Опубликовано в журнале Нева, номер 1, 2003
В Петербурге есть, возможно, единственный в своем роде дом. Большой, обособленно стоящий, он находится на Васильевском острове. Он похож на профиль корпуса утюга1 . Поэтому знатоки нашего города называют его “домом-утюгом”. Четыре фасада этого дома имеют разные адреса: Биржевая линия, 18 — набережная адмирала Макарова, 10 — Волховский переулок, 2 — Биржевой переулок, 1. На трех фасадах дома, выдержанного в формах эклектики, расположены балконы, которые под вторым этажом украшены декоративными вазами. Дом с замкнутым внутренним двором — четырехэтажный. Но по одному адресу он имеет понижение до двух этажей, а по другому — надстройку пятого этажа. Из окон северного и северо-восточного фасадов открывается чудесный вид на Неву и Малую Неву, на перекинутые через них мосты, на Петропавловскую крепость с золоченым шпилем собора и на Петроградскую сторону.
“Дом-утюг” был построен в 1841—1842 годах на месте старых строений XVIII века. Его возвел для купца П. Ф. Меняева автор множества добротных и хорошо спланированных зданий, широко известный в Петербурге архитектор-строитель А. Х. Пель. Тогда почтовый адрес дома писали так: “Васильевский остров, близ Биржи, дом купца Меняева”. В 1879 году по проекту мастера эклектики академика архитектуры и архитектора Гатчинского дворцового управления Л. Ф. Шперера был надстроен четвертый этаж. Причем карниз третьего этажа не срубили — он отчетливо виден и сегодня. А в 1887 году по Биржевой линии над жилыми квартирами появилась надстройка пятого этажа, которая многие годы служила мастерской для художников. Автор ее — гражданский инженер Г. В. Барановский.
Еще до перестроек доходный дом обрел нового хозяина. Им стал богатый петербургский купец Г. Г. Елисеев, владевший зданиями и магазинами по Биржевой линии и в Биржевом переулке. И не только там.
В начале 1848 года в “доме-утюге” поселился восьмилетний Петр Ильич Чайковский со своими родителями, сестрами и братьями. Здесь у него начались первые серьезные занятия музыкой с хорошим преподавателем Филипповым. Отсюда он ездил на уроки в частный пансион Шмеллинга, находившийся на Большом проспекте тогда Петербургской стороны. В декабре мальчик перенес корь, которая неожиданно осложнилась нервными припадками. Врачи надолго запретили ему всякие занятия. В мае следующего года отец будущего гениального композитора получил место управляющего Алапатьевскими и Невьянскими заводами на Урале, и семья уехала из Петербурга.
Доходный дом купцов Меняева—Елисеева всегда привлекал к себе внимание художников Северной Пальмиры. Особенно после надстройки четвертого этажа, в квартирах которого имелись хорошо освещенные и просторные комнаты, подходившие для художественных мастерских. Они охотно вселялись в эти и другие квартиры и жили в них, как правило, достаточно долго. Вполне вероятно, их манили тишина и спокойствие этого места и, очевидно, невысокая цена проживания в нем. А главное, пожалуй, расположение “дома-утюга”: близость красавицы реки, Биржи, Стрелки Васильевского острова. Да и до самой Императорской Академии художеств было рукой подать: по Биржевой линии, через университет, а там — по набережной Большой Невы (с 1887 года — Университетская), мимо Ректорского флигеля, так называемого дворца Петра II, манежа и зданий Первого кадетского корпуса, в том числе Меншиковского дворца, замощенной Румянцевской площади с обелиском “Румянцева победам” в центре ее (в 1862 году на ней разбили общедоступный сад, названный Соловьевским). Можно было избрать и другой путь — по Кадетской и другим линиям или через самый узкий в городе Песочный переулок (с 1871 года — Соловьевский).
В конце 1849 года из Италии в Петербург возвратились художники Чернецовы — Григорий и Никанор Григорьевичи. Они обосновались “на Васильевском острову, на Голландской Бирже, на берегу Невы, в доме купца Меняева”. Вот что писал о братьях небезызвестный журналист и писатель Ф. В. Булгарин 29 ноября 1852 года в газете “Северная пчела”:
“На днях мы доставили себе большое наслаждение посещением… мастерской двух известных всем и самых скромных и трудолюбивых живописцев… Они живут… как настоящие художники. Стены трех больших комнат оклеены различными эскизами; вокруг стен стоят на мольбертах оконченные и начатые картины; в шкафах сохраняются различные достопамятные вещи, привезенные из Палестины, Сирии, Египта, Италии и т. п., а кроме того, в углу огромный сундук, наполненный различными эскизами и видами, снятыми с натуры. С большим наслаждением рассматривал я эти художественные сокровища и материалы для сокровищ, удивлялся неусыпной деятельности даровитых братьев… Посещение мастерской гг. Чернецовых, которые, так сказать, живут в музее, созданном их неутомимыми трудами и отдаленными путешествиями, и неутомимо трудятся… произвело на меня глубокое впечатление. Гг.Чернецовы не зарыли в землю дарованного им таланта, не сошли с пути, указанного им Провидением, но следуют по нем с трудом и со славой… занимаясь только тем, что принадлежит к искусству, которому они преданы всею своею душою”.
