27 февраля 2012 года («Тепло как метафора счастья» и «Поездка в лифте»)
«Египетские ночи» — это сеансы литературной импровизации в формате creative writing. Цель — активизировать личный творческий ресурс, конвертировать дремлющие переживания, оперативно разобраться с драматургией короткого высказывания — что многим и удаётся в условиях жесткого регламента и легкой конкуренции.
Куратор Анна Аркатова
Темы:
«Тепло как метафора счастья»
«Поездка в лифте»
Авторы текстов:
Анна Аркатова
Елена Комарова
Вадим Муратханов
Евгений Симаков
Ольга Сульчинская
Санджар Янышев
- Тепло как метафора счастья
Анна Аркатова
Тепло – это, к сожалению, не метафора счастья. Это и есть счастье. Счастье приходит с теплом, с солнцем, батареей парового отопления, пуховой курткой, сухими варежками и со словами «На вот, возьми эту накидку».. . И никто не станет этого отрицать. Ни один нормальный человек. А все только будут говорить «Как бы я хотел посмотреть норвежские фьорды», а на самом деле только и мечтать об Италии, Франции, Греции и Калифорнии, о географии Римской Империи. Потому что любой праздник жизни, любое душевное торжество, любые космические впечатления меркнут и сжимаются, если тебе в этот момент холодно и никак не развести костёр. Не зря говорится в известной детской игре – тепло-холодно. Тепло-теплее-горячо. Горячо – это и есть истина, правда, верный путь. Успех, находка, победа.
Ради тепла я жертвую всем. Включая собственную брезгливость. Однажды в бедуинской деревне, куда мы по распиздяйству проводников прибыли на невменяемых верблюдах глубокой ночью, я начала потихоньку сливаться с потусторонним миром от чудовищного холода. Дул ветер, на зубах скрипел песок, и на голове моей уже была намотана футболка, а на тело – бейсболка. Стыли ноги (я в лёгком спортивном костюме и шлёпанцах). Видно было, что я легкомысленно рассчитывала уложиться с этим путешествием в световой день. Стены бедуинской хижины – это перехваченный в трёх четырёх местах природный штакетник. Набились мы за этот штакетник, жмёмся друг к другу. И тут выясняется, что по плану мы должны тут романтически встретить рассвет. Рассвет! А сейчас полночь! Все арабы вокруг сидят курят кальяны и на головах у них тюрбаны. И вот я, белая женщина, встаю и прошу у нашего немытого проводника свитер. И он снимает его прямо с себя. И я прямо из рук его надеваю его себе через бейсболку. И не останавливаюсь – прошу ещё что-нибудь. И он вытаскивает из-под какой-то мумии одеяло. И мне ни капельки не противно, не стыдно, а просто страшно, что рассвета не будет вообще. Он не наступит, потому что мы в противоположной – относительно тепла – стороне света.
Как люди могут привыкнуть к холоду? На месяц отключают горячую воду – и всё. Ты уже в других координатах добра и зла. И это не просто комфорт. Это люди счастье твоё отбирают и неизвестно – отдадут ли. А ещё среди них всегда найдутся такие, которые скажут, глядя, как ты ёжишься: «Да ты что! Смотри на меня – я с коротким рукавом!»
Когда в рижских домах из экономических соображений разрешили менять центральное отопление на газовое местное – страшно следили за тем, чтобы ни один сантиметр общей трубы (пущенной сквозь все этажи) не поставлял тебе неоплаченного тепла. Вот как ювелирно ты должен от неё отрезаться! Да, тепло – это сильный рычаг.
Может быть, нужно быть всё время замужем, чтобы не замерзать. Мужчина лучится теплом. Как ванна. И плита твоя в это время всё время раскалена, как плита. Кстати, и память об этом функционирует исправно, как будто работает на вовремя залитом бензине – метафоре тепла.
Вадим Муратханов
Давняя, не потускневшая с годами фантазия – самодвижущаяся, на колесиках, кровать. Холодным ветреным вечером она катит меня по пустынной, но хорошо освещенной улице. Можно, лежа на животе, считать фонари вдоль дороги, а перевернувшись на спину – крупные колючие звезды. Главное здесь – теплое одеяло до самого подбородка. И ноги в коленях не сгибать, чтобы не допустить разгерметизации.
Эта кровать до сих пор приезжает за мной, когда мне неуютно. Когда что-то не складывается и накопленное в покое тепло утекает сквозь щели неопределенности, в зазоры между неплотно пригнанными друг к другу планами и желаниями. Когда не хочется двигаться и решать, а только укрыться до подбородка и медленно считать встречные фонари. В такие минуты мне кажется, что тепло одинокого тела – это все, что нужно для счастья.
Евгений Симаков
Тепло – счастье. Для наших, для северных, широт – да. А, например, в Африке? Может быть, там другие метафоры. Что противостоит теплу – холод? А что холоду – жара? Мне нравится оппозиция: тепло – прохлада. Например, теплые отношения / прохладные отношения. Не со всеми же хочется иметь теплые отношения. Часто прохладные гораздо лучше.
