Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2002
О коневском монастыре я впервые узнал еще в школьные годы, когда увидел на столе отца старинную книгу, купленную в букинистическом магазине. Она называлась “Российские летописи”, и на титульном листе ее, сверху, была надпись орешковыми чернилами: “Из книг коневского монастыря”. Отец рассказал мне, что на одном из островов Ладожского озера издавна существовал уединенный монастырь. Отрезанный водой от внешнего мира, он не избежал общей участи русских монастырей и при советской власти был закрыт, монахи изгнаны, а библиотека разорена. Кто знает, через какие руки прошла монастырская книга, прежде чем оказаться на прилавке ленинградского магазина?..
Помню, как осторожно касался ее грубого переплета, перелистывал пожелтевшие страницы, и мое детское воображение было захвачено картинами жизни далекого острова. Я представлял, как монахи в черных одеждах собирались ночью на берегу озера и читали книгу вслух…
Прошло много лет. Книга, к сожалению, при переезде на новую квартиру где-то затерялась, и я постепенно стал забывать о ней… И вот однажды, готовясь к экзамену по истории, я рассматривал карту Ладожского озера и заметил около западного побережья остров, помеченный крестиком. Остров назывался Коневец, и располагался на нем коневский Рождественский монастырь. Я вспомнил пропавшую книгу, и впечатления детства вновь завладели мной. Мне захотелось непременно посетить древний монашеский остров, но оказалось, что добраться до Коневца непросто: остров лежит вдалеке от туристских трасс и отделен от материка глубоким проливом шириной в пять километров.
Пришлось всерьез готовиться к плаванию, ведь еще современник Петра I швед Кельх упоминал, что на Ладоге “в бурю волны поднимаются до половины мачт”…
Наступил июнь — время штилей на Ладоге. Я еще не знал, с кем поеду на Коневец. Те, кто дал согласие зимой, к лету передумали. Но в самый последний момент, когда я уже решил отложить поездку, мне посчастливилось встретить двух отчаянных ребят — Андрея Боева и Сергея Боровикова: они имели опыт водных походов и были легки на подъем… Посоветовавшись, мы решили плыть на Коневец на трех резиновых лодках — из соображений большей безопасности. Учитывая, что только мой “Турист” мог нести дополнительный груз, мы старались брать минимум вещей и продуктов. Я даже был против палатки, считая, что раз мы едем к монахам, то они должны дать нам временное пристанище… “Обыкновение сие ведется здесь со времен преподобного Арсения, который заповедал братии, чтоб они всех пришельцев яствами и питьем беспошлинно довольствовали”, — писал путешественник XVIII века. Продукты у нас были свои, но палатку брать не хотелось.
— Вот и посмотрим, — предложил я, — как соблюдаются традиции в Коневском монастыре.
Был уже вечер, когда мы приехали в деревню Владимировка, что стоит на берегу Ладожского озера, прямо напротив острова Коневец. Но самой Ладоги не было видно из-за воинской части, растянувшейся вдоль побережья. Местный мальчуган показал нам ближайший путь к озеру. Я спросил его, виден ли Коневец с берега.
— Виден, — ответил он. — Идите этой дорогой, прямо на него и выйдете.
Приободрившись, мы прибавили шагу. Торопиться были все основания: хорошая погода и полное безветрие, стоявшие на Ладоге, могли измениться в любое время.
Однако прошел час, и дорога давно уже перешла в тропинку, которой, казалось, не будет конца. Кругом зеленел дикий смешанный лес, растущий на болоте. У меня было неприятное ощущение, что мы уходим от Ладоги в сторону. Ребята тоже приуныли и шли теперь молча.
Неожиданно рев мотора нарушил лесную тишину. Вдалеке показался мотоцикл, которым лихо рулил старичок. Мы стали сигналить ему. Но старику, видимо, не внушил доверия наш внешний вид, и он, промчавшись мимо, остановился на некотором расстоянии от нас.
— Как выйти к Ладоге? — прокричал я ему.
Старик слез с мотоцикла и пошел навстречу. Увидев, что мы всего лишь заплутавшие туристы, он заметно повеселел и достал папиросу.
— Коневец, говорите, — старик чиркнул спичкой и закурил. — С километр пройдете — увидите канал с левой стороны, вот ему и следуйте.
— А вы были на Коневце? — не удержался я.
