Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2003
Есть среди растений нашего Северо-Запада одно, сыгравшее в моей жизни значительную роль. Вся остальная флора планеты, вместе взятая, не принесла мне столько радости и удовлетворения. Я не имею ввиду кислород, выделяющийся в атмосферу Земли растениями и необходимый для дыхания, растительную пищу, без которой люди не могут жить. Я говорю об эмоциональном значении, радости, какую доставило мне удивительное деревце моих любимых новгородских лесов, представитель кипарисовых — можжевельник. Семейство широко расселилось на планете, и я не могу похвастать, что изучил всю географию его распространения, особенности отдельных видов. Да я и не ставил себе таких целей. Просто улыбаюсь, когда вижу в лесах его знакомый силуэт, когда слышу его прекрасный, сильный запах, когда дарю друзьям и просто знакомым самодельные вещички из его древесины.
Ученые всего мира, в том числе и ботаники, договорились, чтобы не было языковой путаницы, обозначать видовую принадлежность организмов фауны и флоры латинскими названиями рода и вида, к каким они относятся. Чтобы точнее определить своего любимца, напишу международное бинарное название лесного чуда — Juniperus communis.
Видовое название красноречиво говорит, что этот вид любит селиться в сообществах, коммунах. Кто же из питерцев этого не знает? Вдоль Финского залива плотные заросли можжевельника тянутся близко от пляжа многие километры. Встречал и я в детстве кустики можжевельника, ничем не выделяя его из множества прочих растений. Ну, может быть, только из-за особой гибкости пытался делать из него луки. Ничего запоминающегося у меня не получалось, и интерес к необычному хвойному кусту вообще угас.
Прошли годы, ушло детство. Много ездил по Северо-Западу, на Север, в Карелию. Часто попадались на глаза густые заросли упругих хлыстиков, но каких-либо эмоций это растение у меня не вызывало. Грибы таких зарослей избегали, пробираться сквозь них было тяжело, и большей частью я их просто обходил.
Все изменилось в год, когда впервые поплыли с семьей в путешествие по реке Плюссе на надувных лодках. Дети были еще малы, дочке не было шести лет, но мне очень хотелось передать им мое понимание природы, радость общения с ней, любовь ко всему живому. Именно на этой волне и шло наше путешествие по небольшой речке, текущей в сотне километров от Петербурга. На какой-то стоянке нашей маме понадобилась хозяйственная дощечка для резки продуктов, и мы с товарищем вырубили ей славную доску из большого можжевельника, выкопанного и брошенного невдалеке каким-то недоумком. Чтобы разделочная доска получилась шире, пришлось отчасти залезть даже в корень деревца, где оно было максимального диаметра. Приспособление получилось немного изогнутое, но полностью соответствовавшее требованиям хозяйки. В воздухе так приятно пахло от опилок и щепок можжевельника, что два взрослых мужчины принялись за игру. Стали вырезать и выстругивать из можжевельника кубики, шарики, другие фигурки, оправдываясь тем, что делали эти “нюхалки” для детей. Дети, да и все мы, оценили чудесный лесной запах, спрятанный в таком знакомом растении. Я же просто влюбился в старого знакомого.
Довольно скоро у нас появилась избушка в новгородской области. Осваивая новые для себя леса с радостью узнал, что можжевельник бывает не только кустовидный, но и в вида дерева. Когда-то его было много в новгородских лесах. Потом что-то случилось, и растение стало в массе погибать. Деревенские жители гибель можжевельника связывают с авиационным опылением небольших полей, затерянных в лесах. Вполне возможно. Понятно, что значительная часть химических средств, выбрасываемых с самолетов, попадала на лес.
Новгородцы по-иному называют можжевельник, присвоив ему название другого кустарничка. Я не сразу и разобрался, что именно можжевельник тут называют вересом. Верес стал гибнуть в окрестностях деревни лет сорок-пятьдесят назад. До этого он был весьма обычным компонентом еловых, болотистых лесов. Только его пускали к себе на жительство, под крону, громадные ели, никого другого. Даже грибы не растут среди корней елей, вошедших в полную силу. Только ложные белые, сатанинские грибы с розовой мякотью, горькие грибы-обманщики, могут преодолеть мощное химическое воздействие хозяина. И уж совсем редко увидишь среди толстого слоя опавших иголок очень темные свинушки. А можжевельник спокойно рос, прислонившись к могучим елям. Под ними до сих пор можно увидеть высохшие, характерные деревца. Узнать его, даже без иголок, легко по форме расположения ветвей. Силуэт можжевельника напоминает пламя горящей свечи, как у всех кипарисовых, к которым относится и наш герой.