Это до каких же горестей надо дойти, чтобы тепло стало синонимом счастья. «Колымские рассказы», «и спичка серная меня согреть могла б…». По-нашему, конечно, но уж очень «от противного». А в нормальных условиях бытия от тепла размягчаются мозги, клонит в сон, беспрестанно хочется то чаю, то пива.
Три года я жил в Испании. В Мадриде даже зимой +15, и с прямого солнца хочется в тень. Просидев год в условиях типа «мечта российского туриста», мы с женой приехали в Москву зимой, вхолодищу, в белый мороз и скрипучий снег, — я плакал от счастья!
Да, вот еще. Как там в Библии: Господь примет горячих и холодных, а теплых изблюет из уст Своих? То-то.
Санджар Янышев
Было это на 1-м курсе. Каждый мыслящий человек изобретал уникальный способ знакомства с себе подобными. И, разумеется, тут же его применял практически.
Я, например, задавал понравившимся мне однокурсницам (двум) один вопрос: «А у тебя есть пупок?» Одна из них стала впоследствии моей женой; вторая — чуть было не стала, но навсегда поссорила меня с другом, за которого вышла замуж (справедливости ради уточню порядок: сначала вышла, спустя несколько лет — поссорила).
…Оксана К. изобрела свой неподражаемый метод. Она придумала тест и раздала его понравившимся ей мальчикам, и — для отвода глаз — нескольким девочкам. Ее тест предлагал выбрать один из двадцати способов умереть. Вот если тебе этот выбор будет дан, что ты предпочтешь:
> задохнуться?..
> захлебнуться?..
> не проснуться?..
> нож в сердце?..
> пулю в висок?..
> яд в желудок?..
Помню, я выбрал — замерзнуть. Потому что за год до этого мёрз в горах с Женей Калининым, погибшим потом в автомобильной катастрофе. Мёрз, мёрз — и едва совсем не замёрз. Чётко помню ПЕРЕХОД. Еще боишься, сопротивляешься — уже всё равно. Так что эта смерть мне не была в новинку. Еще пара-тройка раз — и вошла бы в привычку.
Не случилось. Хожу с тех пор — бессмертный.
Но и счастья особого, теплорастущего — не познал.
Разве что — как метафору. Слишком многого, чтобы остановиться на чем-то одном.
- Поездка в лифте
Анна Аркатова
Я любила лифт как космос. Потому что жила в глухой провинции, а в лифте ездила только в Москве. Он лаковый, сладкий и дверки его ни на что не похожи. Кнопочки его податливы, единственное, чего стоило опасаться – если этажей шесть, а кнопок семь — что будет, если нажать седьмую? Господи, только бы не ошибиться с кнопками…
Теперь распределим поездку в лифте по мере её сладостных ощущений.
- Ты одна. В лифте. Это прекрасно. Потому что это единственная минута за весь день, когда от тебя ничего не зависит. И неважно – минута ли это, приближающая тебя к дому, или уносящая тебя от дома в чудесный мир нечеловеческих испытаний. Ты практически в невесомости, а если в лифте есть зеркало — то вот ты и не одна. Ты наедине с прекрасным. Диалог, возникающий в этот момент, бесценен, он с успехом заменяет любой платный сеанс психоанализа, так как способен определить твоё настроение на пару дальнейших часов. Как то: ты удачно (неудачно) оделась, хорошо (кошмарно) выспалась, купила много всего (ни хрена не купила), устала (не устала), п-ц (ещё ничего) – это твоё отражение в зеркале лифта. Запомни его и анализируй – всегда будет чем заняться.
- Сладость вдвоём. Например, с возлюбленным. Это квинтэссенция вашей близости. Не постель, не еда и не кино и даже не душ. А лифт. Запах курток, уколы шарфов, усы, волосы – это первый приступ откровенности, так близко и так возможно, и от этой возможности ещё более недоступно, потому что всё главное видно и почти уже нет тайны. Вы оба смотрите. Просто-таки виснете на этих взглядах. Вот так. И всё видно – свет в лифтах теперь нещадный. Грим. Прыщик. Повисшая пуговка. Дома всё будет уже не так.
- Ты в лифте со случайными попутчиками. Прекрасно, если они с детьми. Всё внимание на детей. А если детей нет, то волшебный зуммер работает против и против тебя. Все дышат, шуршат, везут мусорные пакеты. А главное, думают только о тебе. Поэтому ты всегда должна быть в лифте со своей собакой. Тогда все будут думать о ней, пока она не насрёт однажды в лифте. Тогда все опять начнут думать о тебе в предельном смысле этого слова.
Однажды я застряла в лифте. Старом, московском, лаковом, со специфическим сандаловым запахом.
Там были ещё двойные двери. Сначала проволочные. А потом деревянные, открывать их нужно было вручную. Ну, я застряла и стала нажимать кнопку диспетчера. Диспетчер говорил: «Говорите, вас слушают». И я, припав к динамику, громко и медленно, как иностранцу, отвечала «Я застряла в лифте». А он в ответ: «Говорите, вас слушают». И так примерно полчаса, пока кто-то не вошёл в подъезд.
