Рассказ. Перевод О. Малевича
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2003
1
Перед домом всегда протекал ручей. Мальчишки ловили в нем лягушек. Все в нем что-нибудь ловили. Бабы стирали белье, и, когда уплывала свадебная скатерть, ее приходилось ловить. Мальчишки ловили в нем девчонок за груди, мужики ловили рыбу, а доктора — пиявок. И площадь была всегда. А вокруг площади — дома, а в тех домах — евреи. И церкви были. Целых две. И липовая аллея. А теперь ее нет. Может кто-нибудь сказать, что видел здесь хоть одну крышу без трубы? И пожарники были, струю из пожарной кишки любили направлять бабам под юбки. Дорог было всегда три — в три разные стороны. А что еще? Хлеб? Хлеб был. И были храмовые праздники, и были паломники. Кто все это упомнит? А сколько было собак… Сколько кошек… Котились и котились… И картошка всегда была. А за железной дорогой — лес. И песок… Все было. У сельского дурачка Игнаца были резиновые сапоги, он играл на флейте, а никакой флейты не было. А что еще? Лавка, банк, собаки… И киношка. А сколько было балов? Про воскресеньям сладко пахло. А у деверя в заду — ни дать ни взять пропеллер. И войны были. Приходили немцы, русские, румыны… А сколько было детей! И сколько их умерло! У меня были коньки — первые во всем селе. А далеко за гумнами бил родничок. Его оградили срубом. Много чего было. Мельница, цирк, первое такси, похороны… а за железной дорогой лес… И песок… Все было, и все будет.
Нашей бабушке порой кажется, что она родилась вчера: ничегошеньки не помнит.
Если не вчера, то позавчера. Нет, нет, уж точно не вчера.
Она очень хорошо помнит, как родилась. Никто другой этого так хорошо не помнит.
Перед домом всегда протекал ручей. И сколько в нем было рыбы!..
Уж чего-чего, а трактиров хватало. И вообще, сколько всего было. И торжественных речей! И ярмарок!
“Четырнадцатого я родилась, а пятнадцатого меня понесли крестить, пока не померла. А я вон и по сю пору жива!”
Сколько человек за свою жизнь насмеется и наплачется! Перед домом всегда протекал ручей. Мальчишки ловили в нем лягушек. Все в нем что-нибудь ловили. Все. Где люди, там и счастье. А в чем оно?..
2
Бабушка родилась в воскресенье 14 августа 1892 года в Шаштине. Целую неделю шел дождь. С утра ее отец обтесывал четыре большие доски и занозил мизинец. В кухне упало на пол яичко.
У бабушки было четыре брата. Ондрей, Фердинанд, Яничек и Павол. Когда ей исполнилось два года, у нее начали темнеть волосы.
Летом она спала на незастекленной веранде. Больше всех ее любила тетка Ленка. На спине у той было родимое пятно. Похожее на грушу.
В 1894 году на крыше сделали новую трубу.
А бабушка сделала в кухне первые два шага. Отец как раз свозил овес, а потом чистил в конюшне лошадей.
У нее были каштановые волосы. Тетка Ленка купила ей бархатную ленточку и связала рукавички.
Ей было уже три года, а она еще не умела толком говорить. На дворе у них росла тонкая яблонька, а под ней была скамейка с высокой спинкой. Отец брал ее на колени. Смеялся.
Она боялась темноты в чулане. Лестница на чердак скрипела.
В буфете стояли кружки. На стене висело зеркало. Над столом — часы. Плита блестела.
Всего теплей было в кухне. Мама хорошо пахла. И лошади хорошо пахли.
Когда ей было пять лет, зимой, в декабре, она нашла в саду большое перо из фазаньего хвоста. Она говорила: “Выйду замуж за папу”.
В 1896 году ее укусила собака.
После окончания первого класса фотографировались. Она с серьезным видом сидела за партой в первом ряду. У учителей были бороды.
Через год умерла тетка Ленка.
Целых два года перестраивали дом. Отцу нравился зеленый цвет.
19 мая 1902 года в глаз маме попала соринка. Ондрей получил в школе двойку. Фердинанд тройку. У обоих были голубые глаза.
В пятом классе она была лучшей ученицей. Из окна класса был виден храм. У нее была подруга Маришка.
Она побывала в Будапеште.
Еще в том же году сгорел соседский дом. Отец назюзюкался.
Лето казалось ей долгим: долгие утра, долгие дни, долгие вечера. В цветастом купальнике она плавала в пруду. Вербы склонялись на ветру.
