Переводы И. Инува, В. Каменской, О. Малевича
Опубликовано в журнале Нева, номер 10, 2003
ЭМИЛЬ БОЛЕСЛАВ ЛУКАЧ (1900-1979) ПАМЯТИ АННЫ АХМАТОВОЙ Горделива и смиренна… Возвеличенная гордость, где же идолы твои? Канули в пучину века… Тот, из рода Прометеев, гнев богов навлекший, сгинул под карающею пулей, пулей братского отлива. А другой - из рода Данте и с лицом под стать камее, с сердцем тоже с нею схожим - стылым камнем стал давно. Но один остался идол, непреклонный, как дубрава. Это твой народ, который ты любовью окружила. Анно Домини… Иссохла зачумленная земля. Тормошила поэтесса отупевшую Европу. И великая отчизна стала милостивой вновь. Песни слушает твои вечно жаждущая юность. Понемножку слез и помпы и слегка горчащих лавров на могильный холм легли. Все в порядке, все в порядке. МАША ГАЛЯМОВА (1908-1995) * * * Уехать! Ночью. Просто так. Сесть, не раздумывая, в поезд и опереться в сумрачном углу о воздух дорогих воспоминаний. И бодрствовать всю ночь с людьми, которые то входят, то выходят на перепутьях жизни. В конце моей дороги - дом. Над озером. Взаправдашний. Реальный. И стoит подойти к нему, коснуться латунной ручки на дверях, ключ от которой затерялся, и вновь ко мне уверенность придет. И можно возвращаться в тишине, когда забрезжит серенькое утро. * * * В чужом и необъятном городе на высоте мансард и крыш мы будем сиротливо одиноки - картинка, что любимый подарил, семейство книг и я. Когда затихнет гомон улиц и небо помрачневшего Парижа швырнет в окошко пригоршней дождя, - мне станет грустно. И вещи, чтоб меня утешить, заговорят о чем-то в тишине, и я не удержусь, поглажу их легонько… ИЗ САНАТОРИЯ С балкона, нависшего надо мной, слышался хриплый, надсадный кашель, то оглушительный, то глухой, аккордами замиравший и гасший… Печальным дуэтом не раз мы кашляли с тем, кто лежал на балконе, - но разве Всевышний услышал нас? Разве пробьется сквозь тучи к иконе немощный голос - молитва и зов? Кроткое море, увы, не докатит волны до Бога, что глух и суров и на алой заре, и на алом закате… Осень надвинулась, небо завесив, нам безотрадные утра суля. И однажды распался дуэт… И рвалось в поднебесье скорбное соло… Черным казалось небо, а земля - так еще чернее. Входит улыбчивый доктор. Он любезен вполне. Я у него справляюсь о пациенте с верхнего этажа. Глаза что-то странное, страшное говорят мне, а губы врача улыбкой заученной ворожат. "Уехал… Должно быть, спешное дело… Но непременно вернуться хотел он…" Спасибо, доктор, за вашу благую ложь! Вы полагаете, правда хуже? Нет! Благороднее. И к тому же ложь уязвляет больнее, чем нож. Впрочем, спасибо… Я знаю, что меня ожидает… Тоже уеду однажды по спешному делу, и вы, улыбаясь, скажете: "Уехала грустная девушка, однако, надеюсь, вернется опять в палату под номером пять, как только дела уладит…" Это вы скажете в третьей палате? Что с вами, доктор? Очки запотели… Знаю, сердце у вас золотое, но, пожалуйста, не говорите так, когда я уеду… Право, не стоит… Тот, кто "уехал", уже не может бросить гвоздику мне на постель… Давит земля… Балкон опустел… А вы говорите: уехал… О, Господи Боже!.. Перевел Игорь ИНOВ ПАВОЛ ГОРОВ (1914-1975) РАЗВЕ ЧТО МАРКИТАНТКА День за днем недели месяцы годы ходим мы почти равнодушно по костям предков Вся Земля ими вымощена На них высятся наши дома и колыбели воркуют голосами кротких голубок Надежный фундамент неповторимой жизни Что же станется с нами когда скелеты превратятся в прах Быть может этот вопрос не так уж пристоен Но простите слову что оно точно птенчик трепещет в страхе пред призраком Уста его произнесшие скривились в бессильном рыданье Разве что маркитантка поэзия смахнет со щеки слезу на шрамы наложит заплаты прежде чем сама в прах в тончайшую пыль обратится и будет одна лишь трава над и под колыбелью шелестеть и