Опубликовано в журнале Нева, номер 11, 2002
Эти записки о прошлом нашей семьи посвящены отцу, Стешенко Петру Яковлевичу, воспитавшему семерых детей и осужденному в 1948 году по ст. 58 за “инакомыслие”. Он был религиозным человеком, верил в Бога, у него были свои идеалы, единомышленники. Они собирались вместе, беседовали, читали библию, а также говорили о различных жизненных проблемах…
Жили мы на юге, в Средней Азии, в городе (вернее, в пригороде) Фрунзе, а сейчас это Бишкек. Итак, Фрунзе — это город нашего детства и юности, с ним связано много радостных и грустных воспоминаний. Семья наша была многодетная. Был у нас свой дом, который был окружен усадьбой в 1 га с садом и огородом. Особенно прекрасен был сад весной: бело-розовое цветение яблонь, груш, слив и вишен, жужжание пчел, зелень клевера между деревьями — все это благоухало, звало к себе… А у самого дома — огромные кусты цветущей сирени, усыпанные лиловыми, белыми гроздьями, с чудным и неповторимым запахом. Иногда все это снится мне, но все реже и реже… Просыпаешься — и не верится, что это был только сон… Разумеется, кроме сада, был и огород, где выращивались различные овощи. Конечно, все это надо было обрабатывать: сеять, сажать, поливать, полоть и убирать урожай. Это было источником нашего существования. Я предпоследний ребенок в семье; старшие дети, подрастая, помогали по хозяйству родителям: отцу и матери. Но мама рано умерла (в 40 лет), оставив семерых детей: старшему брату было 18 лет, следующей сестре — 16 лет и так далее… Мне было 4 года, а самому младшему брату — полтора.
В первые годы после смерти матери в нашей семье жила родственница, которая помогала вести хозяйство и воспитывать детей. Но так продолжаться долго не могло: она уставала и ушла. Разумеется, одному мужчине, нашему отцу, трудно было справляться со столь многочисленной семьей и хозяйством. И вот появилась мачеха, имеющая взрослых и определившихся детей в деревне. Ей пришелся по сердцу наш отец, но отнюдь не мы, его многочисленные дети. Мачеха оказалась “сезонной”: осенью и зимой она жила у нас, а весной и летом — в деревне, помогая своим детям в сельхозработах. Все эти отъезды происходили со всевозможными скандалами, руганью. Но мы терпели, и отец тоже. Выхода не было. А в следующем году все повторялось. Так несколько лет подряд. Отец в таких случаях говорил, что своих детей он не оставит никогда, несмотря на желания мачехи. Надо заметить, что такие отцы не так уж часто встречаются. Честь ему и хвала, мы всегда благодарны ему.
И так получилось, что у нас в семье было трудовое воспитание в прямом смысле этого слова. Старшие дети мало учились: им было некогда, много было работы по хозяйству. А мы, трое последних, имели такую возможность. Ходили в школу, как все дети, а после школы трудились на своем огороде, в саду, по дому и пр. Кроме перечисленных видов работы, у нас еще были животные: корова (иногда и теленок), прежде была и лошадь и, конечно, всякая мелкая живность: куры, индюшки и несколько собак и кошек. За животными тоже должен быть надлежащий уход, чтобы была польза от них. Особенно вкусно было домашнее молоко, сливки, масло, сметана, яйца и пр. Я уже в детстве научилась доить корову. У нас была смирная корова по кличке Кукла. И вот сначала поглажу ее, потом беру маленький стульчик, ведро и сажусь доить, прежде вымыв вымя. В первое время она меня всерьез не воспринимала: фыркала, переступала с ноги на ногу, а потом привыкла, и все шло как полагается. Надолго остались в памяти звенящие струи молока при дойке.
Итак, дети после школы трудились по дому. “А как же уроки?” — спросите вы. А уроки потом. В основном запоминали объяснения учителей на уроках. “До знаний были охочи!”, как говорится. Не сравнить с теперешними учениками. А остальные уроки делали по вечерам. Итак, для приготовления необходимых уроков оставался вечер, иногда и часть ночи. Помню, как мы с сестрой порой засиживались допоздна за столом при лампе, выполняя сложные задания по математике или по черчению. Иногда, устав за день, так и засыпали, сидя за столом. Отец выходил из другой комнаты и говорил: “Ложитесь спать, нечего зря керосин жечь”. Мы отвечали: “Надо закончить чертеж или дочитать книгу. Еще немного посидим”. Были случаи, когда засиживались чуть ли не до утра. И все-таки, несмотря на трудности, учились неплохо и закончили среднюю школу, а потом закончили вуз.