Осенью она вспоминала Будапешт.
Отец сказал: “Будешь портнихой”. На день рождения братья купили ей сахарного голубя.
Шел снег. Одна стена горницы почти сплошь состояла из окон. Снег был фиолетовый. Все девушки носили высокие воротнички. В трех утюгах пылали раскаленные угли. К ее волосам прицепилась белая нитка. Потом обедали. Потом кроили. Потом шли домой. В тот день родилась ее сестра Сидония.
Весной 1909 года она спала, сложив руки на груди.
Она любила дождь.
Ондрей хотел жениться. Отец сидел в горнице и смотрел на него.
Уже в декабре ручей застыл. Лесник Слобода принес им маленькую елочку. Даже запруда замерзла.
Через три года льда было еще больше. Отец сломал руку.
Летом она как-то днем пошла в лавку. Ее волосы все еще украшала ленточка, подаренная теткой Ленкой. Двери были открыты: за прилавком сидел молодой торговец в тюбетейке, за которого она через четыре года вышла замуж.
На войне пал Яничек.
Лавка была на площади. За помпой стояла статуя святого Флориана.
В моду вошла короткая стрижка. Первый сын умер. На стенку в кухне она прилепила открытку от двоюродной сестры из Вены.
Она сшила себе новое платье. Солнце стояло низко над крышей и било ей в глаза.
До глубокой ночи она ждала на кухне своего мужа.
Два следующих ребенка тоже были мальчиками.
В лавке каждое утро пахло свежемолотым кофе. Она подметала тротуар перед домом метлой из прутьев.
Маришка тоже вышла замуж.
Фердинанд женился и уехал с женой во Францию.
Когда ей стукнуло тридцать два, ее сестре Сиде было ровно наполовину меньше.
Хотелось родить дочку.
Они переехали. Продали лавку.
На каникулах оба мальчика побывали в Вене. У младшего были курчавые волосы. Поздним вечером, зимой 1927 года, муж перебил в буфете все рюмки.
Они поехали в кабриолете на бал в Скалицу.
Через неделю мальчики играли на кухне в жмурки и оба поцарапались дверцей плиты. Старший был похож на отца.
Муж стал директором банка.
Зимой 1928 года родилась Мария. У повивальной бабки на голове был платок с желтыми цветами. Весь день дул ветер.
Как-то она чуть ли не с полудня до вечера просидела во дворе. Вернулись ласточки. Загадили тротуар под окнами. Солнце было багровым.
В воскресенье муж похвалил суп. Ножом он срезал с кости мясо.
Ондрей прислал открытку из Италии.
Осенью она с мальчиками собирала в лесу шишки на растопку. У обоих были голубые шапочки. Совсем близко увидели большую белку. На солнце земля была еще теплой, а под кустами лежало много опавших листьев. Внезапно наступили сумерки.
Мужа избрали почетным членом пожарной команды. Она любила его отца.
В селе были две церкви: одна возле пруда, а другая на площади. В воскресенье утром она не могла решить, в какую идти.
Умер ее отец. Уже через два дня нашелся покупатель для его лошадей.
Вернулся Ондрей. Через год вышла замуж Сида. Еще через год у нее родился сын.
Вечером, под периной, она всегда думала о детях.
Построили новый мостик через ручей.
Перед домом цвели акации.
Мария вывихнула ногу. Мария порезалась. Мария упала в грязь. Марию прищемила дверь. Мария опрокинула на себя кипящее молоко. Мария поранила ножом палец.
Оба мальчика играли в футбол.
Всем детям она связала рукавички.
Весь 1935 год ее мать хворала.
Все пожарники ее приветствовали. Ондрей женился на Альжбете Гулловой и открыл на площади магазин тканей. Во дворе у них рос орех.
“И у меня были такие волосы”, — сказала она Марии.
Муж вернулся домой только под утро. Сказал: “Улыбнись мне”.
Она водила гостей в огород и показывала им огромную тыкву. Сида улыбалась, она ждала второго ребенка.
В сентябре она видела близ станции, как незнакомый мужчина в шапке убегал от трех или четырех жандармов. Лето продолжалось до конца октября.
Во сне она видела часы.
Была мягкая зима: снег выпал лишь в конце января.
“Тебе надо было перепасовать мяч мне”, — услышала она голос младшего сына.
Первой дочери Ондрея подарили на зуб золотую монету. Рядом с их домом открылся кинотеатр.
Летом ей показалось, что у нее снова будет ребенок. Все побывали у фотографа.