живым и мертвым одинаково равнодушно одинаково ласково Перевела Виктория КАМЕНСКАЯ МИЛАН РУФУС МИКЕЛАНДЖЕЛО Бремя нести и петь… О, ты знал, что такое мистерия красоты! Мы уже позабыли. Мы не знаем, мы только лишь познаем. Как устроен будильник. Сколько ребер в скелете кита. И стиха. Не единожды все волоски до единого сосчитали на теле у красоты!.. Знай мудрим, умножая вокруг пустоту и кромешную темноту. И поэт, как поверженный всадник, по следу подковы норовит воссоздать скакуна. Страх, усталость… Мы, как дети в лесу, заплутали во множестве множеств… Красота, что была с божествами накоротке, в наше время себе самой повествует о чем-то магическом и смятенном. СЛОВА Ф. Галасу Слова - церковные ступени. Ни более ни менее. Моя азартная игра, пожизненная лотерея! Коварна глубь родной словацкой речи, - расступится, сомкнется и опять… Слова - церковные ступени. Ни более ни менее. Над ними в вышине - безмолвье, на паперти которого сидит Старуха Истина, - когда-нибудь, возможно, монеткою слезы, оброненною в кружку, я вызвоню все то, что не сказал… Ах, слово - узелок под головой! Я видел, как склоняются поэты над страшной бездной немоты, тщедушный мостик слов к величью перекинув и заглушив рыданья опасений… БАБЬЕ ЛЕТО Косое солнце сентября… Безвременник, и тот отбрасывает тень величиною с детскую ладошку. Прожитое преобладает над непрожитым - тем, что предстоит. Последнюю строку всегда слагают растерянно и второпях. Недаром старики впадают в отрешенность и забывают имена… Безгласен голос. Песнь завершена. И только эхо смеет и дерзает. ВИЛИАМ ТУРЧАНИ ЛЕТО Сколько женщин, сбросив платье, Томны и горды, Погружаются в объятья Ласковой воды. Сколько неги! Ах, дана им Трепетная стать… Сколько юношей Дунаем Пожелало б стать! МИЛАН ФЕРКО БРАТИСЛАВСКАЯ ВЕСНА Такой весны еще история не знала! Она пришла под гром, под взрывы почек, вой. Дыхание цветов и дым пороховой, Смешавшись, потекли в оглохшие подвалы. Речь братьев услыхав (шел третий день боев), Мы выплыли на свет со дна и увидали, Как русские бойцы штыками зиму гнали Сквозь бело-розовое облако садов. Уже цвела сирень, еще дымились села, Трещали льды веков, и скрежетал металл, Еще оркестр орудий глухо рокотал, А жаворонок пел ликующее соло. МИКУЛАШ КОВАЧ (1934-1992) ПЕСНЯ Не было в наших горах железа на скипетры и мечи; золота не было для корон, а серебра хватало разве что на седину матерей… Веял зато искони в горах ласковый, мудрый ветер. Он, заплутав, залетал в дудочку и фуяру1. Тяжким пальцем прижмут его, - и обернется ветер музыкой, песней, что с нами жила неразлучно. Пусть останется так навеки! Пусть звучит эта песня, прекрасная и совестливая, как народ! ПОХОРОНЫ Ворота распахнулись, и процессия двинулась. Четверо несли его на плечах. Он плыл над ними, как перышко - серебристое перышко на черных волнах. Четверо несли его на плечах. И только мать, тщедушная, маленькая, несла его одна - в своем сердце. ЯН БУЗАШИ ОСТРОВ НА РЕКЕ Порос лозой и вербой берег низкий, в реке и ветре купы искупав. Дрожанье воздуха, дрожание купав, чьи корни кормятся из общей миски. Кричит фазан в своей укромной нише, в одежду огненную облачен. Поводит ветер мертвенным плечом и на песке рукою влажной пишет. Но ветерок страницы овевает, закатный луч подсушивает их. Кораблик детский на песке притих, и ржавчина вдоль борта - кружевами. ЗАВТРАК В ТРАВЕ Лоснящийся портфель с нехитрою едой… Мотор заглушен у обочины… Редис, овечий сыр и прочее в траве сверкают женской наготой. Последний ломтик сала дожуют, из горлышка запивши теплым пивом. Газету из-под завтрака сонливо читают - ритуал на пять минут. Еще блаженно дремлет всё в природе, и к небесам торжественно восходит пар вспаханных полей, укропных гряд… И, приподнявшись на локтях, вдыхая щекотно-теплое благоуханье, в истоме люди нa