Как-то с женой и товарищем пошли мы за брусникой на богатое Чудское болото, мимо брошенной деревеньки Чудцы. Шли тропкой по заросшим сорняками полям. На высоком берегу речки Рапли тропа вела нас мимо могучего красного комбайна, будто отдыхающего уже много лет у поля, пока его хозяин обедает. На нашу беду на болоте зарядил сильный дождь, и стало не до ягод. Жалко было рано уходить, поэтому побродили по лесным островам, протянувшимся цепочкой среди топкой моховины. Именно по ним, перескакивая с острова на остров, вилась тропа вглубь болота. На одном из островов, на самом краю, утонув корнями во влажном мху, стоял красавец можжевельник. В самом низу ствола его диаметр превышал сорок сантиметров. Потом, в Питере, я специально узнавал в справочной литературе, что древовидные можжевельники не бывают толще тридцати двух сантиметров. Так что мы нашли на Чудском болоте редкий экземпляр, не известный дендрологам. Больших древовидных можжевельников в этом месте была целая рошица, но тот, к которому мы подошли, выделялся размерами. Многие ветви гиганта уже засохли. Зеленели только самые верхние. Отметив в памяти остров с можжевельниками, мы ушли в деревню.
Ненастье растянулось на неделю. Через пару дней, чтобы не сидеть все время в избе, мы с женой и товарищем надели плащи, вооружились двуручной пилой и под моросящим дождем пошли на болото за большим погибающим можжевельником. Распилили красавца на чурки, уложили, сколько могли, в рюкзаки и пошли узкой тропкой домой. Тогда я еще не открыл для себя прелесть лесных вешалок из сучьев можжевельника, причудливых, корявых, перевитых, таких изысканно природных, что страшно срезать ножом любой гнилой сучок, чтобы не нарушить естественность изделия природы. Поэтому взяли с собой только тяжелые, светлые на срезе чурки. Еще пару раз за ту осень догружали на болоте рюкзаки с ягодой интересной древесиной и относили ее на сеновал. Чтобы чурки сохли не трескаясь, а постепенно, замазали торцы краской. В таком виде чурки лежали на сеновале несколько лет, пока окончательно не высохли.
За эти годы много всяких деревянных чудес перекочевало из леса к нам на сеновал. Не только можжевельник приезжал в избу из леса в рюкзаке, но и разные капы: березовые, осиновые, ивовые, рябиновые, сосновые, черемуховые, и даже — можжевеловые. Приносили домой всякие кривулины, гнилухи. В лесу никогда не угадаешь, где что увидишь.
Есть такое место на дальнем краю Губницы — нашего деревенского болота, которое старики называют Магурцев гороб. На этом заметном бугре в начале двадцатого столетия вырыл себе землянку некто Магурцев. Фамилия в здешних краях известная и поныне. Кажется, он был монах и жил у болота, спасаясь от мирских искушений. На бугре и по наше время сохранилась оплывшая яма, где был скит монаха. Магурцев гороб для собирающих клюкву на болоте людей — маяк, путеводный ориентир. Своими громадными осинами он выделяется из частокола окружающих лесов и виден с любой точки открытого болота. На этом лесном островке есть старое кострище, на котором мы с друзьями кипятим чай, около которого отдыхаем, наползавшись по кочкам. Не один раз сидел на стволе упавшей дуплистой осины, пока однажды не присмотрелся к наросту, заплывшему место выпавшего сука. Прикрыт был нарост черной корой и отслаивающимся лубом, но частью виднелся. Пересел ближе, оторвал гнилую кору и открыл диво дивное. Природа соорудила профиль древней старухи с провалившимся ртом и одиноким зубиком. Даже брови изготовила из какой-то щетины. Стало даже как-то не по себе. Уж больно законченное изображение лесной хозяйки смотрело с упавшего дерева. Протер поверхность нароста мхом, и она заблестела шелковистым серым отливом. Много лет висит кикимора с Магурцева гороба в проеме окна питерской квартиры, смотрит сверху на городскую суету.