Были такие моменты, когда отец уезжал на заготовку сена или на бахчу, где росли вкусные и сочные арбузы и дыни. Тогда каждый из нас получал определенное задание: например, мне поручалась уборка в доме, в комнатах, другим сестрам — стирка или приготовление еды для всей семьи, братьям — уход за животными; кто-то полол сорняки, поливал огород и т. д. Все выполнялось обязательно, так как отец был требовательный, строгий человек. Но однажды, помню, мы ослушались, забыв обо всем на свете: все четверо убежали из дома на комедийный фильм “Двадцать два несчастья”, очень уж захотелось в кино.
К кино нас приобщил наш старший брат Георгий. Он заведовал Домом Красной Армии, и мы частенько бегали к нему на просмотр фильмов. К сожалению, он рано погиб… Так вот, пришли мы из кино довольные, но виноватые. Извинились, что убежали… Дома оставалась одна старушка, жившая по соседству с нами.
И вот наступила расплата: каждый из нас был наказан за этот проступок, причем старшие — больше, а младшие — меньше. Долго потом вспоминали о 23-м “несчастье”, что ждало нас дома. И, конечно, сильно обиделись тогда на отца. К сожалению, он не смотрел кино по религиозным мотивам. Да и не до кино ему было! Теперь мы его понимаем и удивляемся, как он мог один справляться с нами тогда?.. Уму непостижимо!
Из всей нашей большой семьи в живых остались только мы двое: моя старшая сестра Анастасия и я. Обе мы живем в Петербурге. Здесь же живет и мой муж, коренной ленинградец (петербуржец), с которым в те тяжелые 50-е годы свела меня судьба. Жить в Петербурге — это большая честь и ответственность одновременно.
Так вот… Мы часто и с удовольствием вспоминаем наши детские годы. Наши руки с детства привыкли к земле. Даже и сейчас покупаем 2 сотки земли (дачи не имеем) и обрабатываем ее: сажаем в основном картофель, огурцы, кабачки, помидоры, сеем салат, морковь. И так приятно бывает сорвать своими руками выращенный огурец, помидор, выкопать свежий картофель и насладиться их вкусом.
Испокон веков известна тяга человека к земле и ее возделыванию на благо свое. Во время Великой Отечественной войны, в годы блокады, многие скверы, площади Ленинграда превратились в огороды, где жители города выращивали овощи, чтобы как-то выжить, спастись от голода… И, может быть, некоторым ленинградцам тогда и помогли “блокадные” огороды.
Только теперь мы поняли, как много нам дало трудовое воспитание для нашего здоровья, а также для распределения времени, дорога была каждая минута. Запомнился еще такой эпизод из “учебной практики”. Когда я училась в начальной школе, нам дали задание: измерить площадь двора. Для этого надо было измерить в шагах длину и ширину и перемножить. Полученное произведение — площадь двора. В центре двора были поставлены табуретка с тетрадкой и маленький стульчик. И вот началась бурная “деятельность”: моя беготня по двору, который я пыталась обшагать со всех сторон. А лет-то было немного, ноги маленькие, шаги короткие… Словом, у меня ничего не получалось, так как мешали строения: то сарай, то амбар, то баня. Двор был не строго квадратный или прямоугольный, а продолговатый: шире в одном месте, уже — в другом. Я села и расплакалась со словами: “У всех людей нормальные дворы, а у нас какая-то длинная кишка”. Папа подошел ко мне и посоветовал измерить часть двора у дома, она прямоугольная… Я кричу: “Нет, нам сказала учительница измерить весь двор, а не часть…” А слово учителя было законом. Не помню всех подробностей этой “драмы”. Но задание было выполнено, и, кажется, правильно выполнено. Несмотря на житейские невзгоды, мы были молоды, счастливы. И часто вечерами после трудового дня усаживались под раскидистыми грушами у колодца-родника и пели хором полюбившиеся нам песни: “Там вдали, за рекой …” Чаще других песен пели:
Каким ты был, таким остался,
Казак лихой, орел степной…
Зачем, зачем ты снова повстречался?
Зачем нарушил мой покой?