небо глядят. ЛЮБОМИР ФЕЛЬДЕК АХ… Ах, что-то вроде, что-то вроде калитки в поле… Ни дома нет при ней, ни тына, через нее лишь ветер бродит да ворон цвета дыма. Когда-то музыка здесь - ах!.. Ах, человек, собрат бездомных птах!.. ЗИМНЕЕ Земля под снежной пеленой… Вдова ложится спать, и только крем узнает ее тоскующую наготу. Недвижен месяц в озере. Над ним прилаживает лед свои силки зеркальные… И месяц, как слепец, глядит в окошко вдовьей спальни. Перевел Игорь ИНOВ ВОТ И ОСЕНЬ Вот и осень Севереют глаза женщин Под бронзовый звон ветра ты уже легче развяжешь галстук грусти и так же легко завяжешь снова В девичьем сердце лета разостлала постель мгла и кто-то уже зазывает дух красок в стеклянные флакончики зимы К твоим вечерним губам идет утренний голос в ногах у тебя сядет поросший лесом сумрак я приду без хлеба и скажу тебе "здравствуй" стихотвореньем Вот и осень Севереют глаза женщин лодка далеких плаваний застыла у берега и тень ветра машет ей прозрачным цилиндром ЛЮБОВЬ У ЗАМОЧНОЙ СКВАЖИНЫ Занимаемся любовью, забыв вставить ключ в замочную скважину, - ты вздыхаешь, и сквозь скважину со звоном вырывается твое дыханье. И вскоре с другой стороны кто-то начинает просовывать сквозь нее соломинку, вот она уже в комнате, и на конце - мыльный пузырь, он отрывается и, как мяч, прыгает рядом с нагими телами. Эх, опять за дверью ребенок! ШТЕФАН СТРАЖАЙ В ИЮНЬСКОМ ОСВЕЩЕНИИ Как мама похудела, что-то исчезает из ее слов, движений, - это видно в мягком июньском освещении. И впрямь, она уже немолода. А что с нею будет? И с жизнью? До сих пор я доверчиво держался за ее цветастую юбку. Перевел Олег МАЛЕВИЧ У ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ СТАНЦИИ По воскресеньям и в праздник брожу по запасным путям - мазут и стылые лужи. Стоят вагоны с мерцающей тускло щебенкой и с погруженным в раздумье углем. А вот и красные - с большими замками. Чем их набили? Мороженым мясом? Запах ржавчины едок. Вещи перемещаются, я остаюсь. НЕ СПИТЕ Сколько лежит вас, дети, солдат и безмужних невест, навеки затихших, - и земля вам не пухом, а пудом. Пуговки на одежде мутны, а рукам не держать больше нож или шпильку. Не спите, проснитесь, вы мертвы, среди вас так много - убитых! А над вами, недвижными, очень медленно и высоко вырастают деревья. МИЛАН РИХТЕР МОЛЧАНИЕ ДЕРЕВЬЕВ В ГАЙД-ПАРКЕ Взбираюсь на ящик от кока-колы и говорю о значении трнавской группы в мировой поэзии. Любомир Фельдек. Ораторы Гайд-парка Сколько речей ты слышал за долгий промозглый день в Ораторском уголке, где сотрясают воздух будущие и бывшие, политики и идиоты, рецидивисты, сектанты, банкроты, все, кто упивается собственным голосом! В урне с отбросами надорванная фотография группы "Битлз", листовки о вечной жизни под эгидой Христа покоятся на заляпанном флаге с еврейской звездой. Убраны ящики из-под фруктов, стремянки, столик, облепленный виршами о самоотречении, на котором голые ноги блондинки не хотели отречься от всего, что перед тем отвергали ее уста. Освещенные рефлекторами, расположенными у корней травы, наконец получили слово деревья. Ветками усваивают, что слышали, корнями переносят услышанное в землю. И молчат………………………………….. ……………………………………………… Но трава, едва разогнув спину, седую от инея и ветра, посылает зашифрованные предостережения во все парки мира. Хорошо бы, сигнал уловила антенна того, кто любит трепать языком. ЛИЦА НА СТОЛЕТНИХ ФОТОГРАФИЯХ гладки и податливы, точно вызваны на свет из чудесной страны детства голосом проявителя, ласковым прикосновением закрепителя, который не позволит лицу почернеть, изображению исчезнуть. Лица на столетних фотографиях уставились в объектив аппарата, как в окуляр телескопа, способного разглядеть сквозь космический туман гипотетические белые дыры с зарождающимся мерцаньем планет. Лиц на столетних