Подсохшие под крышей сеновала деревяшки нужно было везти в город, чтобы осваивать созревшее богатство. Собирали рюкзаки с дарами лесов и болот, нашего тогда еще маленького огородика, и поверх всего я положил себе в рюкзак изрядную можжевеловую чурку. Еле уместилось массивное полено с торчащими суками под клапаном. Долго добирались до станции. Потом сели на подкидыш, идущий из Пестова к Будогощи. Подъезжает тепловоз с четырьмя вагонами к конечной станции. Я уже надел рюкзак, взял в руки ведра с грибами и стою в проходе. Сзади пожилая городская женщина с багажом тоже готовится к выходу. Слышу с ее стороны напряженный голос: “Молодой человек, у вас в рюкзаке пень?” — Коротко отвечаю: “Пень”. Со стороны дамы доносится явственное сопение. Улыбаюсь и жду продолжения. Наконец звучит: “Это, наверно, очень красивый пень?” Опять коротко отвечаю: “Очень”. Еле удержался, чтобы не повернуться и не посмотреть на предел человеческого изумления. Надо же! Какие люди разные. Кто кабачки в город везет, кто — дрова.
Дети выросли. Дела не пускают их в деревню. Часто живу в Красницах один. Хорошо, когда в деревню приезжает жена. Для меня и старого дома наступает праздник. Избушка прибрана. На столе появляются вкусные вещи. И по лесу ходить вдвоем хорошо. Я отслеживаю маршрут, фиксирую в памяти повороты и обходы. В лесу обычно смотрю вниз: ведь за грибами, как-никак, пошли. А жена, доверяя моему умению ориентироваться, позволяет себе смотреть по сторонам, даже вверх. Вот и замечает много деревянных чудес на деревьях. Иногда очень интересные капы вырастают на ветвях в кроне, но главный урожай на стволах. С собой в рюкзаке любимый небольшой плотницкий топор с лезвием, засунутым в рукавицу, маленькая легкая ножовка, завернутая в тряпицу. Найдем лесную диковину, и через десяток минут она уже в рюкзаке. Много чудес нашли мы с женой в лесу.
Давно как-то с женой и детьми пошли в лес за черникой. Путь лежал через старый осинник. Сильными ветрами много осин повалило, с некоторых сбросило вниз громадные сучья. Шел я и споткнулся о старый обломок гнилой осины, черный и мокрый. Почему-то этот грязный кусок дерева приглянулся жене. Рюкзак был только у меня, и она попросила взять осиновую корягу с собой. Ее в руки-то противно взять, не то что в рюкзак. Тем не менее жена настояла. Зачастую легче согласиться с женщиной, чем что-то ей доказывать. Так гнилуха перекочевала на сеновал. Нужно признать, что в тот раз я был совершенно неправ. В другой день, в хорошем настроении, я осиновый обломок отмыл, отскоблил, отчистил. Драил до блеска металлической щеткой. Где отпилил, где построгал, где сошлифовал, где стамеской поработал. Теперь на видном месте в городской квартире стоит необычная, или, как теперь говорят, эксклюзивная деревянная ваза. Бока ее разных цветов. От светлого, песочного, до чугунно-графитового. Ваза обильно украшена бесчисленными конусами-кратерами. Это спящие почки, которым так и не суждено было проснуться. В пару осиновой на низком серванте в квартире стоит сосновая ваза. У нее тоже сложная история.
Привезли мне друзья с Белого моря финскую вагонку, дешево купленную в поселке, рядом с биостанцией, где я тогда работал. Шла машина в Петербург за экспедиционным грузом, и заодно прихватили мои доски. Вместе с красивой вагонкой привезли и большой кусок соснового ствола, стоявший на крылечке домика на Белом море, где я жил. Приехал на машине и громадный березовый кап с того же крыльца. Странно смотрелся кусок сосны, окруженный со всех сторон кружевными вздутиями, рядом с идеально ровными, желто-розовыми лиственничными досками.
Росла удивительная сосна совсем рядом с домиком, где я прожил много лет, работая на биостанции. Видел эту засыхающую сосну сто раз, пока сообразил, что она на большом протяжении сплошь покрыта интересными наростами. Так бывает иногда. Смотришь — и не видишь сути, а потом как ясной водой глаза промоет; остается только удивляться самому себе. Куда раньше смотрел? Видел дрова, а было чудо. Выдолбил я в куске ствола углубление, долго вычищал заболонь из бесконечных извилин, покрывающих наросты. Один знакомый, обнаружив у нас дома новую вазу, долго разглядывал ее и под конец нарек “воспаленным мозгом сумасшедшего бизона”. Мозговые извилины на той вазе действительно имеются, а при чем там бизон, не знает и сам автор.