— Был, — важно ответил старик. — Рыбу ловил там…
Простившись с ним, мы продолжили свой путь. Тропа вела в поле. Никакого канала не было и в помине. Андрей вызвался сбегать на разведку в ближайший лес. А Сергей пошел посмотреть, куда ведет дальше тропа. Я остался стеречь рюкзаки, хотя, наверное, кругом не было ни души.
Вечерело. И вековой лес, поглотивший Андрея, стал еще более суровым и неприступным. Седые великаны походили на войско, остановившееся на краю поля. А где-то за ними волновалось необозримое озеро-море, в котором недалеко от побережья лежал отколовшийся кусочек земли, названный русскими Коневцом и волею судьбы ставший рубежом двух миров — языческого и христианского.
Хотя массовое крещение карел было предпринято еще отцом Александра Невского великим князем Ярославом, но и в XVI веке в этих местах совершались языческие обряды. В 1534 году архиепископ Новгородский и Псковский Макарий писал Ивану Грозному, что “во всей Карельской земле, до Коневых вод и за Ладожское озеро… существуют многие идолопоклоннические суеверия и скверные мольбища, которым предметом: леса, камни, реки, болота, солнце, звезды и проч.”.
…Сергей вернулся ни с чем: кругом глушь, никакого намека на Ладогу. В это время примчался запыхавшийся Андрей и, раскинув руки, выпалил: “Есть! Такой кашалот… Виден с берега!” Как выяснилось, он нашел дорогу к Ладоге, а Коневец с берега напоминает огромного кита, покоящегося на воде… Мы мигом собрались и пошли напролом через лес…
Перед нами раскинулась вечерне-голубая гладь Ладожского озера, подернутая легкой рябью. Розовые облака поэтично тянулись к горизонту и, приближаясь к нему, принимали цвет самого озера. Остров Коневец лежал напротив… Пользуясь хорошей погодой, мы поспешили покинуть материк… я приналег на весла, и мой “Турист” заскользил по зеркальной Ладоге. Кругом стояла необычайная тишина, нарушаемая лишь плеском воды из-под наших весел. Берег стал удаляться на глазах, и всех нас охватил пьянящий восторг: “Все-таки плывем!”
Мы все дальше уходили навстречу незнакомой земле. Я с тревогой смотрел на ее темные очертания. Что нас ждет на Коневце? Гостеприимные монахи? Неприветливые жители? Или там вообще никого нет?..
Тем временем подул ветерок, и гладкая поверхность озера собралась в складки. Ветер усилился — и вокруг наших лодок загуляли небольшие волны. Зная изменчивость погоды на Ладоге, я забеспокоился.
— Дождались! Давайте быстрее к острову. Только всем держаться вместе.
Мы налегли на весла. Теперь все зависело от силы наших рук, но не успел я сделать и пяти гребков, как раскатистое “Ай-й!” пронеслось над Ладогой. Это Андрея окатило высокой волной, которая настигла его с кормы.
Вода и в самом деле была ледяная. Местные рыбаки говорят, что больше пятнадцати минут “купания” в Ладоге никто не выдерживает. В северной части озера и того хуже… Но лучше об этом не думать. Остров уже недалеко. Контуры его деревьев начинают вырисовываться все более четко, и белое здание, которое мы заметили еще с берега, постепенно превращается в темный силуэт коневского монастыря, возвышающегося над верхушками сосен. Напряженно разглядывая одинокие купола, я подумал, что обитатели этого острова сейчас спят в своих кельях и ничего не знают про нас, спешащих к ним. Но дух святого Арсения, основателя монастыря, наверное, был рядом с нами…
Согласно преданию, преподобный не раз спасал своими горячими молитвами тонущих рыбаков, застигнутых бурей, чем заслужил уважение жителей Приладожья. Арсения Коневского стали почитать наряду с Сергием и Германом Валаамскими, иконы с его ликом и по сей день можно встретить в самых отдаленных храмах Карелии и Восточной Финляндии.
А началось все с 1393 года, когда мало кому известный новгородский инок Арсений возымел желание основать монастырь на Ладожском озере в честь Пресвятой Богородицы. Благословленный архиепископом, Арсений спустился по Волхову и на своем суденышке вышел в Ладогу.
В некоторых источниках сообщается, что он добрался до Валаамской обители, но “по причине многолюдства братии” решился идти в более уединенные места. Вскоре жестокий шторм отнес ладью преподобного к острову Коневец. Арсений увидел в этом божественное знамение, и его суденышко пристало у необитаемого острова. Сначала пустынник поселился на возвышенном месте, названном впоследствии Святой горой, водрузил на нем крест и срубил маленькую келью. Здесь, в окружении дремучего леса и в полном одиночестве, он прожил около двух лет.
