Вступительное слово и перевод с немецкого Т. Федяевой
Опубликовано в журнале Нева, номер 12, 2002
Я вспоминаю, как несколько лет назад в солнечный майский день я была в гостях у известной австрийской писательницы Элизабет Хауэр, в уютном доме на окраине Вены. Разговор шел, как обычно, о литературе, о планах на будущее, но в доброжелательных улыбках хозяев, в их внимательной заботе обо мне чувствовалась грусть. Интуиция меня не обманула: буквально накануне моего визита супруги Хауэр простились со своей второй собакой — овчаркой Квином. Все еще напоминало о его недавнем присутствии: на скамейке лежал коврик, на котором он любил спать, свернувшись клубком, у собачьей будки была открыта дверка, и казалось, что из темноты на нас смотрит пара светящихся умных собачьих глаз.
Каждый, кто терял любимых животных, знает это тихое, долго не отпускающее сердце чувство тоски по своему другу. В пространстве этой тоски и возможна встреча двух собак — уже умершей и живущей сейчас. История, описанная Э. Хауэр, это и щемящее воспоминание о первой собаке — Борисе, и откровение о том, как тесно переплетаются судьбы и сознания людей и животных, но более всего это признание в любви существам, открывающим в нас наши лучшие стороны. Все, кто любит и держит у себя животных, знает, что очень земное, теплое общение с ними несет в себе ясно ощутимый мистический заряд. Эта особенность очень точно передана писательницей: разговор двух собак описан не как мистическое явление, а как реальное событие, вписанное в существующий на самом деле ландшафт. Читая рассказ, я видела поляну с раскидистыми соснами перед домом Э. Хауэр, дорожки сада, обстановку дома. Но главным было не узнавание конкретных деталей, до боли знакомым было чувство погружения в мир общения с животными, когда говорящие собаки, одна из которых давно умерла, не представлялись плодом вымысла писательницы. Чудо, описанное Э. Хауэр, происходит в поэтическом космосе нашего сознания. Когда она дала собакам возможность разговаривать, она проникла в скрытые от повседневной жизни глубины пространства и времени — туда, где у каждого существа есть свой неповторимый голос, туда, где никто и ничто не умирает. Об этом поразительно точно сказал наш великий литературовед М. Бахтин, который очень любил кошек. Вот его слова: “Кошка — это мыслящий нечеловек. И она — Бог”.
Элизабет Хауэр
Квин встречает Бориса
Квин бежит по газону, который еще хранит зимнюю влагу, его лапы оставляют на земле четко различимые следы. Он вспомнил, что закопал вблизи ограды деревяшку, и теперь сгорает от нетерпения вонзить в нее свои крепкие зубы. Квин роет яму, комья земли летят в воздух, но деревяшки там нет. Он пробует отыскать ее в другом месте, стремительно продирается сквозь кусты, оставляя заметную брешь в зарослях молодого рододендрона. Вдруг он поднимает свою черно-коричневую овчарочью морду, уши настороженно замирают, он жадно вдыхает воздух, обнюхивает землю. Он чует запах, которого никогда не знал раньше. Это беспокоит его, он прыгает во все стороны, размахивая хвостом, как знаменем. Неожиданно он находит в земле желанную деревяшку, но она больше не интересует его.
Только обежав ограду в третий раз, Квин замечает в нижнем углу сада, там, где выступают из-под земли корни тополя, своего соплеменника. У того темная шерсть, он лежит, свернувшись калачиком и положив на лапы узкую голову, его морда седа. Квин медленно и недружелюбно приближается к нему, тот печально глядит на него тусклыми глазами.
— Что тебе здесь нужно? — рычит Квин. — Это мой сад, это моя территория.
— Ты ошибаешься, — возражает незнакомец и даже не дает себе труда подняться. — Я жил здесь раньше. Я — Борис.
— Ах, вот ты кто, — произносит Квин, ничуть не смутившись. — Я слышал о тебе. Твое время прошло. Сейчас, сейчас — мое время.
Борис не обращает внимания на его слова. Он больше, но худее Квина, его шерсть уже потеряла свой блеск.
— Где ОН? — спрашивает он.
— ОН? ОН приходит лишь к вечеру, как всегда.
Квин замечает в прошлогодней траве голубое пластмассовое кольцо, достает его и водит им перед мордой Бориса. Вдруг кольцо падает из его пасти и катится прямо к Борису, Квин готов прыгнуть и схватить его, но Борис лежит неподвижно.