Кончился год 1937-й.
Младший сын каждое утро отправлялся в школу. Она варила ему кофе. В кухне было мало места. У нее разбилось фарфоровое блюдо.
Муж принес домой щенка.
Сида научила ее песенке о маленьком мальчике. Вспоминали о Фердинанде.
У Марии в годовом табеле была одна тройка.
Ондрей открыл швейную мастерскую. Теперь в магазине продавала только его жена. Осенью на площади давал представления бродячий цирк.
Через два года старшего сына призвали в армию. У ее матери после операции восстановилось зрение.
Она ходила на курсы медицинских сестер.
Муж рассказывал о первой мировой войне и почти всю осень дрессировал пса.
Сида боялась за своего мужа. Его звали Антоном.
Одна из куриц неслась всю зиму.
По ночам она плохо спала.
Летом на ступенях церкви упала и сломала себе руку. Неподалеку стоял ребенок с голубым шариком.
Начала читать роман Чарльза Диккенса.
Мария сшила себе зеленоватую блузку. Ей уже двенадцать.
Была долгая зима.
После нее — долгая весна.
Старший сын вернулся с действительной. У него были желтуха и вши.
В июне началась жара. Ручей почти высох, на акациях желтели цветы. Ночи были очень короткие. Муж каждое утро лил себе на голову воду из помпы. Он сбрил усы.
Мать жила у Сиды.
Потом до самой зимы шли дожди.
Ондрей забил свинью и прислал им много всяких вкусностей. В январе дала трещину задняя стена дома. В чулане было так холодно, что замерзла питьевая вода в ведре.
Муж купил новый шкаф для спальни. В маленькой гостиной были диван, стол, четыре табурета, столик с двумя серебряными подсвечниками, две фотографии в рамках, секретер, полный книг, и печка.
В конце войны они почти месяц жили в подвале.
Младший сын женился. Ему осталось сдать последний выпускной экзамен.
4 января 1946 года у нее родился первый внук.
Сида показала ей письмо от Фердинанда. В тот день одна из акаций упала в ручей. Никто не мог этого объяснить, дерево было в общем-то здоровое, и дул лишь слабый ветер.
Жили еще все вместе. Невестка была очень красивая.
Муж начал работать в грибном питомнике.
Лето было короткое. Мария хотела стать учительницей.
“Для вас письмо из Праги”, — сказала почтальонша.
У нее тряслись руки, а перстень мягко блестел на солнце.
Через три дня она пошла на станцию ждать мужа.
Жили они всё еще все вместе.
На Рождество в большую горницу пришлось принести и табуретки из кухни.
Старший сын не хотел учиться.
В феврале младший сын с женой и внуком переехал в Кошице завершать образование. На флагштоке вокзала развевалось знамя.
В октябре старший сын перебрался в Тренчин.
Мужа мучила грыжа.
Спустя год Мария уехала работать в Братиславу, и в том же году женился старший сын.
В 1950 году умерла жена Ондрея.
Через три года в Париже умер Фердинанд.
В 1954 году умерла ее мать. Ей было 85 лет.
Младший сын с семьей переехал в Нитру, а затем туда переехала и Мария. Там она и свадьбу справила.
Муж перестал пить.
У Марии родился сын.
У старшего сына уже было трое детей, у младшего — пятеро.
Ее муж умер в 1957 году. Ее старший внук в одном коротком рассказе написал между прочим о его похоронах: “Это было от солнца, и еще от поднимающейся из-под ног пыли. Я не знал, где остановиться. И, собственно, я не останавливался. Сразу двинулись музыканты в пожарной форме, повернулись, как по команде └кругом!”, и направились к мосту. Еще не доходя до него, я оглянулся вокруг. Оркестр снова заиграл”.
Зимой она ездила к детям.
В 1967 году умер Ондрей.
В 1972 году женился ее третий внук.
В 1974 году она думала, что умрет. Но дожила до рождения первой и второй правнучки.
Бабушка стоит у ворот. Входит в дом. Открывает окно. Сидит возле печки и листает старый календарь. Имена святых, день которых отмечается в этом месяце, идут чередом. Дни тоже: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота и воскресенье.
Она чудом вспомнила день, когда сидела на острых отцовских коленях. Тогда ей было три года. Воспоминание было таким ярким, что она невольно оглянулась. В комнате никого нет.
Дни идут.
3
На старости лет она оплакала все, что в своей жизни делала, и еще горше все, чего не делала.