Старший из братьев, Григорий, прославился своей картиной “Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге”. Живописец работал над “произведением, полным ума, души, искусства”, долгих пять лет и завершил его в 1837 году. На грандиозном полотне размером 212х345,5 см он запечатлел более 223 своих современников: от императора Николая I до старушки А. Антоновой и крестьянина Ярославской губернии Петра Телушкина, в том числе А. С. Пушкина, В. А. Жуковского, И. А. Крылова, Н. И. Гнедича.
Никанор больше известен как пейзажист. В частности, его романтическое полотно “Дарьяльское ущелье” украшало квартиру Пушкина на Мойке. “Писана была картина” по заказу самого “солнца русской поэзии” и адекватно отвечала его восприятию этого прекрасного уголка Кавказа.
В 1838 году “патриоты русского искусства” совершили плавание по Волге. Из многомесячного странствия по водам Чернецовы привезли в Петербург знаменитую “параллель берегов” великой русской реки. Творческий труд придворных живописцев включал 1982 рисунка общей длиной 746 метров да еще 80 этюдов и эскизов масляными красками. Спустя двенадцать лет по итогам первого в России художественного путешествия братья демонстрировали на Васильевском острове гигантскую циклораму длиной 700 метров и высотой 2,5 метра, изображавшую волжские достопримечательности от Рыбинска до Астрахани. При этом зрители находились как бы в каюте деревянной барки и через иллюминаторы наблюдали “движение берегов” под соответствующие шумовые эффекты.
Чернецовы прожили в “доме-утюге” достаточно долго: Григорий скончался 8 января 1865 года, Никанор — 11 января 1879 года.
В 1869 году одну из квартир в третьем этаже елисеевского доходного дома занял выдающийся русский художник Иван Николаевич Крамской со своей семьей. 26 сентября он написал в письме известному коллекционеру и основателю знаменитой московской галереи П. М. Третьякову: “Если до моего отъезда Вы почтите меня ответом, то сообщаю к сведению мой адрес: В. О., Биржевой переулок, дом братьев Елисеевых (бывший Меняева), кварт. № 58”.
Семья у Крамского, как он сам утверждал, была очень большая: жена Софья Николаевна, несколько детей, теща Феодора Романовна, прислуга, помогавшая по хозяйству постоянно болевшей супруге художника. Соответственно и квартира была немаленькая: гостиная, кабинет, мастерская, столовая, спальня, детская, комнаты тещи и прислуги, кухня.
Из этой квартиры, оказавшейся последней в жизни “классного художника 2-й степени” с чином XII класса, Крамской уезжал в окрестности Петербурга, Воронежа и Тулы, Москву и Подмосковье, Германию, Францию и Италию. Сюда же он возвращался из своих ближних и дальних поездок.
В этот период своей творческой деятельности, длившийся восемнадцать лет, Крамской создал такие известные картины, как “На тяге” (“Охотник на тяге”), “Русалки”, “Христос в пустыне”, “Осмотр старого дома”, “Хохот” (“Радуйся, царь иудейский!”), “Лунная ночь”, “Неутешное горе”, “Неизвестная” и другие. А главное — написал большое число портретов своих современников, великих и не очень.
В одном из своих писем Крамской как-то заметил: “Я сделался портретистом по необходимости”. Дело в том, что художнику надо было постоянно удовлетворять все возрастающие семейные текущие нужды. И этот совершенно блестящий труд он называл “почтовой гоньбой на портретах”, “лямкой присяжного портретиста” и с горечью сетовал: “писать только портреты, сегодня, завтра и т. д., из года в год, и не видеть выхода — это может подействовать удручающе на талант”, “с ужасом помышляю о том времени, когда надо будет воротиться к своим обычным занятиям — портретам”.
За особые труды на художественном поприще академик и титулярный советник Крамской был пожалован в 1872 году кавалером ордена св. Станислава, а в 1883 году (“при сооружении в Москве храма во имя Христа Спасителя”) — ордена св. Анны; обе награды 3-й степени.
Увы, большой мастер не дожил и до пятидесяти лет. Крамской умер 24 марта 1887 года буквально с кистью в руке — во время работы над портретом доктора К. А. Раухфуса. Современники сравнивали его кончину со “смертью доблестного воина, умирающего на поле битвы, под сенью любимого знамени”.