И еще пели:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Отец тоже хорошо пел в молодости, а потом пел религиозные песни. Он часто, вздыхая, говорил: “Где мои сорок лет?” А мы удивлялись этому и думали: “Это же уже старость, в 40 лет?” Теперь мы так не думаем… Трудности в жизни нас объединили, и мы были единой дружной семьей на протяжении всей жизни. Разумеется, были иногда и ссоры, и обиды, и драки, и слезы, и прощения… Да чего не бывает между своими, родными братьями и сестрами. После смерти мамы особенно заботилась о нас, маленьких, наша самая старшая сестра Мария. Для меня она была как мама, и я сохранила к ней на всю жизнь чувство благодарности и любви.
Неподалеку, в деревне Васильевка, жил наш дядя Николай (брат отца) с тетей Таней. У них тоже были дети. Когда умерла мама, тетя Таня приехала к нам и прикармливала маленького брата Леню грудью. Это была женщина редкой доброты и любви к нам. Когда мы уже стали взрослыми, частенько навещали наших дорогих старичков в благодарность за их доброту. Рядом протекала река Чу. Мы купались в реке, удили рыбу, помогали по хозяйству, а мужчины охотились. Это был своеобразный отчий дом для нас, лишившихся по несчастью своего родного дома. Собиралась большая семья всех, носящих фамилию Стешенко.
Наш отец, напомню, был религиозный человек и нас старался приобщить к религии. У нас дома собирались верующие люди, друзья и знакомые отца, читали Библию, обсуждали прочитанное, иногда пели что-то религиозное. Меня иногда просили вслух читать Библию: я хорошо читала. Впоследствии Библию конфисковали, как и многое другое. Но в Бога отец верил: молился часто и серьезно относился к постам, сам постился (не ел ничего по неделе) и нас приучал поститься по одному дню. Для нас это было трудно… Нет-нет да и пожуем чего-нибудь. А вечером разговлялись. Перед этим все становились в круг и читали “Отче наш”, потом просили друг у друга прощения за все прегрешения и целовались. Возникало необыкновенное чувство умиротворения… После этого садились за стол ужинать. И всегда было что-то вкусное: или пирожки, или конфеты-подушечки, или кусочки сахара к чаю. Вот такой был ритуал. Однако по-настоящему верующим никто из нас не стал. В школе были пионерами, комсомольцами. Сейчас, конечно, ходим временами в церковь (особенно по праздникам), слушаем с удовольствием пение хора, колокольный звон, ставим свечи “за упокой” наших родных и близких… Что касается воспитания вообще, то мы хорошо усвоили заповеди-наставления отца: “Дети, говорите правду, ложь карается Богом, не берите ничего чужого, уважайте старших” и т. д.
Прошло уже много лет, а советы отцовские очень помогали нам в жизни, особенно в критические моменты, в отношениях с людьми. В нашей семье не опускались до грубой брани, мата, лжи… К великому сожалению, вышеупомянутые заповеди (правила) не соблюдаются многими нашими современниками во всех слоях нашего общества. Слишком много лжи вокруг… И как приятно встретить человека слова, обязательного, но не так часто это случается.
Вскоре после войны, в конце 40-х годов, наш земельный участок был разделен на несколько меньших участков… И вот наши новые соседи, люди разные по достатку, по происхождению и по нравственным критериям, не всегда доброжелательно относились к нашему отцу, бывшему владельцу всей этой земли, испытывая чувство зависти. Как говорится, “нет ничего хуже черной зависти”. Рядом с нами жила семья Бобровских, у них была дочь, которая вышла замуж. И вот ее муж, молодой, пронырливый человек (монтер по специальности) был особенно “внимательным” к нам. Внезапно появлялся у нас во дворе, заходил часто по каким-нибудь вопросам поговорить с отцом, вроде бы посоветоваться, особенно если у нас были гости — братья и сестры верующие. А впоследствии оказалось, что он был осведомителем, доносчиком. Такие “люди” раньше были “на вес золота” в НКВД. Это мы узнали позже только о нем. А может быть, были и другие люди в нашем окружении с такими же настроениями и с такой же “нравственностью”. Словом, в подобных “людях” недостатка не было. И они, конечно, сделали свое черное дело. Я об этом пишу потому, что у некоторых, живущих по соседству, возникало чувство зависти, что, вот-де живет богатей Стешенко, у которого все есть, и дети-работники помогают ему. Они не хотели замечать того, что все это — плод тяжелого труда, добытый потом и кровью всей нашей семьи во главе с хорошим хозяином-отцом.
