургенев был освобожден и 18 мая 1852 года выслан из Петербурга в Спасское-Лутовиново.
Впоследствии здание съезжего дома было перестроено. Рядом с ним архитектор И. П. Маас в 1872 году построил для купца Кашина четырехэтажный доходный дом с симпатичной композицией фасада, рустованного в центральной части, с небольшим декоративным фронтоном. Этот дом чрезвычайно типичен для петербургского зодчества 1870-х годов.
Позже дом 28 принадлежал городскому ведомству. Здесь до 1917 года размещался 3-й полицейский участок Казанской части. В это здание в конце XIX века была переведена Санкт-Петербургская сыскная уголовная полиция, которую возглавляли такие незаурядные личности и признанные профессионалы, как И. Д. Путилин, В. Г. Филиппов, А. А. Кирпичников.
Незадолго до Нового года газеты Петрограда опубликовали высочайший приказ по гражданскому ведомству от 22 декабря 1915 года за № 91 “Об увольнении от службы начальника городской сыскной полиции, действительного статского советника В. Г. Филиппова, отставленного от службы по болезни, согласно личного прошения…” В приказе отмечалось, что “…за время своей 15-летней службы д. с. с. Филиппов, отличаясь исключительным трудолюбием и преданностью службе, обращал на себя внимание своими выдающимися служебными качествами и прекрасным знанием сыскного дела…”
В отставку ушел человек-легенда, знаменитый сыщик Российской империи. Возглавляя уголовную сыскную полицию столицы, Владимир Гаврилович особое внимание уделял внедрению в работу уголовного розыска новейших достижений криминалистики. При нем российская сыскная полиция одна из первых в мире стала широко применять дактилоскопию и фотографирование преступников. Главным делом В. Г. Филиппова всегда оставалась борьба с уголовниками. Он не только блестяще руководил раскрытием самых сложных уголовных преступлений, но и сам лично принимал непосредственное участие в розыске и задержании особо опасных преступников. По его инициативе и при содействии его ближайшего помощника Л. К. Петровского в практику работы полиции были впервые внедрены “летучие отряды”, ставшие впоследствии прообразом современного ОМОНа. Регулярные рейды этого оперативного подразделения, проводившиеся с обязательным учетом конкретной криминальной обстановки в городе, ежедневно “прочесывали” улицы Петрограда, вылавливая опасных преступников. Отставка Владимира Гавриловича для многих была неожиданной. На банкете, устроенном сотрудниками уголовного розыска в честь своего руководителя, звучали благодарственные речи его многочисленных учеников, сослуживцев и представителей различных столичных учреждений.
Назначение нового начальника уголовной сыскной полиции Петрограда несколько затянулось. Лишь 21 марта 1916 года был обнародован высочайший приказ по гражданскому ведомству за № 20, согласно которому “… по ведомству Министерства внутренних дел переводился на службу причисленный к Министерству юстиции титулярный советник Кирпичников начальником Петроградской сыскной полиции…”
Бывшему судебному следователю по особым делам А. А. Кирпичникову, занявшему кресло руководителя столичного уголовного розыска на Офицерской улице, вряд ли кто мог позавидовать в то лихое время. Жизнь в городе с каждым днем делалась все трудней. Продовольствие дорожало, курс рубля падал, превращая деньги в обесцененные бумажки. Купить основные продукты питания становилось делом почти невозможным. Угрюмые озлобленные толпы еще с ночи выстраивались в бесконечные очереди за хлебом. Процветала спекуляция. Правительство не принимало каких-либо решительных мер для преодоления продовольственного кризиса и спекуляции, ограничиваясь безответственными разглагольствованиями о необходимости передачи продовольственного дела в Министерство внутренних дел. На заседаниях правительства велись бесплодные дискуссии о необходимости введения твердых цен на продукты питания. В городе царил хаос и разгул преступности.