В 1867 году соседом Крамского, очевидно, по одной лестничной площадке стал профессор пейзажной живописи Императорской Академии художеств Иван Иванович Шишкин. Первоклассный аквафортист и рисовальщик поселился в квартире № 57 дома с четырьмя фасадами вместе со своей семилетней дочкой Лидией. Художник прожил в ней до мая 1879 года, когда начались работы по возведению четвертого этажа “дома-утюга” на Васильевском острове. Именно в это время непревзойденный мастер кисти, создав такое жизнеутверждающее произведение, как “Рожь”, признанное крупнейшим событием в художественной жизни России 1878 года, становится во главе отечественной школы пейзажистов.
В октябре 1873 года в “доме-утюге” на Васильевском острове занял квартиру другой выдающийся русский художник — Архип Иванович Куинджи. Но ненадолго. Вот что по этому поводу писал Крамской своему коллеге по искусству И. Е. Репину 6 декабря упомянутого года:
“У меня был чрезвычайно интересный сосед — Куинджи. Он жил визави напротив моей квартиры, и мы с ним несколько раз подолгу беседовали. К сожалению, он как-то внезапно исчез… Еще накануне мы мирно толковали о разных материях, и ничего не было такого, что бы указывало на его переезд, тем более что он не больше 3-х недель как стал моим соседом, и вдруг на другой день, то есть вчера, его уже нет, выехал — куда, еще не знаю”.
Через двадцать четыре года, в 1897-м, великий мастер пейзажа возвратился на жительство в доходный дом купца Елисеева. Он и его жена, Вера Елевфериевна, гречанка из Мариуполя, поселились по той же неширокой, спокойной лестнице, но только в надстроенном уже к этому времени четвертом этаже. Адресные книги “Весь Петербург” в последующие и вплоть до 1910 года сообщали один и тот же адрес профессора Императорской Академии художеств: “Биржевой пер., 1—2”, добавляя к этому сведения о месте его службы, званиях, занимаемых должностях.
Квартира состояла из большой гостиной (42 кв. метра), небольшой спальни и соединявшей их крохотной “курительной” столовой. Комнаты отапливались смежными голландскими печами, облицованными белыми изразцами. Обедали Куинджи обычно на кухне. Рядом с ней находилась деревянная винтовая лестница, по которой можно было прямо из квартиры подняться в мастерскую. Мастерская, барановская надстройка, была просто превосходной: просторной, очень высокой, с огромными окнами, камином, специальным освещением, мольбертами, обширными стенными шкафами для хранения этюдов и эскизов, художественных принадлежностей.
В квартире было чисто, свободно. Из домашней обстановки — только самое необходимое, простое. После кончины Куинджи в описи имущества записали: “Гостиная: один диван, два кресла и восемь стульев, один рояль. Столовая: один буфет, обеденный стол и двенадцать стульев”. Все эти предметы были весьма подержанными.
Известно, что Куинжди еще в 1881 году дал “обет затворничества”. Через двадцать лет автор “Лунной ночи над Днепром” неожиданно нарушил его и распахнул свои двери для посетителей. В мастерской побывали его ученики, преподаватели Императорской Академии художеств, ученый-химик Д. И. Менделеев, писательница Е. П. Леткова, архитектор Н. В. Султанов, писатели И. И. Ясинский и В. С. Кровенко, исторический живописец, гравер и коллекционер М. П. Боткин и многие другие жители Петербурга. “Березовая роща” (новый вариант), “Христос в Гефсиманском саду”, “Днепр”, “Вечер на Украине” поразили всех. Но через две недели снова наступил “период молчания”, длившийся до последнего дня жизни действительного статского советника и выдающегося живописца — до 11 июля 1910 года.
Сегодня квартира и мастерская Куинджи — музей. Его стоит посетить и, быть может, хоть чуть-чуть ощутить, почувствовать ту атмосферу, в которой жил и творил великий русский художник, через огромные окна мастерской полюбоваться нашим замечательным городом, узнать, что в “доме-утюге” жили не только “самые-самые”, но и менее известные живописцы, такие, как классный художник 1-й степени Н. А. Бруни, мастер бытового жанра и портретист, академик А. И. Корзухин, член Общества русских акварелистов и реставратор по живописи Императорского Эрмитажа М. П. Клодт фон Юнгернсбург, один из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок, жанрист и гравер Г. Г. Мясоедов, неклассный художник-пейзажист Е. Е. Волков. Да заодно обойти вокруг почти стошестидесятилетнего дома-долгожителя Петербурга, осмотреть его бело-желтые рустованные фасады.
1 “Домом-утюгом” вполне можно назвать и монументальное, изолированно стоящее здание, изначально принадлежавшее князю А. Я. Лобанову-Ростовскому, а затем Военному министерству (архитектор О. Монферран, 1817—1820). Его фасады украшают две магистрали и одну площадь нашего города и имеют адреса: Адмиралтейский проспект, 12; Вознесенский проспект, 1; Исаакиевская площадь, 2.