Правда, однажды, как рассказывает его житие, “встретил он благочестивого рыбаря по имени Филипп, которого спросил: └Почему остров сей назван Коневским?” Рыбарь отвечал: └Остров сей назван по большому утесу, находящемуся на нем, именуемому Конь-камень. Причина, отчего камень назван Конем, — та, что прибрежные жители перевозили на сей остров стада свои для прокормления и оставляли на целое лето без присмотра. Осенью же по возвращении скота они оставляли одного коня на острове у камня в жертву духам, как бы в благодарность за сохранение всего стада. В следующую затем весну, не находя коня этого, полагали, что жертва их принята духами, обитающими под камнем. И доселе, — прибавил рыбарь, — духи все еще обитают под камнем и нередко наводят страх на людей”.
Рыбарь указал преподобному и самый камень, окруженный густым лесом. Преподобный удалился в келью и, проведя всю ночь в молитве, просил, чтобы Господь потребил всю нечистую силу от этого места”.
На другой день Арсений, придя к Конь-камню, окропил его святой водой, и духи в виде стаи ворон улетели с острова на материк.
…Когда волнение затихло, мы уже находились в километре от острова. Я посмотрел в бинокль, и моим глазам предстал дикий и пустынный берег, над которым возвышался могучий сосновый лес. Я повел бинокль в сторону, и в поле зрения попал белеющий собор коневского монастыря… Пора высаживаться. Я направляю нос лодки прямо на берег. Теперь грести нет необходимости. Прибой сам несет нас к месту высадки. На корму наваливается тяжелая волна, и нос моего “Туриста” мягко утыкается в песок… Кругом бурлит вода и с шипением уходит обратно… Возвращается… И я слышу, как сотни мелких камушков начинают барабанить по днищу лодки. Я приподнимаюсь и опускаю ноги в ледяную воду… Земля!
Спустя считанные минуты берег был завален нашими рюкзаками и сумками, после чего мы осторожно перенесли лодки на песок. Неожиданно из-за ближайшей косы показалась моторная лодка, идущая в нашу сторону. В лодке сидело четверо рыбаков, а всю корму занимали мокрые спутанные сети. Моторка подъехала прямо к нам, и самый старший из рыбаков сердито спросил:
— Что вы здесь делаете?
Я сказал, что мы из Питера и приехали осмотреть монастырь.
— А у вас есть благословение на посещение острова? — продолжал он свой допрос.
Благословения у нас не было.
— А кто его выдает?
— Отец Назарий, игумен коневского монастыря. Без него вы не можете и шагу здесь ступить… Располагайтесь здесь до утра и ждите. Если отец Назарий не даст добро, вам придется покинуть остров,— и он, строго оглядев нас, добавил: — Если что, мы заставим вас убраться отсюда.
Мы переглянулись… Рыбак выжидательно смотрел на нас. За ним стояло трое здоровых парней, настроенных не очень дружелюбно. Больше говорить было не о чем, и они пошли к своей лодке… Нам же ничего не оставалось делать, как разложить спальники прямо на берегу, где время от времени налетал пронизывающий ветер. Я укутался потеплей и сам не помню, как заснул под шум прибоя на берегу Ладоги…
Когда рассвело, мы собрали вещи и поднялись на песчаную возвышенность. Тишина. Ничто не мешает нам созерцать коневский монастырь, обнесенный белокаменной стеной с забитыми окошками. На пятиглавом соборе — ржавые купола, и на самом высоком из них — покосившийся крест. А рядом со стеной одиноко высится трехэтажное деревянное здание, очевидно, монастырская гостиница… Все спало. И люди, которых мы пока не видели, и молчаливые сосны и, казалось, сам монастырь дремал в эти предутренние часы. Было ощущение, что монастырь заброшен и покинут его обитателями, как во времена шведского запустения в XVI веке, и только развешанное белье говорило о присутствии людей.
Не далее как через час дверь распахнулась и на крыльце появился плотный бородатый человек, одетый в серую рясу, схваченную поясом, и в накинутую сверху жилетку. Несомненно, это и был отец Назарий, игумен коневского монастыря.
Он подозвал нас властным движением руки и, когда мы подошли, спросил:
— Кто вы?
Я понял, что наступает момент, от которого будет зависеть очень многое. И стал рассказывать игумену, что мы из Питера, интересуемся северным монастырями, пришли сюда на резиновых лодках, всю ночь провели на берегу и ждем благословения осмотреть остров…
Игумен слушал, слегка улыбаясь, сложив на животе руки, и, как только я закончил, спросил:
— Надолго вы к нам?
