Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2003
Мне, фоторепортеру, и в голову не приходило, что в один, как говорится, прекрасный день рука судьбы свернет меня с унылых тротуаров городской тематики на подступы к загадочным подмосткам большой эстрады. А было это так.
Я дружил с Анатолием Литвиным (отцом известного сатирика Михаила Мишина), ответственным работником Лениздата. Перед самым уходом на пенсию Литвин загорелся идеей подготовить и выпустить в свет книгу о знаменитостях Ленинграда. В свой заманчивый замысел он посвятил Аркадия Райкина и договорился с ним о фотосъемке, которую предложил сделать именно мне. Ну как же тут устоять — снимать самого Райкина! И я с радостью согласился.
За полтора часа до начала спектакля я уже был в Театре эстрады на улице Желябова — в театре, который ныне и носит имя Аркадия Райкина.
Хожу, волнуюсь, продумываю ракурсы, выстраиваю целые фотосюжеты… И вот он передо мной, мэтр эстрады… Тихий доверительный голос, внимательные глаза, сдержанность в разговоре, мягкий и одновременно испытующий взгляд. Чувствую, волнение мое улеглось, скованность исчезла. Шел деловой разговор двух профессионалов — конечно, разного уровня. Делюсь планом: что намерен снимать, интересуюсь, что можно. Принимаю в ответ пожелания — без менторства, без назидательности, уважительным тоном высокоинтеллигентного человека.
Следуя репортерской привычке не раскачиваться, снимать стал сразу. В гримерную Райкина постоянно заходили: что-то спрашивали, уточняли, о чем-то просили… Я, что называется, “выключился”: работал фотокамерой, стремился запечатлеть наиболее интересное, колоритное, яркое… Затем — в зрительный зал, скоро начался спектакль. И вот занавес открывает сцену… Жадно, с боязнью упустить наиболее важное, фотографировал самое-самое, выхватывая неповторимые мгновения самозабвенно игравшего Райкина.
В тот вечер мне крупно повезло: Аркадий Райкин был в ударе. Пять отснятых пленок принесли целую серию, на мой взгляд, интересных снимков. А через пару дней Райкин встречал меня в своей квартире на Кировском проспекте.
— Посмотрим, посмотрим, — дружелюбно приговаривал он, принимая объемистую пачку фотографий.
Словно раскладывая пасьянс, Аркадий Исаакович размещал на своем рабочем столе фотографии, перебегая взглядом с одной на другую. Иногда брал какую-то из них, рассматривал в вытянутой руке, чуть-чуть склоняя голову то влево, то вправо, едва заметно улыбаясь. Наблюдая, я, естественно, переживал. “Вот сейчас грянет неумолимый, но справедливый приговор: никуда не годится, скучно…” Сколько моих собратьев — и каких! — снимали актера до меня. Но хозяин, отобрав большую часть фотографий, произнес голосом одного из своих персонажей:
— А это — в домашний архив пойдет, так сказать, хи-хи, для истории…
Размашисто начертав несколько теплых слов на каждой и скрепив их своей знаменитой подписью, несколько фотографий он вернул мне со словами: “Буду искренне рад, если наше сотрудничество продолжится”.
Так, с этого фоторучейка, и началась фотолетопись жизни артиста, продолжавшаяся до конца дней его жизни. Кстати, та, самая первая серия фотографий Аркадия Райкина очень быстро разошлась по различным изданиям и получила лестную для меня оценку.
Не скрою, снимать Райкина “на публике” всегда было сложно. Особенно докучала братия “доброжелателей” из отряда мелких чиновников от культуры и от моей родной прессы. Не успеешь взять в руки фотоаппарат, как они — тут как тут: “Для кого снимаешь?”, “Кто отрядил?”, “Кто позволил?”… Боже мой! Да для газет и журналов снимаю, любовь к огромному таланту отрядила, сам Аркадий Исаакович не только позволил, но и благословил… Мне повезло: работая в ленинградской “Вечерке”, при щекотливых моментах я всегда мог опереться на большой авторитет главного редактора этой газеты Михаила Гуренкова — зубра журналистики, принципиального профессионала. Много мне помогал и журнал “Советская эстрада и цирк”, коему я отдал двадцать лет творческой жизни.
