Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2003
Борис Николаевич Краснов родился в 1953 году в Ленинграде. Окончил Электротехнический институт связи им. Бонч-Бруевича. Автор трех поэтических книг. Член СП. Живет в Санкт-Петербурге.
* * * Все живу в ожидании лета, все в какую-то верю мечту. Только ранняя песенка спета, а от поздней - лишь горечь во рту. Все живу ожиданием смысла, в окружении старых обид. Но ненастная туча нависла и бессмысленно снегом сорит. Это - белого света крушенье, это - хаос грядущий извне… В расточительном этом круженье потеряться так хочется мне. Раствориться без звука и знака, разлететься на атомы слов, чтоб уже никакая собака не нашла моих беглых следов. * * * Ночь упала туда, где, дома серебря, фонари выступают из мрака. Сочини хоть одно продолженье себя в этом мире, пустом, как бумага. Сочини перелет над каналом ночным или - бег по трамвайному кругу. Сочини этот оптовый облачный дым, сердца розничную разлуку. Сочини про любовь, о которой мечта бестолково и жадно хлопочет. Поспеши - скоро утренняя нагота нити всех фонарей обесточит. * * * На острие ночи ни крика, ни драки, так и ты постой - не шуми, не ори. Не скули о том, что нет у тебя, у собаки, ничего снаружи, а все - внутри. А и внутри у тебя та же ночь дурная, и фонарь тот же, посреди стоит, рассыпает свет напрасный, того не зная, для кого светит, к чему горит? * * * Дождь стучит по изнервленной кровле. Сколько пролито ангельской крови - замокрели купырь и ветла. Видно, на небе жизнь не малина, если божьих дружин половина на другую - с мечами пошла. Видно, чем-то Отца прогневили, может, плохо псалмы поделили, и на всех не хватило псалмов? Вот и бьются, сшибаясь щитами, искаженными в гневе чертами походя на ярящихся псов. Помириться по-дружески им бы, но горят раскаленные нимбы, и кровавится шрам на челе. Им, бессмертным, легко забавляться - умирать, воскресать, замиряться… Ну, а нам каково на Земле? * * * Когда подумаешь о том, что жизнь проходит с каждым часом, что призрак жизни невесом, как шар, надутый легким газом. Когда подумаешь… а слов - всего два-три, и те - чужие. Меж четырех жилых углов они лежат, как неживые… Скорей, скорей на божий свет, что перемешан с божьей тьмою! Там в бухгалтерии примет найди письмо берестяное… В лесу, где воздух тленья чист, где корень семени не помнит, тебя пронзит летящий лист и ветром грудь твою наполнит. * * * Возвращаюсь к природе, к ее словарю - опаленному желтой листвой алтарю, вопреки немоте, вопреки октябрю, протянувшему долгие тучи… В этом тлеющем, тихом, иззябшем лесу я себя от впадения в ересь спасу и наполнюсь молитвой летучей. Я молюсь не среди прокопченных икон, но среди четырех среднерусских сторон. Я высоко блюду свой осенний канон и свою безымянную веру. Бедный храм мой неярок, прозрачен, сквозист. Мне иконой - кленовый темнеющий лист да лишайник проржавленно-серый. Я замру на скрещенье звериных дорог, суетливые мысли запру на замок. И увижу, как в точно назначенный срок в створе солнца, лишенная веса, - над поляной, где травы стоят не дыша, - пролетит, проблестнет паутинка-душа золотого и позднего леса. * * * Асфальт первобытный проходит по краю болота, где белая ива цветет. В канаву-корыто лягушек горластая рота залезла и глотки дерет. Весенние планы и мысли мои - простодушны. От зимних тревог - ни следа. Стрекозы-бипланы срываются стаей воздушной - бесшумная брызжет слюда. О, метаморфозы души, лишь недавно скорбящей о бедности прожитых дней! Лягушки, стрекозы, цветения запах бодрящий - все нынче в копилке моей. Я все принимаю и всем уступаю дорогу. И, кажется, берега нет ни солнцу, ни маю, ни яблонь цветения сроку, ни ветру, летящему вслед.