Когда мы сказали, что надеемся провести здесь три дня, он задумался.
— Плохо у нас с местами, скоро праздник… Но подождите, сейчас узнаю.
…Тем временем из гостиницы стали выходить монахи и послушники. Они здоровались с нами и шли в сторону собора. Необычайная их приветливость поразила меня. Еще час назад мы мерзли на берегу, и никому не было до нас дела, кроме грубых и подозрительных рыбаков. А теперь сам игумен хлопочет о ночлеге для нас.
…Нам выделили одну из комнат бывшей воинской казармы. После ночевки на берегу кровати и крыша над головой были для нас просто подарком со стороны местной братии, но главное — здесь можно было оставить наши вещи и налегке путешествовать по острову.
После обеда в трапезной мы спустились к пристани и пошли берегом к песчаной косе, уходящей далеко в озеро. Если верить легенде, эта коса — не что иное, как остатки Чертова моста. Бесы или черти, гнездившиеся в Коне-камне, выскочили из него после того, как преподобный Арсений окропил глыбу святой водой. Тогда они побежали на берег и принялись строить мост из песка и камней по направлению к материку, но не успели… Бросились в воду и вплавь достигли берега, где поселились в большой бухте, которую финны и по сей день именуют Сортанлахти, то есть Чертова бухта.
По пути на стрелку мы забрались на одинокий маяк, с него нам открылся живописный вид на южную часть острова с ее густыми лесами, извилистыми бухтами и песчаным берегом, переходящим в высокие обрывы… Я достал бинокль и с удивлением обнаружил каменную церквушку, которая виднелась посреди лесистого побережья. Странно, что прошлой ночью мы ее не заметили на подходе к острову.
Ребята раскрыли карту: так и есть — это Коневский скит, наиболее отдаленный и глухой скит на острове… История его возникновения связана с именем преподобного Арсения, который, прожив два года на Святой горе, спустился к небольшой бухте на юго-западном побережье Коневца и выстроил деревянную церковь… Вскоре слухи о молодом подвижнике, живущим на клочке земли в бурном озере и ведущем жизнь благонамеренную, распространились в Приладожье, и к Арсению стали приходить первые ученики. В 1398 году Арсений построил каменную церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Здесь он вместе со своей братией прожил спокойно и благополучно около 25 лет, но в 1421 году случилось наводнение, и вода стала переливаться через порог церкви, угрожая самому монастырю. Тогда Арсений перенес обитель на более возвышенную часть острова.
Но место, где первоначально был основан коневский монастырь, не было забыто. Здесь основали скит. Однако нынешние монахи, которые имеют обыкновение водить редкие экскурсии по острову, приезжим этот скит не показывают. И его отдаленность не главная тому причина, а скорее ужасное состояние, до которого была доведена церковь за время пребывания на острове военных.
Шел второй день нашего пребывания на острове, а мы еще не были в соборе: то он был закрыт, то мы находились на другой от него стороне острова. Поэтому, узнав, что сегодня вечерняя служба, мы поспешили в монастырскую усадьбу…
Дверь в храм была приоткрыта, и из нее доносилась величественная молитва Господу. Когда мы вошли внутрь, то сразу обратили внимание на гробницу Арсения Коневского, умершего в 1444 году… Проходили столетия, одни набеги шведов сменялись другими, монастырь оживал, снова приходил в упадок, храмы рушились и возрождались из пепла, а мощи преподобного все эти годы неприкосновенно покоились глубоко под землей.
В XIX веке здесь стояла серебряная рака на литых ножках, украшенная барельефами: с одной стороны рыболовы тянут сети, с другой — два инока, окруженные волнующимся озером и лесом, молятся на берегу около своей лодки, из которой они только что вышли, спасенные по молитве преподобного.
…Когда служба закончилась и люди начали расходиться, игумен вдруг подошел к нам.
— Ну как, вам у нас понравилось?
Мы поблагодарили отца Назария за все, что он сделал для нас, и, пользуясь случаем, я спросил его, нет ли в монастыре изображения ладьи преподобного.
— Нет, точно нет, — покачал головой отец Назарий.
Я сказал игумену, что был в библиотеке монастыря и, кроме современного рисунка с преподобным в парусной лодке, ничего не нашел.