И вот наступил этот роковой день в августе 1948 года. В 5 часов утра два человека в штатском явились с обыском в наш дом. Никаких материалов, порочащих отца, точнее материалов о деятельности “врага народа”, они не нашли, зато прихватили, то бишь “конфисковали”, ту самую Библию, что я читала в детстве, 5000 рублей, сбереженных за последние годы для постройки нового дома, так как старый уже отслужил свое. Еще конфисковали корову, бычка, который отомстил за хозяина, разбрасывая их рогами в разные стороны. Но и с ним справились…
А также конфисковали старый дом, фундамент под новый дом. Все и вся было конфисковано! Как же жить дальше старшему брату Ивану, который защищал в 1941 году столицу нашей Родины Москву и был тяжело ранен, а также демобилизованному из армии младшему брату Алексею, который добровольно в 16 лет ушел на фронт? Вопрос вопросов. Выяснилось, чтобы дальше жить в старом доме и пользоваться земельными участками, нужно было выкупить свой собственный дом за определенную сумму: около 1000 рублей. Деньги в то время немалые! Это чудовищно! Но это факт. И вот старшая сестра Анастасия, работавшая в то время научным сотрудником на Памирской биостанции, получила “полевые” и прислала их Ивану. Он внес эту сумму — и тогда дом и участок опять стали собственностью Стешенко, но уже Ивана Петровича.
Впоследствии он построил свой дом. Спустя некоторое время демобилизовался и приехал во Фрунзе младший брат Алексей, для которого отец завещал фундамент и участок. И это, слава Богу, помогло. Вот такая “история с географией” получилось.
Можно сказать, что тогда об “отце всех народов” Сталине говорили по радио с утра до ночи, восхваляя его. Как говорил папа: “Даже о Боге раньше говорили меньше”. Так вот его знаменитые слова: “Жить стало лучше, жить стало веселее” — характеризуют жизнь того времени и всю ее “веселость” с точностью до наоборот. Машина репрессий, запущенная еще в 30-е годы, продолжала работать; количество жертв все увеличивалось вплоть до кончины самого “божества” в 1953 году. Господи, почему это не случилось раньше? Тогда бы многие, в том числе и наш отец, остались живы. Он умер в 1952 году.
Спустя много лет после реабилитации (в 1992 году) я обратилась с заявлением в Комитет Госбезопасности Киргизской ССР по поводу возмещения незаконно конфискованного имущества, денег и пр. На мое заявление поступил ответ такого содержания: “О возмещении возможно нанесенного материального ущерба в связи с арестом Вам необходимо обратиться с отдельным заявлением в КГБ Республики Кыргызстан, в котором, по возможности, указать следующие сведения: какие вещи, ценности были изъяты, а также сообщить о лицах, которые могут подтвердить это”. А с тех пор прошло более 50 лет! Ясно одно, что возмещать никто и ничего не собирается. А эта бумажная волокита не стоит и выеденного яйца. Короче говоря, все это бесполезная трата времени и нервов.
После ареста было так называемое следствие с применением недозволенных методов физического воздействия, а попросту — избиения. Так поступали с человеком в возрасте, с серьезным сердечно-сосудистым заболеванием — гипертонией, ему уже было далеко за шестьдесят лет. Своими “методами дознания” доводили его до того, что он говорил им: “Вы хуже фашистов”. Это было вскоре после конца войны (1948—1952), и слово “фашист” в устах старого человека значило: беспредельная жестокость. Об этом впоследствии нам говорил следователь Беленький (этот палач): “Он (т. е. наш отец) не признает своей вины, а это хуже для него, и еще называет нас фашистами”. Отец был сильный, выносливый человек, и, конечно, такая реакция — результат жестоких истязаний.
После такого “следствия” его заставили подписать протокол допроса. Отец плохо видел, у него были очки, но они “потерялись”. Он, конечно, отказывался подписывать этот протокол (без прочтения), но, пользуясь методами насилия, его вынудили это сделать.
Через некоторое время эшелон с осужденными отправили в далекую Сибирь, а точнее — в Тайшет. Итак, самое страшное случилось: нашего старенького и больного отца отправили по этапу в далекую ссылку, вырвав его из родного гнезда, куда ему уже не суждено было вернуться. Заключенные в этих местах (болотистых, с тучами комаров) работали на лесозаготовках, на так называемом “лесоповале”. Отца (“политического”, больного человека поместили вместе с отпетыми уголовниками. Это нарушение всяких норм и законов. И если мы посылали ему деньги или посылки с хорошими продуктами, то ему, естественно, почти ничего не доставалось: у него все отбирали уголовники. В ответ на наши посылки отец писал: “Дорогие деточки, не посылайте мне рис, муку, масло, сухофрукты, а пришлите лучше толокно, я буду им поддерживать свои силы…” А мяса он не ел по религиозным соображениям.