Никогда не видела море… Не стала портнихой, хотя сохранилась фотография, на которой она снята вместе с еще пятью девушками на каком-то дворе, на земле ковры, зингеровская швейная машина, манекен без головы, стол с тканями и бумажными выкройками, есть тут и ножницы, у всех девушек висят на шее портняжные сантиметры, трое девушек сидят, трое стоят, и около них цветы: фикус, аспарагус, господская трава, высокий олеандр… Никогда не умела плавать… Никогда не видела Лурд… У нее не было веера с твердыми пластинами, костяной ручкой и павлиньими перьями… Долго у нее не было дочери… Она не вышивала, не изображала на канве пейзажи или играющих кошечек… Не варила варенье… Никогда не ела снег, боялась, что простудится… а потом, снег дольше всего держится на могилах… Никогда не носила белых лайковых перчаток… Никогда не позволяла мужу приближаться к ней иначе, чем лицом к лицу… Не изучала семейное право… Не стреляла из духового ружья в цель или в чучело тетерева… Не пилила дрова… Тщетно мечтала иметь густые волосы… Тонкие брови… Округлые ногти… Янтарный перстень… Мушку… Никогда не ездила на велосипеде… Никогда не танцевала фокстрот… Зря уходила в лес, когда ей больше не хотелось жить, — все равно каждый раз возвращалась… Напрасно мечтала о голубых глазах… Не расчесывала детям волосы на пробор… Не умела умножать и делить дроби… Не играла на скрипке… Никогда не была на футбольном матче… Никогда не спала голой… Вечером не каталась на карусели в луна-парке… Не запускала с детьми воздушных змеев…. Не носила пенсне… Не убила ни одной мухи… Не пасла коров… Не ходила по улицам в бигуди… Не коллекционировала керамику… Не пила цейлонский чай… У нее никогда не было карманного календарика… Никогда не пекла дома хлеб… Ни разу не видела падающей звезды… Никогда у нее не кружилась голова… никогда у нее не было платья из муслина и нижней юбки с кружевами… или сумочки из крокодильей кожи… Она никогда не была в зоопарке… Не выращивала бегонии… Ничего не слышала о Борнео… Никогда не хотела стать мужской парикмахершей… Не любила яйца… Никогда не смотрела вслед улетающим птицам… Никогда не рубила лед на ручье… Ей не удалось сохранить жизнь снегирю со сломанным крылом… Не была… Не видела … Не имела… Не делала… Не жила… Не закончила курсы медицинских сестер… Не белила белье у ручья, как ее дед… Не участвовала в сокольском слете в Праге1… Не дописала до конца письмо мужу, когда хотела его бросить… Не эмигрировала… Не подводила ресницы… Не отвечала дурным людям грубым словом… Не гадала по ладони… Не прогуливала уроки в школе… Не искала в волосах сестры вшей… Не бесилась вместе с детьми… Не каталась на коньках по замерзшему пруду… Не лежала среди колосящихся хлебов… Не кружила голову посторонним мужчинам… Не носила оставшегося от мамы крестика… Не улетала вместе с ласточками… Не слышала Энрико Карузо или Беньямино Джильи… Не предавалась мечтам и грезам… а надо было бы… Не танцевала с начальником пожарной команды… Не сбежала от мужа… Не посадила перед домом розы… Не умерла…
4
Дни шли. Каждое утро наступал новый день, а вместе с ним приходила почтальонша. Бабушке казалось, что пришла ее дочь. Бабушка выглянула из-под перины. Перина — это собственность. А сколько у нее было перин, когда она выходила замуж! Почтальонша в отпуске — вот и пришла дочь. Мария, та самая Мария, которая и Маришка. Это дочь бабушки и одновременно почтальонши. В руке она держала свечку, только что вернулась с конфирмации. Где ты пропадала? И вот она уже на фотографии. Превратилась в тетку Ленку. Год 1922-й. Они были вместе в Мариацелле. Andenken an Mariacell 19222. Сохранилась и фотография. Она подарила ее старшему внуку. А он тоже здесь? Бабушка плутовски улыбнулась. Мария посадила ее на ночной горшок. Письмо из Праги. Ей пишет Сида, которая в Праге никогда не была и все же не забыла о сестре. Родная сестричка. Она вскопала бабушке огород. У бабушки есть фотография, на которой Сида снята во время конфирмации. Бабушка любит ее. Почтальонша дала ей деньги. “Спасибо тебе, Маришка, что ты обо мне заботишься. Я люблю тебя. Всех люблю”.
На постели проветривалась перина.
