Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2003
“…что мне кажется правдою, — то и есть правда, я в то верю очень и никого не слушаюсь, не подсахариваю и не льщу — в этом весь я”.
Б. Григорьев1
В свое время была довольно известна картина Г. М. Шегаля “Бегство Керенского из Гатчины в 1917 году” (1936–1938). Ее даже приводили в школьных учебниках истории. В углу красиво написанной дворцовой комнаты карикатурно скорченный трусливый человечек торопливо натягивал поверх одежды женское платье. Такова легенда. Сам Керенский ее отрицал.
Александр Федорович Керенский оставил яркий след в истории России. Он сын директора той самой гимназии, которую закончил Владимир Ульянов. Керенский — один из лучших выпускников юридического факультета Санкт-Петербургского университета. Он сделал блестящую, но недолгую карьеру, став вначале министром юстиции в первом составе Временного правительства, а позднее — верховным главнокомандующим. Но, как известно, его земляк его переиграл. С 1918 года Керенский — белоэмигрант. Он на много лет пережил всех главных участников тех событий. Ненависти особой к СССР не питал и даже хотел приехать в Ленинград на празднование 50-летия Великой Октябрьской революции, но советское правительство отказало ему в визе.
Социальная активность была чужда Борису Григорьеву. Политику он считал “дельцем панельным”2. Но Керенский как одна из самых ярких личностей России просто не мог не войти в его “Расею”. Эта серия картин и рисунков была начата художником на родине сразу после Февральской революции и продолжена после Октябрьской. В нее вошли 9 картин и 60 рисунков (5). В отличие от работ Малявина у них есть реальная привязка к местности. Они созданы под впечатлением увиденного в Олонецкой губернии и в окрестностях Петербурга. Первые работы, выставленные в Академии художеств, произвели, по словам Александра Бенуа, впечатление “головы Горгоны”. Произведения Григорьева правдиво и страшно отразили тогдашнюю деревню. Зрителей пугала дремлющая огромная внутренняя сила в тяжелых недоверчивых взглядах мужиков и баб, даже детей. “Проклятие прошлого он почувствовал, проклятие войны, голода, грязной отвратительной жизни он почувствовал”, — писал П. Щеголев. Рисунки и холсты “Расеи” были частично показаны на выставках “Мира искусства” в 1917 и 1918 годах и на Первой государственной свободной выставке произведений искусства в 1919 году. Они были изданы отдельным альбомом в Петрограде (1918) и в Берлине (1921, 1922).
В 1919 году Борис Григорьев навсегда покинул родину, но он не забудет Россию и еще не раз вернется к своей “Расеи”.
Осенью 1922 году на гастроли за границу приехали актеры Московского художественного театра. Григорьев был на спектаклях и рисовал актеров. В 1923 году в Париже вышел альбом “Лики России”, посвященный МХАТу, с репродукциями работ художника. В. Качалов, К. Станиславский, И. Москвин, В. Лужский, О. Книппер-Чехова и другие позировали в гриме своих персонажей — героев А. Чехова, А. Толстого, М. Горького, Ф. Достоевского. Художника интересовал, в первую очередь, образ представляемой ими роли. Связующим звеном между портретами служат лаконичные зарисовки деревенских интерьеров или пейзажей. Эти легкие зафиксированные на бумаге воспоминания художника дополняют общее впечатление и неразрывно связывают портреты актеров с Россией. В том же ключе решен и портрет Керенского.
Карандашный рисунок Бориса Григорьева, чуть тронутый тоновой растяжкой черной акварели, в отличие от большой карикатуры в живописи Шегаля интересен глубиной психологической трактовки образа. Работа мастерски сделана и представляет художественный и иконографический интерес. Она хранится в частном собрании Т. Новожиловой. Впервые портрет был опубликован мною в журнале “Нева” в 1990 году, № 8 (я не писала тогда, что это первая публикация), а затем в журнале “Искусство Ленинграда” в 1990 году, № 10, вместе с другими работами из частных собраний Петербурга. В 1995 году Т. Галеева в своем альбоме “Борис Григорьев” публикует этот портрет, не указывая его местонахождение и размеры. Размер работы не был указан в моих публикациях. Мне захотелось восполнить этот пробел. Итак: 27×44,5, бумага, карандаш, акварель. Внизу: “A. Kerensky 21.Х.1924” и подпись “Б. Григорьев”. Портрет купил на Блошином рынке в Париже бывший актер петербургского театра “Кривое зеркало”, известный когда-то столичной публике под псевдонимом Икар. Настоящее имя его Н. Ф. Барабанов. После революции он эмигрировал во Францию, но затем вернулся на родину.
Портрет Керенского, без сомнения, относится к циклу “Расея”.Перед нами знакомый композиционный принцип: крупным планом хорошо проработанная голова на фоне виртуозно чуть намеченного пейзажа с фигурами. Портрет бывшего главы Временного правительства лишен романтического ореола, но и не карикатурен. Отношение художника к модели сочувственно-ироничное, столь характерное для многих работ мастера. Хотя взгляд Александра Федоровича устремлен вдаль, думает он о чем-то своем. Материально написанная голова не имеет туловища, оно словно растворилось в пейзаже. У главы Временного правительства тоже не нашлось достаточной опоры, чтобы удержаться у власти. Фон листа — легкий линейный русский городской вид с домами, церковками, классическим портиком и деревом. Где-то там, в глубине, по городской площади и одновременно как бы по коротко стриженной голове Керенского бодро шествует с винтовками намеченный несколькими штрихами рабочий отряд. Невольно вспоминаются слова Зинаиды Гиппиус: “Да, фатальный человек, слабый герой, мужественный предатель, женственный революционер, истеричный главнокомандующий, нежный, пылкий, боящийся крови — убийца. Очень, очень весь несчастный”3.
В 1923 году в № 7 журнала “ Красная новь” был напечатан рассказ И. Бабеля “Истинное происшествие” (позже он будет переименован в “Линию и цвет”). Автор пишет, что при знакомстве с Керенским его поразила близорукость Александра Федоровича, его отказ пользоваться очками и его ответ: “Мне не нужна ваша линия, низменная, как действительность… Зачем мне линии, когда у меня есть цвета? Весь мир для меня — гигантский театр, в котором я единственный зритель без бинокля”.4
Борис Григорьев боготворил линию, и такое его решение работы не случайно. Так или иначе, но портрет Александру Федоровичу понравился, о чем свидетельствует его подпись.
1 Письмо Ф. Шаляпину от ноября 1918, ОР ГРМ, ф. 141, ед. хр. 1.
2 Письмо В Каменскому от 17 октября 1926, ОР ГПБ, ф. 100, ед. хр. 365.
3 Политические партии России. Энциклопедия. М. 1996, с. 153.
4 Исаак Бабель. Избранное. Фрунзе. 1990, с. 234–235.