О смерти отца в 1952 году мы узнали потому, что на очередное письмо пришел ответ: “Адресат выбыл…” И всё. И мы всё поняли.
Дополнительные сведения мы получили позже от очевидца, который был моложе и по той же статье отбывал срок вместе с отцом. И после реабилитации в 1953 году сообщил нашей старшей сестре Марии, что наш отец умер, в сущности, голодной смертью, так как те крохи, что мы ему посылали, у него отбирались, а мясную пищу он не ел.
Сам Петр Яковлевич (наш папа) по своей натуре был добрым человеком, гостеприимным и хлебосольным, по отношению к людям вообще, к нищим особенно. Он их одаривал, чем только мог, что имел сам, то и отдавал. К сожалению, на его долю не выпало такого участия…
Таким образом, наш отец вырастил и воспитал семерых детей: старший сын Георгий трагически погиб при исполнении служебных обязанностей, два следующих сына: Иван и Алексей — участвовали в Великой Отечественной войне, защищая Родину от фашистских захватчиков; дочери Мария и Александра работали и воспитывали детей, Анастасия училась в САГУ, потом работала научным сотрудником на Памирской биостанции. Вера работала на военном заводе в Ташкенте, потом окончила САГУ и работала преподавателем.
Впоследствии все члены нашей семьи всю жизнь трудились, честно выполняя свои обязанности, свой гражданский долг, за что получали благодарности, медали и ордена. В то время как нашего отца, честного труженика, жизнь которого была посвящена детям и тяжелому труду в нелегких обстоятельствах, незаконно арестовали, осудили, истязая во время допросов и в конце концов довели до гибели. Из всей семьи в живых осталось только нас двое: старшая сестра Анастасия и я. Пусть эти горькие воспоминания будут памятью о горе, страданиях, что выпали на долю наших родителей, особенно отца, а также — на долю наших братьев и сестер.
Возмутительно, что у нас еще официально не запрещена “деятельность” коммунистической партии. А это надо было обязательно сделать в свое время.
Я об этом пишу потому, что с ведома компартии и при ее одобрении и согласии творились беззакония, подобные тем, что случились с нашей семьей. И сейчас в законодательном органе Российской Федерации, в Думе, представители от коммунистической партии (и их немало) рвутся к власти изо всех сил. Они с гордостью называют себя коммунистами, рядятся в коммунистов, забывая или не желая вспоминать о тысячах советских людей, замученных и уничтоженных в кровавой вакханалии, в концентрационных лагерях, в тюрьмах и ссылках именно под руководством коммунистической партии, зачастую выступают под лозунгами о чистке рядов ее… У нас, простых тружеников, теперь уже пенсионеров, создается такое впечатление, что коммунисты в Думе и иже с ними, хотят только одного: власти, портфелей. И любые рациональные предложения они встречают в штыки: “и чем хуже положение дел, тем для них лучше”, они только рады этому. Неприятно видеть по телевидению на их раскрасневшиеся лица, их с пеной у рта выступающих против всех и вся, что мешает им. Хочется подобным “депутатам” сказать: “Руки прочь от власти!”
К сожалению, народ наш (меньшая его часть) не понимает, куда и до чего они могут довести Россию, и голосуют за них, выбирают депутатами и даже кандидатами в президенты.
Очень горько это сознавать. Но это пока так…
Правда, в последнее время произошли кое-какие подвижки, изменения не в пользу коммунистов, и появились некоторые надежды…
Думается, что лучше закончить эти записки в мажорном тоне…
Не так давно в Санкт-Петербурге проходил Пасхальный фестиваль. Нам, ветеранам войны и труда, дали возможность посетить многие музыкальные вечера как в Большом зале Филармонии (в большинстве), так и в Академической капелле им. М. И. Глинки, в Петропавловском соборе. Мы получили пригласительные билеты и насладились музыкой — светской музыкой и православными песнопениями в исполнении прекрасных коллективов, хоров и солистов. Мы благодарны организаторам этого мероприятия, спонсорам и всем-всем, причастным к фестивалю, к этому благородному и нужному делу. Есть надежда, что на небосклоне будущего появится светлая полоса…