— Где ОНА? — спрашивает он дальше.
— ЕЕ тоже нет дома, — отвечает Квин. — ОНА могла бы взять меня с собой.
— Ты должен сторожить дом, — строго говорит Борис. — А дети, они здесь?
— Какие дети? — спрашивает Квин, хватает кольцо, затем опять роняет его и еще раз выжидающе подталкивает его к чужаку. — Здесь нет никаких детей.
— Это неправда. Я жил тут десять лет, и дети всегда были здесь. Каждое утро я поднимался наверх в их комнаты и будил их.
— Я же сказал тебе: ОН и ОНА живут одни. Теперь я с ними.
Квин валится на спину, катается по мягкой земле, вытянув лапы. Встав, он встряхивается, в его шкуру набилась земля, он пробует стряхнуть ее зубами, но это быстро надоедает ему.
—- Как ты выглядишь! — произносит Борис. — В таком виде нельзя заходить в дом.
— Это ты так думаешь, — язвительно скалится Квин. — Я могу входить в дом, когда захочу. Все равно, мокрый я или грязный. Мне не надо ждать, когда я высохну или когда меня почистят щеткой. Я просто вхожу в дом, ложусь на большой ковер или куда-нибудь в другое место, какое мне приглянется.
— На большой ковер? Ты с ума сошел. Это запрещено. Разве ты не знаешь, что запрещено делать? Бегать по газонам, ползать по клумбам, разрывать овощные грядки, бежать и лаять вдоль ограды, есть салат у черепахи, пить воду из раковины, рыться в мусорном ящике…
— Прекрати, — взвыл Квин. — Ты мне надоел. Мне все можно. А кто это — черепаха?
Тут Борис приподнялся. Это удалось ему не сразу, правая задняя лапа подогнулась. Он сделал еще попытку, уперся передними лапами в землю, так стало лучше. Шерсть на его брюхе была редкой и свалялась.
— Хвастун, — фыркнул он в сторону Квина, -— молодой, глупый хвастун.
— Дождись, когда придут ОН и ОНА, — возразил ему Квин. — Тогда я тебе покажу, что мне все можно.
— Как ОН теперь выглядит? — тихо спросил Борис.
— Как ему выглядеть? ОН поседел. Я думаю, ему пришлось выдержать много схваток и он устал. ОН должен чаще играть со мной.
— А ОНА?
— То же самое. Мне больше нравится, когда со мной играют, чем когда меня гладят.
Борис медленно приближается к Квину. Он идет, как бы превозмогая боль, его челюсти напряглись, взгляд из-под полуприкрытых век почти неразличим. Немного не дойдя до Квина, который презрительно наблюдает за ним, он тяжело опускается на землю.
— Со мной, — говорит он, — они часто играли. Они никогда не уставали. И дети тоже. Ты знаешь, как здорово играть с детьми?
Квин смотрит вдаль, кажется, он не слышит, что ему говорят. Внезапно он срывается с места, бежит за старым теннисным мячом, катит его вниз по лугу, перегоняет его, хватает и галопом несется назад.
— Я играю сам с собой, — объясняет он и грызет мяч, покрывая его слюной.
— Позже, — говорит Борис, — я уже не мог играть. Когда они уезжали в отпуск, я ехал с ними. Мне разрешали лежать в машине. Они брали с собой мои миски, намордник и поводок. Там, куда мы приезжали, я спал в ванной, недалеко от них.
Борис поднимает голову, он смотрит поверх Квина. Тот вытягивается, приплясывает на одном месте, охотится за кончиком своего хвоста.
— Что такое ванна, я знаю, — отвечает он нехотя. — Они брали меня с собой, когда я был совсем маленьким. Ездить на машине — это здорово. Поводок, кстати, мне не нужен, я бегаю, куда хочу. Если честно, мне кажется, что я слишком силен для них, они не могут удержать меня на поводке. Зачем ты сидишь на дорожке? Камни холодные.
Борис встает, идет к садовой скамейке, что под соснами. Там он опять сворачивается в клубок. Кажется, он забыл про Квина. Книн загоняет теннисный мяч под старую сосну и медленно подходит ближе.
— Когда ОНА здесь сидит, — говорит он, — я сажусь рядом. Наверх. На скамейку.