— Да, я помню это изображение, и оно неверно, потому что, по легенде, судно преподобного поднимало четыре тонны и было крупнее, — объяснил он. — И притом в те времена не было кормового весла, а только боковое.
— Арсений плавал на этом судне на Валаам, — вспомнил я.
Игумен недовольно повел бровью:
— Не был он на Валааме. Арсений сразу пришел сюда.
— Но ведь там даже есть Коневский скит, построенный в память о посещении Арсением Валаама, — не сдавались мы.
— Уж эти мне валаамские легенды… — с усмешкой произнес отец Назарий. — Монахи там вообще убеждены, что начало их монастыря идет от Андрея Первозванного…
Тут Андрей задал игумену очень интересный вопрос:
— Как местные жители доставляли на остров табун лошадей, с которыми связано предание о Коне-камне?
— Лошади плыли сами, а сзади шли лодки и подгоняли их, — просто сказал игумен, и притом так уверенно, что у меня не хватило духу спросить его, откуда он знает такие подробности тысячелетней давности.
— Отец Назарий, — обратился я к нему, — нам сегодня плыть обратно. Благословите нас на дорогу.
Игумен удивленно отклонился назад. Лицо его просветлело.
— Благословляю, — произнес он и перекрестил нас своим золоченым крестом, висевшим на груди.
…Возвращались домой ночью. Берег и пристань пустынны. Пока загружали лодки, прибой заметно усилился, и мне пришлось разуться, чтобы не замочить обувь. На корму я положил рюкзаки и пакет с еще теплым монастырским хлебом, а нос оставил свободным для Сергея. Его лодка вышла из строя: стала пропускать воздух, и мне пришлось взять его на борт.
Я еще раз огляделся. Кажется, все… Андрей готовит к спуску на воду свою лодку, Сергей несет весла к воде… Берег пустынен… Только маленькая ель покачивается на ветру… Пора отчаливать, но я медлю. Что-то страшно пускаться в ночную Ладогу в такое волнение…
— Садитесь в лодку, я вас толкну, — Андрей выводит меня из оцепенения.
Я вставляю весла в уключины. Очередная волна обдает меня до колен, обжигая ноги. Мысли вихрем кружатся у меня в голове: “Ничего не забыли?” Бросаю последний взгляд на берег… Ель все так же одиноко покачивается на ветру. Я кладу весла, выбегаю на берег и срываю на память о Коневце пушистую ветку, пахнущую хвоей. Теперь можно отчаливать.
Когда опасная гряда прибрежных камней оказывается позади, я наваливаюсь на весла. Берег постепенно удаляется, и я невольно оглядываюсь за борт: здесь уже приличная глубина, и темные воды Ладоги трутся о бока моего “Туриста”, тесня его со всех сторон. Под резиновым днищем хлюпают беспокойные волны.
К этому времени уже стемнело, и купола монастыря незаметно для глаз превратились в черный силуэт, возвышающийся над верхушками сосен. Розовый закат раскинул по небу свои огненные языки и почти соприкасается с колокольней… Зрелище завораживает… Я оглядываюсь на темнеющий берег, и он теперь мне кажется таким далеким и недоступным… Но что это? На берегу огонь? Кто-то развел у самой воды костер!
— Ты видишь? — кричит мне Андрей со второй лодки.
— Вижу! Это, наверное, они разожгли костер, чтобы мы могли вернуться, если собьемся в пути…
Я усиленно работал веслами и не, отрываясь, смотрел на дрожащий огонь на берегу, который посреди этих нескончаемых сил природы напомнил нам, что где-то есть люди… В самом деле, неужели он был сигналом к возвращению на случай беды? Мы так и не узнали, кто разжег его в ту памятную ночь, но огонь на Коневце придал нам уверенности…
От Чертовой косы мы теперь держим курс на материк — в Чертову лахту. От одних только местных названий уже не по себе. Я снова наваливаюсь на весла, и лодка поднимается на очередную волну… Мы уходим все дальше от песчаного берега с его невеселым названием и дивной легендой. Ночь опускается над Ладогой, и коса уже едва различима на фоне свинцовых вод неспокойного озера. Коневец постепенно уменьшается, сливаясь с черным небом, и становится для меня такой же загадочной землей, как прежде.
А лодки тем временем, покачиваясь на волнах, несут нас навстречу монотонной жизни с ее городом, работой, цивилизацией, оставляя за кормой удивительный остров с его гостеприимными хозяевами.
Я все еще пытаюсь различить среди волн покинутый остров, но земля святого Арсения уже окутана предутренним туманом…