фотографиях мы не узнаём и наделяем их именами прабабушек по сходству с глазами своих дочерей, а рядом с единственным фото отца вдруг оживает лицо прадеда, смертельно раненного на прусской войне. Столетние фотографии мы укладываем в пыльные коробки и знаем, точно знаем, что мы здесь были задолго до господина Дагера, еще до того, как иодид серебра сохранил черты тех, кто, пройдя сквозь стены времен и снов, уносит с собой наши ярко раскрашенные лица как память о худших временах. Перевела Виктория КАМЕНСКАЯ ЯНА КАНТОРОВА-БАЛИКОВА ПО ВЕТРУ Тишина и солнце. Мы уже не думаем о ветре, который вчера калечил цветы. Только пчелы старательно трудятся и переносят пыльцу с поломанных цветов на уцелевшие. MEMENTO2 От фюзеляжа самолета отделился аэродинамический метеор и средь бела дня приковал к себе тысячи взглядов, полных одной мольбы: "Жить!" А потом уже только тени на стенах защищали глаза от слишком яркого света. Но, может быть, как раз в эту минуту где-то на другой планете поэт написал стихотворенье о счастливой и прекрасной Земле, а вдохновила его ослепительная вспышка Хиросимы. РАНИМОСТЬ Как это старомодно - пылать страстью. Разбей любовь. Поверь, осколки - к счастью! Ах, сколько тех осколков на дороге… А мы все не разучимся страдать. Хоть мы и современны, да, видать, по-прежнему у нас босые ноги. ЕЖЕДНЕВНО Бегу от себя, как от зла в кинозале. Семь дней, семь присяжных "Виновна!" сказали. По круче обоев ползу ежедневно. Дождусь ли прощенья от Божьего гнева? Бегу от себя, но знаю заране: увижу лишь триллер на рваном экране. Перевел Олег МАЛЕВИЧ ДИКИЙ МАК Нарядные чаши дикого мака уставились в небо. Еще секунду… Земля из бульдозера их засыплет и скроет. Мне кажется, что много веков назад все было проще. Радость, страданье, любовь. А здесь погибают цветы и вырастают дома. В одном из которых живу. Перевела Виктория КАМЕНСКАЯ ЯН ЗАМБОР РУССКИЕ ЧЕТВЕРОСТИШИЯ Мороз закручивает гайки. Без женского тепла мужчине все холодней. Он словно в майке. А пальцы - как костер на льдине. Мороз и снег меня встречают. Сосновый воздух Подмосковья, как легкий пар над чашкой чая… И я невольно детство вспомнил. На все запрет. Но разрешают вступить в березовую рощу. Она как храм, где свечи тают, где листья как святые мощи. Лежит веками позолота пудовой тяжестью на башнях. Кресты, и звезды, и зевота. Но скоро станет все вчерашним. Зеленый шарик детства. Площадь. Шаг марширующих колонн. Сейчас погибнет под подошвой! О, чудо! Не растоптан он! ЛУЖА После дождя останавливаюсь среди елей перед только что родившимся озерцом. Вот стеклянная дверь в вечность, висящая на древесных петлях. В этой воде, гладь которой способна разбить даже капля, мелкой, так легко замутняющейся, зелень выглядит ярче, а высокое небо таким глубоким, прозрачным и близким. Отражение, превосходящее оригинал. Остается лишь удивляться. Вступить в это озерцо могут только дети, такие же чистые, как оно. Перевел Олег МАЛЕВИЧ ОНДРЕЙ ЧИЛЯК БЕЛЫЕ НОЧИ Машинально стираешь с лица улыбку. Сумрак призрачен и прозрачен. Ленинград, словно барка, покачивается, поет. Отзвук песни - в сердцах у прохожих, непохожее эхо в сердцах непохожих. Умытые окна ночи - словно книжка, где видишь воочью историю города. Здесь жизнь постигали кудесники слова. К чугунным оградам паломники шли, утешенье, надежду искали. В улыбке, что разлита на лице Ленинграда, - триумф человечности, правда людская. Теперь здесь влюбленные бродят и бредят стихами, касаются взглядом трепещущих век Невы. Смолкла арфа шагов, и напевы стихают, и качается город сонной баркой среди синевы. Но не спит, словно мудрость державы оберегая. И улыбками ночи вьются чайки над сизой водою, над берегами, машут крыльями новому дню. Перевел Игорь ИНOВ 1 Фуяра - словацкий народный деревянный духовой инструмент. 2 Помни (лат.).