— Со мной, — говорит Борис, — ОНА всегда бегала по вечерам. На большие расстояния, вниз по переулку и обратно. Иногда я давал ей фору.
— Со мной ОНА не бегает, — отвечает Квин. — Чтобы ОНА меня перегнала, мне пришлось бы останавливаться и долго ждать.
— Иногда в доме и в саду собиралось много людей. Они очень шумели и быстро двигались. ОН, ОНА и дети. Это было чудесно. Я всегда был рядом. Мне часто перепадал хороший кусок.
— Сейчас к ним никто не приходит, — равнодушно говорит Квин, — сад в моем полном распоряжении. Если мне хочется подкрепиться, я просто иду на кухню.
— На кухню? Ты опять лжешь. Попробовал бы я переступить порог, ОНА сразу же выставила бы меня.
— Поделом тебе, раз ты такой растяпа. Я просто вхожу, вытягиваюсь поперек кухни, ей надоедает постоянно переступать через меня, и она дает мне что-нибудь повкусней. Если я в хорошем расположении духа, я ухожу.
Борис облизывает камень. Квин между тем прохаживается между еще плохо принявшимися, посаженными осенью папоротниками.
— Ты умеешь ловить ос? — спрашивает вдруг Борис, и в его глазах зажигаются огоньки.
Квин качает головой:
— Зачем? Осы меня не интересуют.
— Но ты обязан ими интересоваться. Я поймал много ос. ОН и ОНА не должны были их бояться, когда садились за стол в саду.
— Может быть, когда-нибудь я тоже попробую. Я уверен, что справлюсь. Я думаю, ЕМУ и ЕЙ угрожают не только осы. Они часто чего-то боятся, я чувствую это. И тогда я их защищаю. Я ничего не боюсь.
Как бы в подтверждение этих слов Квин стремительно пробирается сквозь темный, плотный кустарник, сует голову в гущу ветвей, роет землю и возвращается с видом победителя. В пасти он держит красную резиновую кошачью голову.
— Кошки, — говорит Квин, — это просто смешно! Я сильнее и умнее любой из них.
Неожиданно для Квина Борис прыгает вверх и вырывает у него кошачью голову. Он кладет ее между передними лапами и склоняется над ней, охраняя.
—- Это моя игрушка. Я узнал ее. Моя кошачья голова. Где ты ее нашел?
— Ты плохо закопал ее. Не вздумай играть ею. Теперь она моя.
Квин с угрожающим видом ползет к Борису. Борис лежит неподвижно. Его немощное тело дрожит от напряжения. Но его глаза светятся силой. Он, как опытный боец, отражает первую атаку Квина. Он останавливает его, впиваясь зубами в левый бок, и отгоняет от резиновой игрушки. Потом ему удается сбить Квина с ног. Тот, не ожидавший такого поворота событий, отлетает назад и падает на спину, и вот Борис стоит над ним, горячо дыша прямо в его раскрытую пасть. Но Квин не сдастся, он молод, силен и ловок. Только доли секунды он позволяет Борису верить, что побежден. Потом он отчаянно прыгает вперед. Там лежит кошачья голова, одиноко, без присмотра. Он хватает ее. Борис прыгает вслед за ним, впивается зубами в резину, и вот они стоят против друг друга и треплют потрепанную игрушку. Старая, ветхая резина рвется, и у каждого в пасти остается по куску изменившейся до неузнаваемости кошачьей головы. Они останавливаются. Смотрят друг на друга. Потом одновременно бросают остатки игрушки на землю.
— Кошки, — говорит Борис, — это просто смешно. Я сильнее и умнее любой кошки.
Они ложатся, вылизывают лапы. Квин кидает Борису старую сосновую шишку. Борис ловит ее и, поиграв, бросает обратно.
В ворота сада входит ОН. Он медленно идет к дому, ищет взглядом собаку, зовет ее. Она не отзывается. ЕГО ранит короткое, щемящее воспоминание о той, другой собаке, которая прибегала сразу же. ОН окликает собаку еще раз. Но только когда ОН входит в дом, его нагоняет вихрем примчавшийся Квин. Собака бросается к нему.
— Какой ты сильный, — говорит ОН и, не удержавшись, опирается о стену.
Вступительное слово и перевод
с немецкого Татьяны ФЕДЯЕВОЙ