Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2003
Отгремел, отсверкал великий праздник 300-летия Санкт-Петербурга! Казалось бы, и дух можно перевести… Ан нет, — на очереди 300-летие его блистательных пригородов: Кронштадта, Ораниенбаума, Петергофа. Да и не за горами — Царского Села, Гатчины, Павловска. Главное — установить строгую очередность.
И тут самое время уточнить дату основания каждого. В данном случае Ораниенбаума — российского! Последнее надобно подчеркнуть особо, ибо, по одному из преданий, на бывшей шведской мызе, стоявшей возле будущего Большого ораниенбаумского дворца, была обнаружена табличка с надписью “ORANIENBAUM”. В этом свете любопытно, что впервые письменно “Ораниенбаум” встречается в письме Д. Аничкова “маршалку” Меншикова Ф. Соловьеву от 23 августа 1711 года, еще до постройки дворцовых померанцевых оранжерей…
Официально городом Ораниенбаум был оглашен указом Екатерины II лишь в 1780 году, тогда же у него появился и герб. Город стал как бы дворянином! Но вот само имение было пожаловано Александру Даниловичу Меншикову Петром I еще в 1710 году. Начало же строительства Большого дворца, от которого некоторые краеведы предпочитают вести исчисление возраста города, — 1711 год. При горячем желании любую из этих дат можно назначить датой основания города. (И чем подальше от нынешнего дня, тем для городской администрации облегчительнее!) Но будет ли это исторически справедливо? Ведь до того, как стать городом, деревня возле дворца имела статус и слободы, и казенного местечка…
Возраст человека принято исчислять не по дате записи в регистрационной (при крещении — церковной) книге и не с момента, когда он был удостоен первого чина или заложил свой дом, а с того дня, когда он впервые явился на свет Божий.
Вот и попробуем разобраться, когда же это случилось с тем поселением, которое впоследствии стало носить имя Ораниенбаум.
В октябре 1703 года, едва от Меншикова царю пришло донесение о том, что шведский флот, постоянно угрожавший новой столице России, покинул устье Невы и ушел на зимовку в свои порты, Петр I из Ладожского озера ринулся на яхте к Котлин-острову. Лично и в присутствии своего любимца промерив глубины вокруг острова, он установил, что шведский флот проникает к Санкт-Петербургу лишь по узкому фарватеру между островом и гигантской отмелью, образованной наносами с южного берега Финского залива речкой Карастель (финский топоним нынешней Карасти). Вот на мысу этой отмели царь и повелел Меншикову срочно возвести мощнейший форт, а на южном берегу самого Котлина-острова поставить артиллерийские батареи полковников Толбухина и Островского. По замыслу царя, перекрестный огонь с обеих сторон фарватера должен был намертво отсечь единственный путь прорыва шведских эскадр к Санкт-Петербургу. И задачу эту требовалось осилить к началу навигации следующего 1704 года.
Царь повелел, и Меншиков без промедления приступил к работам. Будущий форт ставили в самой близи от острова и в пять раз далее от ближайшего побережья Финского залива, — но! Основные строительные материалы — лес, камень, глину и прочее — приходилось завозить на строительство с континента. А это — ораниенбаумское побережье. Дело в том, что Котлин-остров был не шхерным, а образовался от песчаных наносов Невы. В нужном количестве ни строевого леса, ни даже камней и глины тут на доступной глубине не содержалось. О соломе, которая нужна была для мазанковой конструкции будущего форта, и говорить не приходится — злаковые тут не культивировали по очень простой причине: остров был безлюдным.
Глину отыскали вблизи будущего Петергофа, камень — по руслу речки Карастель и по побережью, где не было камышовых топей. Солому завозили из ближайших хлебных районов, бревна заготовляли в прибрежных лесах: тут обильно росли и ель, и сосна. Гвозди и скобы мастерили в местных кузницах и даже завозили с ладожских верфей.
Срочно добытое и изготовленное складировали на будущем ораниенбаумском берегу, чтобы зимой по окрепшему льду санным путем доставлять к месту будущего форта.