В 1979 году московский журнал “Театр” опубликовал на своих страницах двадцать пять моих снимков Райкина: во время репетиции, на сцене в спектакле, в обыденной жизни. Автором текста был первый режиссер Московского мюзик-холла Александр Конников. Двадцать пять снимков в одном издании — это, считаю, была моя творческая победа. Райкин познакомился с новой серией снимков; ему особенно понравилось, что она была многоплановой иллюстрацией его сценических поисков и правдивых штрихов из повседневной жизни. Тогда он мне и дал “пропуск” на долгие годы:
— Снимайте все, что посчитаете нужным… Доверяю.
С этого момента я стал его “тенью”, пропуская через себя все увиденное: переживал, если срывался кадр; приходил в восторг, когда снимок получался образным; впадал в уныние — при ускользнувшем моменте…
В издательстве “Искусство” у нас совместно с артистом должна была выйти книга “Один день с Аркадием Райкиным”. Обсужден договор, подобраны лучшие фотокадры, пишется текст… Но в последнюю минуту, неизвестно по какой причине, книга “вылетает” из плана издательства. Можно представить мою боль и отчаяние! Однако судьба, не раз и не два благоволившая ко мне, и в этот раз дарит счастливый случай: писательница Елизавета Уварова готовит к выпуску объемную монографию “Аркадий Райкин” и просит меня проиллюстрировать ее труд фотографиями Аркадия Исааковича. Туда-то и вошли мои лучшие снимки.
Монография выходит стотысячным тиражом! На одном из экземпляров — дорогие для меня надписи: “Дорогой Валентин Константинович! Вы очень помогли в создании этой книги. Спасибо! Уварова”. “Дорогой Валентин Константинович! С симпатией и благодарностью Вам за прекрасные фотографии. Райкин”.
Встречи с Райкиным… Немало времени прошло с тех пор, но каждая из них помнится отчетливо и ярко, словно рукопожатие состоялось буквально вчера.
Во Дворце культуры имени Горького идет репетиция. В зале много народу: любопытно посмотреть, как у Райкина рождается новый спектакль. Открывается занавес — на сцене стол со скатертью. Невесть откуда на подмостках появляется вахтер в треухе и спокойно громыхает сапожищами по дощатому полу сцены. Через секунду-другую выбегает Райкин, срывает с головы вахтера шапку, натягивает на себя, успевая попутно сдернуть со стола скатерть с кистями и укутаться в нее. Экспромт. Зал взрывается громом аплодисментов. Успеваю снять один-единственный кадр. Но какой!
Райкин переехал в Москву. Готовится к печати первая книга. Телефон на моем столе зовет частыми звонками — ясно, междугородка. На проводе Райкин. Срочно, уже утром, быть в столице. С трудом “выцарапываю” в железнодорожной кассе билет на “Красную стрелу”. Прямо с поезда мчусь в тихий московский переулок. Дверь отворяет сам хозяин квартиры: седина патриарха, питерская осанка, приветливый взгляд, признательность за моментальное прибытие…
Проходим в кабинет, садимся за рукопись и снимки — уточняем даты, событийные моменты, определяем сюжетную канву иллюстраций… Все учли, все взвесили. Наступают минуты отдыха. Аркадий Исаакович неторопливо рассказывает о своем житье-бытье в столице, задумавшись, что-то вспоминает. Взгляд его становится отрешенным, одолевают какие-то мысли. Спохватываюсь, надо уходить. Нарочно суечусь, словно куда-то опаздываю. Тепло прощаемся.
Кунцево. “Кремлевка”. Райкин под опекой медицинских светил лечит больное сердце. Попасть в святая святых невозможно: в это же время здесь поправляет свое пошатнувшееся здоровье Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко. Как Райкин умудрился оформить пропуск на мое имя — только одному Богу известно. Предъявляю на КП заветную бумажку, испещренную многочисленными подписями ответственных лиц. Долго изучают, подозрительно поглядывают на меня и, наконец, удостоверившись, что я — это я, отдают распоряжение: “Пропустить”. Но вдруг замечают мое снаряжение — фотоаппаратуру. “Съемки в стенах больницы и на территории парка строго запрещены”, — поясняют металлическим голосом, исключающим любые просьбы, уговоры.