Заняв кабинет на Офицерской, 28, новый начальник сыскной полиции, вступая в должность, прекрасно осознавал всю сложность и ответственность работы, которую он добровольно взвалил на свои плечи. В беседе с корреспондентом журнала “Вестник полиции” Аркадий Аркадиевич обратил внимание на значительное увеличение в городе профессиональной преступности и многочисленных шаек “громил-гастролеров”, для борьбы с которыми требовались дополнительные штаты агентов уголовного розыска. Штаты же петроградской сыскной полиции 1916 года совершенно не соответствовали резко возросшему объему оперативно-розыскной работы. Штат столичного уголовного розыска в городе, где число жителей приближалось к трем миллионам, едва доходил до ста человек. Для сравнения: состав парижской полиции на тот же период составлял 1200 профессиональных агентов. Департамент полиции получал мизерные средства, отпускаемые российским правительством для нужд сыскной полиции. Ситуация требовала срочной коренной реформы отечественного уголовного розыска. Без этого не представлялось возможным усилить эффективность его работы. В средствах отказывали, ссылаясь на военные трудности, требовали соблюдать жесткий режим экономии, экономить на всем. И начальник сыскной полиции экономил, порой доводя этот процесс до абсурда, примером которого может служить одно из его распоряжений подчиненным: “Ввиду сильного вздорожания цен на канцелярские принадлежности предлагаю соблюдать экономию в расходовании бумаги, не стесняясь писать рапорты и другие бумаги на мое имя или в полицию на четвертушках и даже на осьмушках бумаги…” Однако начальник прекрасно понимал, что режим экономии должен был иметь разумные пределы, за чертой которых наступала полнейшая дезорганизация работы этого важного подразделения полиции. Сразу же после приема дел Аркадий Аркадиевич вынужден был обратиться к городскому голове со скромным ходатайством о предоставлении агентам уголовного розыска права хотя бы на бесплатный проезд в трамваях. В своем рапорте он, в частности, писал: “Имея своей задачей ограждение личности и имущественной безопасности населения, сыскная полиция обязана в этих видах держать под своим контролем все, как центральные, так и окраинные пункты города, в течение круглых суток обнаруживать и проверять повсеместно разные подозрительные места, задерживать и удалять из столицы таких лиц, пребывание которых признается вредным и опасным для общества, разыскивать и передавать в руки правосудия укрывающихся по городу преступников, скупщиков краденого и т. п. Эти весьма сложные и ответственные обязанности сыскной полиции, разумеется, требуют от чинов ее постоянных разъездов по городу. Если в обычное время сыскной полиции в столице, при двухмиллионном населении, приходилось работать не покладая рук, то с началом войны количество населения из-за наплыва беженцев значительно увеличилось, и, когда народился новый вид специальных, по военному времени, правонарушений — деятельность сыскной полиции достигла высшего напряжения. Между тем, работая в пользу общества и составляя в то же время отдельную часть общей полиции, столичная сыскная полиция до сего времени ограничена в праве бесплатного проезда по городскому трамваю. Оплата трамвайных поездок, вследствие крайне недостаточного содержания подведомственных мне чинов, всегда являлась для них тяжелой, а в настоящее время, при возрастающей дороговизне и прогрессивно увеличивающемся количестве работы, расходы эти представляются совершенно непосильными. Увеличение же трамвайной платы окончательно лишает недостаточных и многосемейных чинов сыскной полиции возможности пользоваться трамваем, единственным и удобным для них средством сообщения”.
По настоятельной просьбе А. А. Кирпичникова здание Петроградской сыскной полиции на Офицерской улице посетил градоначальник, генерал-лейтенант, князь А. Н. Оболенский. Он обошел помещения, предназначенные для служащих и агентов уголовного розыска. Градоначальник был шокирован крайне неприглядной обстановкой, в которой работали сотрудники, и антисанитарным состоянием здания сыскной полиции. В помещениях длиной в 3,5 и шириной 1,5 метра ютились по 10 человек. Во всех комнатах царил невообразимый холод, на окнах отсутствовали двойные рамы. Князь обратил внимание и на вызванных посетителей, которые “толклись” в узком грязном коридоре. Здание давно нуждалось в капитальном ремонте. Еще В. Г. Филиппов, пользуясь своими личными хорошими отношениями с П. А. Столыпиным, пытался получить деньги на благоустройство здания, но дальше незначительного косметического ремонта дело не двинулось.
Прощаясь, градоначальник заверил руководство уголовного розыска, “что им будут приняты немедленные меры к оповещению Городской управы об упорядочении помещений в здании сыскной полиции”. Вмешательство князя Оболенского заставило Городскую управу предпринять определенные шаги, направленные на улучшение положения сотрудников сыскной полиции. 26 августа 1916 года столичные газеты с восторгом сообщали, что “…в Петрограде, в целях облегчения борьбы с преступниками, по почину начальника сыскной полиции А. А. Кирпичникова, сыскным отделением был приобретен автомобиль, дающий возможность всем чинам полиции вовремя прибывать на место происшествия. Кроме того, управление городских трамваев впервые выделило для надзирателей и чиновников уголовного розыска бесплатные билеты для проезда на городском трамвае. Для пополнения общей суммы мер по борьбе с окончательно обнаглевшими громилами в нашей столице и эти средства могут пригодиться”.