Долго высыхал на сеновале, доходил до кондиции можжевельник. Через три-четыре года стал я его пилить на ломти и полировать на деревянном круге, обклеенном наждачной бумагой. Сделал себе круги с грубой наждачной бумагой и с тонкой, на которой срез доводится до совершенства. Сразу же выявились чудесные свойства можжевельника. Растет он не быстро, ствол у него с глубокими вырезами, много сучьев. Все это раскрывается на срезе. Можно увидеть целый мир тонких годичных колец, отражающих непростую жизнь дерева. Если захотеть, можно распознать, какой стороной дерево смотрело на юг, какой — на север. Увидеть след засушливых, трудных лет и, наоборот, привольных, когда годовой прирост был велик. Какая-то непонятная магия скрывается в запечатленной деревом истории его жизни. Тонкий, нежный аромат можжевеловой смолы настраивает память на прекрасные летние картины — хвойный лес, полный солнца и тепла, обволакивающий ласковой негой жаркого дня, слезы смолы на красно-рыжих стволах сосен, лесной воздух, каким не надышишься, сколько ни вдыхай его полной грудью. Некоторая пряность и сладость аромата моего любимца заставляют вспомнить о тропическом происхождении кипарисовых. Не утверждаю это, просто мне так кажется.
Жители лесного края, где растет можжевельник-верес, прекрасно знают его бактерицидные возможности. Стоит кому-то в семье заболеть, как из леса приносят пучки можжевеловых ветвей, обеззараживающих воздух своими эманациями. Такие же ветки бросают в кипяток, налитый в ушаты и бочки, готовя их к новому сезону заготовок. После можжевельника в деревянной посуде не останется ни грибков, ни микробов. Укладывай мясо, грибы, овощи да пересыпай солью. Зима длинная, все приберет!
Деревянные кресты на погостах тоже делали из можжевельника. Такой крест простоит, не сгнивая, вдвое дольше елового или березового.
Тонкие, небольшие, полированные срезы я носил в кармане, держал на рабочем столе, постоянно любуясь ими. Мои друзья — те из них, кто мог понять прелесть этого дерева, — тоже носили срезы с собой. Не один человек говорил мне, что стоит приложить можжевельник к области сердца, как оно перестает болеть.
Композитор Гаврилин тоже влюбился в подаренные мною срезы. Держал их под руками, а ложась спать, прикладывал к груди. Как и я, он был дважды инфарктник. Родом Валерий из вологодской деревни и с радостью принял веру в целебность вереса. Мы говорили с ним о деревенской жизни, о тяге к природе, к земле. Мечтали о создании в деревне товарищества людей, объединенных любовью к природе. Без друзей в деревне нехорошо. Не с кем поделиться радостью от общения с лугами и лесами, полями в цветах и неповторимыми, тающими облаками. Когда живешь в деревне один, остается тебе только работа.
Жена композитора, строгая Наташа, не позволяла мужу расслабляться в мечтах. Берегла его, серьезно больного, для работы, жестко регламентировала расписание, жизнь. На мой взгляд — неверная позиция в отношении тонкого, сложного, очень чувствительного человека. Как жить без того, что заложено изначально, в детстве? Где черпать вдохновение, понимание сложного современного мира, как не в своей основе? Теперь Гаврилина нет. Не могу порадовать его новгородскими сухими грибами, брусникой и клюквой, передать ему привет от привольных лесов и богатых болот. Грустно. Ушел близкий моей душе человек.
В трудные минуты жизни руки тянутся к инструментам. Собрано их за жизнь немало. Как без них мужику? Тем более, что стараюсь все делать сам; не посылаю за мастеровыми, когда дома что-то ломается или захочется новизны. Всего-то и радости — после работы отойти посмотреть на свой труд и порадоваться очередной, невеликой удаче. Тянет к рукомеслам вновь и вновь.
