Новинки месяца

№ 1

Александр Кабанов. Память — это стог, а в стогу — игла. Стихи. Опубликовано в журнале «Дружба Народов», № 10, 2021 https://magazines.gorky.media/druzhba/2021/10/pamyat-eto-stog-a-v-stogu-igla.html

 

Эта подборка заметно отличается от других кабановских, вышедших в последние годы. Осмелимся назвать ее мощным прорывом для автора и удачей для почитателей и просто читателей Кабанова.

Первое, что бросается в глаза: это как бы не совсем Кабанов или не тот Кабанов, к которому мы привыкли:

 

Я жил за лесом, прямо за посадкой:

крошилось небо, словно школьный мел,

и о любви мучительной и сладкой

мне блок — читал, а магомаев — пел.

 

Всего одна метафора на целую строфу, и та какая-то вроде некабановская.  Впрочем, сразу позволим себе утешительный спойлер. Есть в этой публикации и развитие привычных кабановских тем, и знакомый творческий метод только вот как будто в чуть сниженной концентрации, что парадоксальным образом как раз и усиливает воздействие.

Тут, пожалуй, самое время прояснить какое, то есть дать определение тому, что Кабанов обычно делает. Возьмем свежий пример прямо из этой подборки:

 

Господь приглашает на адскую муку —

не бойся, товарищ матрос:

семь брошенных женщин — по левую руку,

по правую руку — Христос.

 

О дальних глубинах мечтают вибратор,

сосиска, банан, огурец,

по левую руку — ночной авиатор,

по правую — сын и отец.

 

 

Это кабановская версия Тайной вечери, куда зван каждый из нас, а не только апостолы. Высокое здесь вроде снижено, перемешано с чем-то неудобоназываемым. Однако справедливо ли говорить, что Кабанов разрушает здесь любой пафос, не оставляя ничего взамен?

Во-первых, во времена пост- и  постпостмодернизма, а также современных политических практик, не к ночи будут помянуты, любой пафос в чистом виде сомнителен.  Усомниться в нем самому,  подвесить на ниточке значит хоть в какой-то мере его спасти, разрешить себе.

Во-вторых, снижение у Кабанова карнавально, то есть парадоксальным образом беременно жизненным порывом.

Шутовство Кабанова – это еще всегда и мифологическая перезагрузка жизни:

 

Сделаю работу над ошибкой:

я и к этой женщине привык,

осторожно, как футляр со скрипкой —

занесу ошибку в черновик.

 

 <…>

Так заносят веру и проклятье,

на руках, и садят на кровать —

белую ошибку в красном платье —

чёрными губами целовать.

 

Наконец, речь шутовская или шаманская, в которой ассоциации сгущены почти до плотности сна или бреда, —  это единственный способ говорить о некоторых крайне болезненных, трудных, неразрешимых вещах.    

Ведь киевский поэт Кабанов пишет по-русски, но категорически отказывается делать так, как делают некоторые в высшей степени талантливые и достойные, даже аполитичные люди в России, а именно —   возводить с помощью русского литературного языка замок из словной кости:

 

Пусть будет революция, пускай умрут враги,

а ты — читай конфуция, не засирай мозги,

пусть на дворе — инфляция, горит родной сарай,

а ты — читай горация, мозги не засирай.

 

Все дело в том, что Кабанов живет в историческом времени. Он поэт «раздвоенного народа».   Отказ от украинского или русского в себе, которого вроде бы настойчиво требует ситуация, для него частичная, а может и полная смерть души.

Хотя и совместная жизнь с «раздвоенным народом» тоже не сахар:

 

А мой народ — весов стрелец и на дуде игрец,

Он — подлинник, а не подлец, ну, не совсем подлец,

он верит в бога, в порнохаб, но это — мой народ,

он вечный раб, но этот раб — за родину умрёт.

 

Спят престарелые дома, и припекает май,

я, вместо вас, сошёл с ума и сел в пустой трамвай,

вокруг — сплошная красота и прочая страна,

и сквозь улыбку, изо рта — ещё течёт слюна.

 

Он раб, а я — его вассал, я вместе с ним раз пять —

то погибал, то воскресал, то отходил поссать,

бетховена девятый вал читал на весь вокзал,

то пуповину пришивал, то снова отрезал.

 

 

Именно таким образом нащупывается что-то такое, о чем всуе или прямо не говорят, а также не пишут в учебниках истории и не сообщают в теленовостях.  Ведь сейчас переживание единства «раздвоенного народа» может быть только глубоко личным, потаенным.  

Точно также о безумии своего народа можно говорить лишь как о своем персональном безумии.  

Пережить и прочувствовать это все вместе с Александром Кабановым и благодаря ему безусловно стоит.

А там, глядишь, и ориентиры найдутся:

 

 

И я постигаю святую науку,

как все пролетарии как:

бутылка и рюмка — по левую руку,

по правую — крепкий табак.

 

Василий Костырко