А форту прежде всего требовался основательный и стойкий к ледоходу фундамент. Решение этой задачи нашли простое и в простоте своей — гениальное. Фундамент изготавливали прямо на льду в виде ряжей (“быков”) — огромных бревенчатых ящиков, заполняемых камнями. Они своей тяжестью продавливали лед и надежно оседали на грунт. Поверх этих ряжей, на высоте полутора метров над водой положили бревенчатый настил, на котором и возвели мазанковый трехъярусный десятиугольный бастион с круговым сектором обстрела. Вооружение его составляло 15–20 корабельных пушек.
Стены у бастиона были выполнены двойными, толщиной в 1,5 метра, пространство между которыми было заполнено смесью глины, песка и измельченной соломы. В ней хорошо вязли вражеские ядра. Высота башни от ординара до оконечности флагштока равнялась 36,57 метра, а наибольшая ширина первого яруса составляла 29 метров. Грандиозное сооружение, выстроенное российскими умельцами под руководством Меншикова только за один зимний сезон!
В присутствии Петра I освящение цитадели совершил митрополит Новгородский уже 7 мая 1704 года. “Тогда наречена оная крепость Кроншлот, сиречь коронный замок, — написал Петр I в своем “Поденном журнале”, добавив: И торжество в нем было трехдневное”.
Такая стройка и в такие сжатые сроки требовала не только изрядного количества стройматериалов и тягловой силы — лошадей, но еще и значительного количества строителей. Для этой цели было мобилизовано все прибрежное население (немногочисленное — в пределах будущего ораниенбаумского побережья, к примеру, стояло всего три крохотных хуторка) и завезено большое количество россиян — как солдат, так и работных людей. И всю эту людскую и конную массу в зимних условиях надлежало кормить, поить и обогревать. Это в свою очередь предопределило создание на ораниенбаумском берегу еще и складов для провианта, фуража и построек, хотя бы временных, обогреваемого жилья.
Так при строительстве Кроншлота стали одновременно складываться — на берегу Финского залива будущий Ораниенбаум, а при островных артиллерийских позициях — будущий Кронштадт.
Как было сказано в начале, право на свое береговое поместье Меншиков получил в 1710 году, но уже в мае 1711 года он в письме управляющему своим имением раздраженно выговаривает: “Убедились мы, что в речках, которые по указу Царского Величества нам пожалованы, а именно при наших пильне и вновь заведенных кирпичных заводах всяких чинов люди ловят рыбу, також… торговые люди торгуют харчёвыми припасами…”. (Курсив мой. — Ю. К.)
Откуда “торговые” и “разных чинов” люди могли взяться на пустом месте?.. Да и было ли оно на момент закладки Большого дворца пустым?
По реестру земли комиссией князя Шаховского на участке, отведенном Меншикову (и, учитывая его положение при царе, вряд ли без согласования с ним), в 1710 году зафиксировано уже не три хуторка, а девять деревень! Так что становится очевидным: к моменту закладки Большого дворца возле него уже вовсю функционировало заметное российское поселение — на тот момент безымянное.
Еще со времен строительства Кроншлота сверхпрагматичный Меншиков хорошо приглядел свое будущее имение — знал ему цену не понаслышке. В речках водились осетры, судак, форель, в строевом лесу обитали кабаны, лоси, медведи, волки, лисы, зайцы — пушнина. О пернатых и поминать незачем — хоть руками лови! Но, помимо того, и складишки кое-какие, и людишки рукастые с той кроншлотской поры тут осели — не отдавать же добро кому-то другому. Тем более что царь велел ему же и островную крепость достраивать. А это надолго, и лучше бы — рядом с домом. Да и до царского Петергофа — рукой подать.
Из всего сказанного следует, что возраст Ораниенбаума вернее всего исчислять наравне с его однояйцевым близнецом Кронштадтом. Оба явились на свет от Кроншлота 7 мая 1704 года.
Что же касается юбилея Государственного музея-заповедника “Ораниенбаум”, изначально господски обособленного, а ныне и совсем упрятавшегося от города за железной оградой, то для него выбор широкий: 2010 год — триста лет владения светлейшим князем, 2011 год — триста лет закладки Большого дворца, 2027 год — триста лет со дня окончания его строительства.