Фотоаппаратуру сдаю и вместе с директором “Театра миниатюр” Борисом Заозерским шагаю по аллее к больничному корпусу, незаметно прижимая к груди старенький “Киев” с широкоугольным объективом, припрятанный под пиджаком (как чувствовал, что кофр придется сдать).
С часок посидели в палате, втроем вышли в больничный парк прогуляться. Аркадий Исаакович присел на садовую скамейку среди огромных деревьев. Тут-то и мелькнула мысль запечатлеть его в простеньком одеянии, в домашних туфлях. Выбрав удобный момент, сделал целую серию фотоснимков: Райкин на скамеечке…
Распрощались и вместе с Заозерским двинулись к проходной. А там уже с нешуточной тревогой обсуждается вопиющий факт: кто-то во владениях “Кремлевки” осмелился производить фотосъемку. Да, да, успели “настучать”. Кто снимал, где снимал, не знали, но проверочку каждому выходящему через проходную устроили нешуточную. И нам досталось — проверили тоже. Отпустили с миром, однако на прощание дали понять: если что — достанут из-под земли…
Приближался юбилей великого артиста, и мне захотелось выдать кадр не просто интересный, а особенный, неповторимый. Мучительно размышлял: какой? И вдруг — стоп, шальная мысль: запечатлеть Райкина вместе с Георгием Товстоноговым. Оба — корифеи сцены, народные артисты СССР, Герои Социалистического Труда, лауреаты Ленинской премии…
Но как соединить их? Райкина частенько приглашали как почетного гостя на спектакли Большого драматического театра имени Горького.
Райкинское “добро” получил сразу, оставалось заручиться согласием Товстоногова. Решил подключить самого Аркадия Исааковича. Но осечка: “Сам придумал, сам и звони, договаривайся…”
И тут пошла полоса невезения: Райкин в Ленинграде — Товстоногов на гастролях; Товстоногов в Ленинграде — Райкин на гастролях…
Хвала и слава господину Случаю! В Доме актера на Невском намечается творческий вечер А. Райкина: Георгий Александрович обязательно будет.
Вечер прошел блестяще, но после чествования ни к тому, ни к другому не подступиться: вереница артистов и зрителей устремляется к мэтрам — автографы, автографы… Как вырвать их из плена поклонников, где снять без посторонних? Выручает Владислав Стржельчик:
— Размести их на банкетке в уголке гостиной. Почитателей отсечем…
Удалось. Сделав несколько снимков, поблагодарил за терпение. Уже на выходе Товстоногов придержал меня:
— Утром лучший из снимков должен быть в моем театре. К десяти часам.
Просьбу мастера я выполнил точно: ровно в десять снимок был перед ним. А часам к двенадцати уже красовался в известном “предбаннике” кабинета Товстоногова. Кстати, висит он на том же месте и поныне — уже в театре имени Георгия Товстоногова.
Удивительна судьба этой фотографии. Она обошла множество изданий страны, неоднократно демонстрировалась по телевидению в дни чествования Товстоногова, его семидесятилетия. Но автора фотографии нигде не указывали: ее просто пересняли с оригинала, висящего в театре.
Как-то вечером, увидев в очередной раз снимок Райкина и Товстоногова по телевидению, моя тогда еще маленькая дочь позвала маму: “Смотри, опять папину работу показывают…” Когда я появился дома, жена укоризненно сказала:
— Снимок демонстрируют по телевидению, публикуют в газетах, журналах, книгах… Только про гонорар забывают.
Для точности: гонорар за этот снимок однажды я все же получил. Один ленинградский журналист подрядился написать статью о Райкине в журнале “Театральная жизнь”. Из Москвы мне позвонил худ. редактор этого издания Роберт Табачников и попросил выслать фото к статье. Я отправил снимок Райкина с Товстоноговым. Где-то летом его опубликовали под моей фамилией, чин-чином. Но гонорара нет и нет. И вдруг, уже поздней осенью, приходит извещение, облепленное множеством справочек, уточнений… Оказывается, журналист указал мой адрес с “потолка”, хотя настоящий знал хорошо — работали-то бок о бок. К чести ленинградских почтальонов, гонорар нашел своего адресата.
Съемки Аркадия Райкина… Незабываемые, порой непредсказуемые, они согревают всю мою творческую жизнь огоньками счастья.
Я благодарен судьбе за это!