Ощущение верного пути нужно человеку. Оно порождает внутри мир и согласие с собой. Такое чувство бывает после удачного завершения трудной работы. Радостно и спокойно после долгого трудового дня устало прислониться к теплому боку печки. Сижу на широкой чурке, грею поясницу, верчу в руках какую-нибудь деревяшку. Ароматная стружка падает на пол, все больше проглядывает что-то тебе интересное. Мысли в это время могут быть где угодно далеко, привычные руки и сами многое умеют. В такие минуты мир наполняет старую избушку, мою душу.
Когда режешь тонкой, острой ножовкой можжевеловое полено, получаются очень похожие по форме деревянные ломтики. Интересно из серии похожих срезов выкладывать на верстаке различные узоры. Если взять в середину более темный, крупный срез, хочется окружить его можжевеловыми лепестками. Получается диковинный деревянный цветок. Подобрать сочетание причудливых спилов, какие часто бывают у можжевельника, задача непростая. Брат, механик, предложил соединить отдельные срезы отрезками мягкой проволоки, вставленной на клей в сверления по бокам деревяшек. Когда сборный медальон склеится, нужно обе стороны сделать плоско-параллельными, отшлифовать и отполировать их. Вручную такое делать долго и трудно. Да и плоскость хорошую не выдержать. Пришлось изобретать домашний шкуровальный станок. Быстрее пошло дело. Вот только без отсоса мелкой деревянной, ароматной пыли все кругом, и мастер, в том числе, покрывается слоем светлой муки. Наверно, стоило бы сделать мою фотографию после шлифовки. Мельничное чучело, а не человек. Стараюсь эту операцию вынести на природу, где не нужно чистить пылесосом мастерскую на лоджии и всю квартиру в придачу.
Много поделок можно сделать из можжевельника, из его мягкой, послушной древесины. Пробовал делать подобные медальоны из корневища ели, из стволов засохших фруктовых деревьев и сразу понял, как неподатливо, своенравно принимают другие виды древесины обработку. Вязкое дерево забивает даже очень крупную наждачную бумагу и не шлифуется, а горит, нагреваясь трением.
Одно время увлекался изготовлением столовых и кухонных приборов с ручками из можжевельника. Сбивал треснувшие, грязные пластмассовые, ширпотребовские ручки, насаживал деревянные и узорил их специальным методом. По мнению друзей, такие вилки, ножи и ложки автоматически переходят в более интересный, сувенирный разряд. Теперь, проходя около маленьких барахолок, которых много развелось в городе, смотрю на разложенный на земле товар. Часто вижу разрозненные приборы с пластмассовыми ручками. Если хозяин не слишком задирает цену, покупаю их, чтобы иметь возможность дарить сувениры приятным людям. Как-то, на заре перестройки, даже отнес такой столовый набор в комиссионный магазин. Уже на следующий день его купили. Можно было бы и зарабатывать на этой идее, но удовлетворение в такой конвейерной работе я вряд ли найду.
Резал из березовых капов подходящего размера солонки и шкатулки. У всех друзей и родных на столах мои изделия. С годами капы нужных размеров в родных лесах стали попадаться все реже. Это ведь не грибы, вырастающие снова и снова. Зависимость от случайных находок меня раздражала, и пришлось придумать новую методику изготовления солонок. Отрезаю от можжевелового поленца нужных размеров чурочку. Выбираю такие куски, чтобы на них были сучки, фигурные впадины и неровности, делающие заготовку непредсказуемой, природной формы. Любимую древесину можно обрабатывать вручную, на фрезе. С более твердой березой или черемухой лучше такие штуки не делать. Намаешься, да и руки можно повредить. Твердые капы приходилось долго и терпеливо резать стамесками, специальными резаками — клюкарзами. Чтобы работать с твердым деревом, приходилось направлять инструменты до предельной остроты на войлочном круге с пастой ГОИ. Теперь, используя фрезы, могу сделать за день несколько можжевеловых солонок. Было бы желание.
Сижу за компьютером и пишу эти строчки рядом с новогодней елкой. Удалось купить перед Новым годом очень славную, с длинными толстыми иголками, лесную красавицу. Поставил в ведро с песком и обильно поливаю. Украсили с женой елочку игрушками. Ждали приезда внучки. Рядом с елкой стоит на можжевеловом спиле красивая рождественская свеча. В старый Новый год, 13 января, придут друзья. К их приходу натоплю сауну, построенную в небольшой кладовке, и зажгу праздничные огни. Свечке тоже предстоит встречать гостей.