Ну, это был полный ужас, конечно.
Вадим Муратханов
Страх застрять в лифте. Возвращаясь в прошлое, не могу проследить его появление. То ли генетически присущая человеку боязнь замкнутого пространства, то ли одно из первых в моей жизни столкновений со смертью.
Лицо Асель наверняка стерлось бы из памяти – или навсегда провалилось в подкорку – если бы не открытая шахта лифта в недостроенной девятиэтажке.
Все дома городка Капчагай, выраставшего на глазах посреди пустыни, были не выше пяти этажей. Девятиэтажка выполняла роль главной достопримечательности, замещая музеи и памятники. Взрослые, проходя мимо, почтительно задирали голову. Дети, вопреки родительским предостережениям, бегали исследовать ее незаполненные пустоты.
Асель погубил не лифт, а его отсутствие. Нога, ожидавшая встретить пружинистый пол, обрела пустоту.
Я не раз представлял себе это мгновение переворачивающегося, ухающего в бездну мира. И справился с разделенным ужасом только три месяца спустя. Незнакомая рыжая девочка, на голову старше меня, позвала на крышу достроенной к тому времени девятиэтажки. Мы стояли на ветру и смотрели вниз, на спичечные коробки разноцветных машин. Это было так жутко, что я почти не боялся.
Гудроновая крыша – разомкнутая пустота, где нет места страху. Отсюда видны ползущий на горизонте поезд, элеватор и вынесенная далеко в пустыню, за скобки микрорайона, поликлиника. Черноволосая Асель стоит рядом с рыжей девочкой, указывает на что-то внизу. Ветер треплет кружевной рукав розового платья.
Елена Комарова
В детстве я редко ездила в лифте. Через две ступеньки – и вот уже стоишь, дышишь и звонишь в дверь маме.
У нас в доме жило много пожилых дам, и они всегда меня в лифте спрашивали:
— А ты уже в каком?
— А учишься как?
Можно было покраснеть, ответить «хорошо», и лифт уже останавливался на нашем четвертом. Взрослые всегда должны были спрашивать, а я отвечать. Еще можно было рассматривать кнопки – пятая часто оказывалась стертой.
Сейчас я взрослая и за молчание отвечаю уже я.
Легко, когда очень холодно.
— Да, вот сегодня уже 21!
— А завтра уже полегче будет.
Все, доехали.
С собаками хорошо ехать – они дышат и пахнут шкуркой. Почему-то всегда овчарки.
— А ей уже сколько?
— Да еще щеночек!
Все, доехали.
А одной женщине я сказала, что ей идут эти духи. Мне с ней нравится ездить.
В нашем доме много вьетнамцев. Они просто не садятся со мной в лифт. Я не обижаюсь. Им так положено. Если они сильно торопятся, то едут тихо, смотрят вниз на свои тапочки – они часто перебегают из подъезда в подъезд.
Мне нравится,когда кого-то подождешь, и человек вбегает, и на его «спасибо» быстро едем вверх.
Ольга Сульчинская
В торговых центрах такие прозрачные кабины. Напоминают градусник. И когда едут вниз, то что-то подвисает внутри. Никак не могу решить, приятно это или нет.
Иногда я думаю:что, если позвонить кому-нибудь из знакомых и сказать, а давай в выходные пойдем в лифтах кататься? Кто согласится?
…Ловлю себя на том, что вверх предпочитаю эскалатор. А вниз когда как.
Вообще, лифт и эскалатор – это пара, с детства я была убеждена, что они пара. Вот и сейчас незаметно оказались рядом.
Когда я заходила в лифт – тогда, в детстве – мне часто казалось, что он идет не строго вертикально, а иногда вбок или по наклонной. И удивительно было, что в конце всех этих американских горок все-таки приезжали на заданный этаж.
А еще картинки такие были, теперь таких нет. Висели рядом с лифтом. Плакаты. Изображали дяденьку в лифте, который ногами упирается в стенку, потому что пола уже нет, он обвалился. Очень страшная. Боялась.
Снились кошмарные сны с лифтами.
А потом приснился один, после которого все прекратилось.
Будто – в лифте. И много разного народу. И вдруг начинаем падать. Ребенок плачет рядом, мать его успокаивает. Кто-то жмет кнопки, кто-то, как тот с картинки, пытается между стенок растопыриться.
А я ложусь на пол. И молча, про себя, говорю: сделай так, чтобы он не упал. Пожалуйста, сделай, чтоб не упал.
И он продолжает падать. Долго, как бывает во сне.
И я опять прошу: сделай, чтоб не упал. Спаси нас.
И он падает.
И потом я, лежа на полу, думаю, пусть как будет. Делай, как считаешь нужным. Пусть будет, как хочешь.
И вдруг пол вздрагивает, падение останавливается. А я проснулась.