В окно постучала почтальонша.
Все у бабушки болело.
Что поделаешь? — склероз.
И ноги болели.
5
Она ходит уже только по дому, от постели к окну, лишь летом выходит на двор, забыла обо всем плохом, все время ей чего-то не хватает, она опирается на трость с серебряной ручкой, ее мир сократился до трех окон, у нее румяные щеки, мало волос, посредине головы пробор, может быть, тропинка в сад мыслей, которые как раз весной расцветают, ведь сейчас весна, она прислушивается к своим мыслям и оглядывается вокруг, голова у нее белая, как яблоня в цвету, а в глазах ничего не светится, и под ними мертвые морщины, она бродит по дому, сидят в кухне, ей нечего делать, и она начинает вспоминать мужа, как он бил чашки в буфете, а ее заставлял улыбаться и поднимать руки над головой, чтобы он видел черные гнезда волос у нее под мышками, он любил к ним принюхиваться, любил играть с ее бровями, разглаживал их наслюненным пальцем, а она должна была улыбаться, и ждать его чуть ли не до утра, и бояться его, а на следующий день препираться с ним, и рассказывать о себе, и отвечать на его вопросы, и запираться от него в чулане, где всегда был затхлый запах крепкого спирта, а она стояла за дверью босая, и ее ступни холодили плитки пола, плитки с цветным узором, и так холодили, что она заработала ревматизм, а со временем этот запах и холод соединились, и, когда ей было холодно, она всякий раз ощущала запах спирта, по ее телу пробегали мурашки, она начинала чихать, но это было позже, пока же она стояла за дверью, больше всего ее холодили слезы, которые со щек падали на ночную рубашку и холодили груди, а муж между тем разбил тарелки в витрине и выбросил из выдвижного ящика столовые приборы, и она отворила дверь чулана и вышла с руками над головой, она сдавалась и одновременно кричала, чтобы он перестал, а он смотрел на нее, и начал улыбаться, и в самом деле перестал, а на другой день ей пришлось его простить, он пил одну воду и просил прощения, а она его не слушала и кричала на него, и снова ее начали холодить слезы, которые промочили нижнюю юбку и вызвали мурашки, она хотела умереть, не меньше одного раза в день хотела, чтобы у нее закрылись глаза и перестало биться сердце, она даже пробовала закрыть глаза и слушать собственное сердцебиение и как-то закрыла их, когда ссорились с мужем, лежали на своих кроватях и кричали, хотела, чтобы ее душа отлетела в ночной рубашке, — а когда открыла глаза, ее муж был мертв и тихо лежал под периной, и она похоронила его и с тех пор все время что-то себе говорит, но ничего не слышно, из одного уголка ее рта в другой пересыпается одна и та же горстка слов, и, когда она чувствует запах спирта, на котором варит себе чай, у нее начинают зябнуть ноги, она шепчет немые слова и озирается, озирается вокруг, ей все чего-то не хватает, ей не хватает ссор с мужем.
6
Возможно…
Возможно, так было…
А возможно, и не было…
7
На ней соломенная шляпка, а в кармане ее передника — ключ. Она забыла про все плохое. Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что ее муж был злым. Пусть попробует. Это был добрый человек. Она пережила его больше чем на тридцать лет.
И она опять спрашивает: “Как, собственно, звали моего Имриха?”
В комнате никого нет.
Вынет из секретера старую фотографию 1898 года. Она сидит с серьезным видом в первом ряду. Бабушка любит смотреть на эту фотографию. У учителей бороды.
Повсюду ее знают.
И куда только она ни ходила: и в обе церкви, и на храмовые праздники, побывала везде.
Четырнадцатого она родилась, а пятнадцатого ее понесли крестить, пока не померла. А вот она все еще на свете.
Зачем ехать к морю? Перед домом ручей.
Она сядет к окну и пальцем показывает на мальчуганов и девчушек, которые в 1898 году ходили вместе с нею в школу. На фотографии никто не улыбается.
“Этот умер… и этот умер… и этот … и эта тоже… Юлька, Маришка… и пана учителя Фёркёди уже нет в живых… и эта умерла…”
Палец остановится на ее переднике: она сидит с серьезным видом в первом ряду. Бабушка указывает на себя: “Эта еще жива”.
Перевел со словацкого Олег Малевич
1 “Сокол” — массовая спортивная организация, которая в годы существования Чехословацкой Республики проводила общегосударственные показательные гимнастические выступления в Праге.
2 На память о Мариацелле 1922 (нем.).